墨瓦 Мова

Ну да. С этим я был согласен. Торчал, торчу и, была бы возможность, торчал бы и дальше. Потому что без мовы жизнь для интеллектуала с приличным гуманитарным образованием невыносима. — А в чем проблема, товарищ начальник? Угрозы жизни и здоровью граждан я не создаю. Социально безопасен, к асоциальному поведению не склонен, – тут сглотнул, потому что не был уверен, что они не пасли меня, когда я воровал планшет из «Седьмого элемента». — Дорогой вы мой! Я с вами полностью согласен! – я заметил, что он ведет себя не совсем соответственно своему возрасту. Такому молодому парню не очень-то шли все эти «дорогой вы мой». Говорил бы лучше на равных, не включая этот патерналистский дискурс. – Но что тогда прикажете с вами делать? Это был вопрос. И правда, что нам с ним оставалось делать? — Бороться за здоровый образ жизни? – попробовал я угадать его ответ. Он удивленно хмыкнул. — Ну, мы же не в институте физкультуры с вами встретились. Нет, дорогой вы мой, мы должны соблюдать закон. Который вы, мой дорогой, очевидным образом нарушили. Язэп Лесик сделал паузу и внимательно смотрел на меня. Ну да, я нарушил закон. Это было очевидно. — Причем нарушили по серьезной уголовной статье, которая предусматривает до десяти лет лишения свободы. Понимаете? – он все всматривался мне в лицо. Я слушал его внимательно, но не понимал, чего он от меня хочет и к чему ведет. – Но в вашем конкретном случае нарушили закон и те, кто вас взял.

Следователь вздохнул и протянул мне какие-то бумаги. Я смотрел поверх них – там была надпись «Протокол», и дальше шли не совсем понятные даже такому интеллектуалу, как я, выкладки с химическими формулами. — Это результаты экспертизы того свертка, который у вас якобы изъяли эти бараны. Да, у них есть видео. Но на свертке нет отпечатков ваших пальцев.

Я ошарашенно слушал. С какой это поры Госнаркоконтроль, взяв торчка, ищет его отпечатки пальцев на подброшенной ему улике? Мы что, внезапно стали правовым государством? Тем более он сам говорит, что любой врач без труда установит мою зависимость от мовы. — Я люблю, когда все по закону, – вздохнул следователь. – Потому что когда закон нарушают даже в мелочах, все мы тут, — он обвел взглядом свой кабинет, — вместо ревнителей порядка становимся просто палачами.

Тут до меня дошло, что происходит на самом деле. Конечно же! Сейчас этот Лесик предложит мне написать чистосердечное признание. Дела по процессам с признанием рассматриваются минут десять, а если признания нет, судье приходится читать весь собранный следствием хлам, изучать доказательства, в общем, попусту тратить время, которое государство могло бы потратить на то, чтобы раздавить каблуком еще какого-нибудь, кого стоило бы раздавить. — И вы считаете, что мне надо чистосердечно… — Нет, нет! – он остановил меня движением. – Что вы! Но если говорить о том, что я – лично я – думаю, то я вам скажу! Он сделал паузу, будто собираясь с мыслями, и произнес: — Я, дорогой вы мой, считаю, что вы – вообще ни в чем не виноваты. — Это как? – не выдержал я. — Вот так! Несмотря на косвенные доказательства вашей вины! – он порылся в бумагах и добавил, показывая мне какие-то документы. – Несмотря на факты покупки, подтвержденные видеосъемками и экспертизой купюр. Несмотря на воровство из супермаркетов, драки и другие признаки морального разложения. Так вот оно что. Они обо всем знали? — Просто сами подумайте, – он отложил эти бумаги и смотрел прямо на меня. – Можно ли наказывать человека за его зависимость? — Нельзя! – горячо поддержал его я. — Единственный, кто виноват в вашем падении, в ваших противозаконных действиях – это человек, который постоянно продавал вам наркотик. Вы больны наркоманией, а он наживается на вас! Я с готовность кивнул. Нужно будет – и все десять заяв на говнюка напишу. — Вы хотите, чтобы я дал против него показания? — Нет, – задумался он. — Этого не требуется. Мы в таких случаях, как Звездный флот в StarTrek, придерживаемся Директивы номер один[41]. Не могу сказать, что я понял, что он имеет в виду, потому что смотреть старинные сериалы по ящику – забава не для интеллектуала. — Тем более, — добавил следователь, – он уже не торгует. — Испугался? – догадался я. – Заметил, что вы за ним следите и испугался? — Суть в том, что отвечать – ему, а не вам. В этом я глубоко убежден. Кстати, сейчас на самом высоком уровне обсуждается решение, по которому ответственность должна ложиться исключительно на тех, кто торгует. Так что моя позиция тут целиком совпадает с мнением начальства. — Очень гуманная позиция! – обрадовался я. Этот человек буквально излучал рациональность и доброту! — Но что будет со мной? – в конце концов задал я ключевой вопрос. – И когда суд? — А суда не будет, – выдал он. – Ваше задержание было незаконным. Ваших отпечатков пальцев на свертке не обнаружено. Вы можете быть свободны. — Что? – не поверил я. — Ну вот сейчас подпишите мне тут, что ознакомлены с постановлением об отказе в возбуждении уголовного дела и – на все четыре стороны. — Так меня из-под стражи отпускаете, до суда? – уточнил я. – Под подписку? — Нет, дорогой вы мой, – он поздравительно улыбнулся. – Я вас вообще выпускаю. Будем с барыгами бороться. А таких, как вы... Ну да, к вам есть вопросы, потому что вы употребляете, а хранение у нас запрещено. Но взяли вас с нарушениями. Подбросили – давайте называть вещи своими именами. А у нас – страна, где уважают права человека.

Его рука потянулась к кнопке вызова конвоира. А я продолжал ожидать чего угодно. Того, что сейчас прибегут охранники-контролеры и начнут избивать меня прямо тут, на полу освещенного солнцем кабинета. Что сейчас выяснится, что нас снимали скрытой камерой для социальной рекламы «Северо-Западные территории – зона главенства права», сказка закончится, и начнутся мрачные будни с выбитыми зубами на железных нарах. Я ждал чего угодно, но только не того, что и впрямь меня выпустят. А потому следил за этим его движением в сторону спасительной кнопки для вызова человека, который выведет меня отсюда. Рука задержалась. В миллиметре от копки. — Кстати, а почему вы не спрашиваете, что будет с дилером Сергеем, на которого вы готовы были дать показания? – обратился он ко мне. — А что с ним будет? – поинтересовался я. — А ничего с ним не будет, – разозленно заключил он. – Потому что он больше не торгует. Он целиком отошел от дел. — Он мне так и сказал, – согласился я. — И это обусловлено совсем не тем, что он понял, что за ним следят. — А чем же? — Тем, что на вашей зависимости, дорогой вы мой, — голос следователя вдруг налился сталью, – а также на зависимости других больных наркоманией этот субъект накопил гигантскую сумму и сделал исключительное приобретение. Он вам говорил, что у него больше нет наркотиков? — Да, он так утверждал. — А он сказал вам, — голос следователя повышался с каждым предложением, – что у него есть книга? — Как книга? – не поверил я. – Настоящая книга? У Дрыща? — Год издания – 1989. Цвет обложки – черный. Количество страниц неизвестно. Он хранит ее… Следователь сделал паузу, быстро почесал подбородок и вдруг засмеялся: — Нет, ну вы просто не поверите, где он ее хранит! В рюкзаке! Он носит книгу в рюкзаке. И когда выходит из дома, всегда берет ее с собой!

— Он что, дебил? – не поверил я. – В городе же у каждого мента – сканер, в метро — сканеры, на государственных зданиях – камеры и сканеры. — Вот так вот! – кивнул следователь. – Сергей совершенно уверен, что его внешность исключает возможность подозрений в хранении у него запрещенных свертков. Он действительно всех обманул. Операторы сканеров, мониторящих толпу, смотрели ему в лицо и брали других. А его не трогали. И сколько же он так ходит! Всех обвел вокруг пальца! Мы только сейчас это поняли! — И почему вы его не возьмете? — Потому что он уже… — тут следователь сбился и задумался, подбирая слова. – Потому что, как я уже говорил, сейчас на самом высшем уровне решено брать тех, кто торгует. А этот гражданин не торгует. Он просто хранит. Так что останется без наказания. За то, — следователь посмотрел мне в глаза, — что сделал с вашей жизнью.

41

Имеется в виду правило из телесериала StarTrek, которое запрещало Звездному флоту вмешиваться в самостоятельное развитие цивилизаций, чтобы не привносить высокие технологии в культуры, не способные разумно их использовать.