Нечисти

За время, что она отсутствовала, старухи успели похозяйничать: раздели догола Ирину Федоровну, уложили животом на стол, сцепились руками в кольцо вокруг стола и теперь хором пели заунывный речитативный наговор. Васька сидел в головах у хозяйки и внимательно глядел на одну из старух, Зою, как запомнила девушка.

Солнце вставало все выше, в комнате становилось душно даже с открытыми настежь окнами. Вдруг что-то блеснуло между ребрами у самого позвоночника… Ленка вгляделась повнимательнее: точно из худого, дряблого тела бабы Иры показался металлический кончик – та самая стрела. И опять Ленку без спросу подхватила внутренняя сила, она протянула пальцы поверх рукотворного кольца, большим и указательным ухватила кончик стрелы и легко вынула его из бабкиной спины. Ирина Федоровна глухо вскрикнула и закашлялась. Руки и ноги ее, до этого неподвижные, моментально ожили, зашевелились беспорядочно – ведьма все еще была без сознания.

Старухи от неожиданности свершенного расцепились, песня-речитатив прервалась на полуслове, они стояли и ошеломленно смотрели на девушку, до предела распахнув свои круглые птичьи глазенки.

– Во как – по-городскому то! Не Лена, а сорвиголова! Больно, поди?

Ленка поглядела на трофей, для этого ей пришлось согнуть руку в локте и поднять повыше – скрюченные пальцы и вся кисть онемели и ничего не чувствовали. Стрелка была узенькая, маленькая, с мизинчик. Пальцы побелели, словно обмороженные, и не слушались…

– Не трогай отраву, не трогай, она все еще на спице на этой! Жива – и то ладно! – загомонили старухи. Но Ленка и сама вдруг «увидела», что стрелу лучше не трогать лишний раз, не добавлять порчи…

– Девки, вы, что ли? На помощь прилетели, подруженьки, не забыли милые… – Ирина Федоровна очнулась и заговорила слабеньким, с присвистом, басом. – Лен, как же ты устояла, голубушка. Да еще и меня, старуху, считай из могилы вытащила… Ну-ка, девоньки, спойте мне поддушную, чтобы на ноги мне встать… О-ох…

Девушку усадили на мягкий стул возле печки, где она и сидела со скрюченной кистью на отлете три часа, пока бабки-вороны приводили в чувство старшую свою подругу, пока баба Ира, едва встав на ноги, тут же не взялась выяснять события предыдущей ночи и составлять реестр убытков и потерь. Материальный урон был минимален: два зеркала, сломанный стул и поврежденный шкаф, не о чем говорить. А на дворе побольше наворочено, да все одно – пустяк. Но вторая ночь принесла беды куда горшие: погибла Шиша, это ее, Шиши, последним всплеском жизненной силы отбросило ночного оборотня от добычи – Ленки. Дуська также погибла – чертов оборотень зарезал. Но собака была не простой – чудовище извело на нее изрядную толику своей мощи, и если бы Ленка не поддалась на обман и сама не впустила его в комнату… Но девушка, конечно же, не виновата в смерти Шиши: ведьма крикнула ей – не приглашать, но подлая нечисть очень уж сильна оказалась – заморочила Ленкины уши, извратила сказанное…

– Вот что, девоньки, магарыч с меня и благодарность по гроб жизни, а сейчас возвращайтесь домой, у нас с внучкой забот полон рот, да вот – сил немного осталось… нет, нет… благодарствую… Сегодня третья ночь будет, что мы, войско старушечье, сами сделаем?… Нет, не миновать Петра Силыча в подмогу звать. Не хотелось бы его заступы, а все думалось – сама управлюсь… Куда там – таких делегатов подсылают, что… Идите, одним словом, а я за вас живота не пожалею, вы меня знаете. А ты, Лен, вот что… Сходи на Болотную, дом 1, с краю, попроси Петра Силыча, мол, Ирина Федоровна зайти очень просит, прямо сейчас или когда сможет, а заодно пусть дрянь с твоей руки снимет. Я-то потерплю, да и сама уж вполовину очистила, а тебе срочно бы надо, мало ли чего… Скажи, челом бью, очень прошу зайти, не мешкая…

Ленка пошла без вопросов и пререканий, рука-коряга на весу, волосы растрепаны, в шаркающих тапочках… Не то что просить, а видеть этого Петра Силыча, наглое брюхо, свинячьи зенки, эти штанищи… Ничего не сказала Ирине Федоровне – обе натерпелись, и Шишу она, Ленка, погубила, совесть не накормишь, как говаривал мальчик Вовочка… Свою жизнь Шишиной выкупила, так что иди и не чирикай…

У Петра Силыча – не как у других: у него двор позади дома, что в нем – и не увидеть, а вход прямо с улицы Болотной.

На звяк дверного колокольца вышла женщина лет тридцати-пятидесяти, с тихим голосом и бесцветным нравом. Молча кивнула, молча впустила и провела в горницу, также молча растворилась в полутемках обширной избы.

Просторна была комната и не по-деревенски пуста: окна без занавесок – ставнями прикрыты, печной бок с заслонкой, крашеные коричневые половицы, оранжевый абажур на три лампочки, квадратный стол под простой белой скатертью, две табуретки и стул. Все. И две электрические розетки по стенам и включатель для абажура. Ленка поискала глазами образа или хотя бы радиоточку – ни фига. Она мало смыслила в деревенской жизни, но и ее неискушенному взгляду ясно было, что камера в поселковом отделении милиции для проживания гораздо уютнее, чем гостиная в доме Петра Силовича, на которого ведьма баба Ира возлагала такие надежды.

Хрястнули по сторонам оконные ставни, резко и одновременно открылись без видимого вмешательства со стороны материальных сил, затряслись половицы и зазвенели окна: похоже Петр Силыч собственной персоной готовился вступить в горницу.

И он вошел, и органично вписался в кусочек своего жилища: головой под абажур, обширный и донельзя аскетично одетый: волосы горшком, усищи вниз и здоровенные синие сатиновые трусы.

– Здравствуйте, Петр Силович, меня баб Ира прислала, просила…

– А, Ленка! Здорово, здорово, я бык, а ты корова… Шутка. Зови меня Силыч, а еще лучше – дядя Петя, а то как в милиции… Часа не поспал – будят… Хрена бы моржового я встал, да уж слышал про Федоровну, Зоя доложила… Дуська-то… Какую собаку загубили!… Я ее щеночком, бывало, дразню – а она уже скалит пасть, ненавидит! Ух, настоящей породы…

– И Шиша умерла…

– Что ж поделать, нежить и есть нежить, до первого зеркала, как говорится. Так и то Федоровна целый век ее хранила… Цыц, паскудина!!! Мурман!!!