'Операция

Глава 2. Лондон, 1952

– Нет, я теперь сам убедился, что английский юмор уступает русскому, – выпустив из глаза монокль, сказал лорд Шеппард. – Когда я семь лет назад водил морские конвои в Россию…

– Простите, лорд, – мягко перебил его сэр Коллинз, – но России больше нет. Они теперь называются…

– Господи, Коллинз, если мы в курилке парламента, то это вовсе не значит, что я должен выбирать исключительно парламентские выражения. Да я никогда и не выговорю это – Союз Советских Социалистических Республик. Россия! Да, Коллинз, это Россия. Когда я водил морские конвои, я понял, что если в этой войне кто-то и победит, то это будет не СССР, а Россия. Потому что (теперь я вернусь к тому, с чего начал) у них здоровый юмор. Не тонкий английский, не грубый немецкий, не сальный французский, а здоровый общечеловеческий юмор, который дается только молодой и сильной нации.

– Лорд, надеюсь, эти мысли вы не выскажете в вашем спиче на обсуждении доклада премьер-министра.

– А почему бы и нет?

– Потому что наших стариков хватит кондрашка. Они и так напуганы юмором дядюшки Джо. – Коллинз выпустил в потолок струйку синего дыма гаванской сигары.

– Сталин – еще не вся Россия, – поморщился то ли от дыма, то ли от слов Коллинза Шеппард.

– Это тоже впечатления ваших морских конвоев? Вам встретился хоть один русский, который ненавидит Сталина? Или хотя бы недоволен его политикой?

– Прямо они этого не говорили, – стушевался лорд.

– Намекали? – язвительно скривил губы Коллинз.

– И не намекали, – честно признался лорд. – Они предпочитают почему-то об этом вообще не говорить.

– Аполитичны? – все язвительнее улыбался Коллинз.

– Перестаньте, Коллинз, вы же знаете, они боятся! – Шеппард снова вставил монокль в глаз. – Но в целом общее ощущение – людям весело. И в этом смысле я все еще хочу вернуться к русскому юмору…

– Давайте лучше вернемся в зал заседаний, кажется, премьер уже давно начал свой доклад.

Шеппард и Коллинз прислушались – нет, за дверью по-прежнему шумела толпа, казалось, еще возбужденнее, чем прежде.

– Опаздывает, – сказал Шеппард.

– Хитрый лис, – смял сигару в пепельнице Коллинз, – знает же, что бриллиантовые делишки правительства так просто не проскочат через парламент.

– Я думал, Коллинз, что вы куда трезвее, – на этот раз язвительно улыбался Шеппард. – Еще как проскочат. И именно сегодня. Уже к концу заседания. Ведь нам опаздывать нельзя. Слишком большие деньги. Премьер и задерживается потому, что в бриллиантовых делишках, как вы выражаетесь, погрязла половина парламетариев. Вот вы тут плевались в сторону России, а что-то я не слышал вашего гнева по поводу расистской республики.

Коллинз пошел красными пятнами. Но при этом сохранял на лице невозмутимость.

– Скажите, уважаемый сэр Коллинз, сколько акций у вас в «Марс»? – все не отставал Шеппард.

– Надеюсь, эти ваши пассажи – не влияние русского юмора? – зло скривил губы Коллинз. – Вы же знаете, что мои интересы в «Марс» куда меньше, чем у самого королевства.

– Разумеется, наш остров – самый большой бриллиант в короне «Марс». Но вот это и противно.

– Господи, лорд, послушав нас, решат, что мы сумасшедшие, – наконец расхохотался Коллинз, вызвав своим смехом прилив такого же буйного веселья Шеппарда.

– Нет, сэр, мы просто по-английски шутим, – сквозь смех выговорил лорд. – Знаете, я заказал в Америке такую штучку, называется «магнитофон». Записывает разговор на специальную магнитную ленту. Довольно громоздкая вещь, но очень бы нам пригодилась, скажем, сейчас. Мы бы записали этот разговор и дали послушать лейбористам.

– Прекратите, Шеппард, – аж согнулся от смеха Коллинз.

– Представляете, как они стали бы искать в своих рядах этих смелых критиков – Шеппарда и Коллинза. Такие ребята им нужны.

– Очень! Они только своей смелостью и держатся.

– Но они бы их не нашли, – грустно улыбнулся лорд.

– Точно.

Что смешного находили во всем этом разговоре двое подтянутых, сухих джентльмена, неизвестно. Но веселились они от души.

Действительно, парламент в этот день должен был принять программу правительства, в том числе стратегию отношения королевства к корпорации «Марс».

И лейбористы, и консерваторы уже заранее знали, что программа эта будет принята большинством голосов, хотя некоторые горячие головы утверждали, что якшаться с корпорацией из расистской страны – ниже достоинства демократического, свободного государства. Но другие разумные головы напоминали этим ниспровергателям недавнюю историю, когда СССР стал лучшим другом Америки только потому, что у них были общие интересы. Причем коренные интересы.

А разве к коренным, вечным интересам не относится самый дорогой на земле камень? Нет, парламент проголосует «за». Так, немного почешут языки, поиграют в принципиальность. Собственно, весь набор такого рода аргументов и выложили Шеппард и Коллинз в курилке парламента. Возможно, именно это и развеселило их.

И у того, и у другого, как, впрочем, у большинства членов парламента в «Марс» были довольно внушительные пакеты акций. Ну скажите, при чем здесь государственное устройство, когда речь идет о деньгах.

Нет, русский юмор, конечно, великая вещь, но чтобы понять расчетливых парламентариев, даже его не хватает.

К политике вообще трудно подойти с юмором. Разве что с черным.

Эти нехитрые мысли время от времени проносились в ясных головах лордов и сэров, но только как изыск, как игра воображения, но никогда не окрашивались совестью или хотя бы легким укором самим себе. Политика – вещь не только не смешная, но еще и бесчувственная.

Шеппард и Коллинз еще некоторое время досмеивались своим веселым шуткам, а затем вышли в коридор, предварительно сменив выражение лиц на деловито-сумрачное.

Им сразу что-то не понравилось в общей атмосфере. У окружающих были весьма скорбные и озабоченные лица.

– Мы что-то с вами пропустили важное, Шеппард, – шепнул Коллинз. – Не иначе случилась революция и мы стали какой-нибудь социалистической республикой.

Лорд сдержал улыбку.