Вершина мира (сборник)

– Выходит, поднимаясь по ступеням славы, я никуда не поднимался. Поэтому на душе так серо и пасмурно.

Вспомнились слова отца о том, что в мире все сбалансировано: напротив зла всегда находится добро, напротив жизни – смерть, напротив благочестивого – грешник. «От начала для добрых создано доброе, как для грешников – злое. Только тот, кто посвящает свою душу размышлению о законе Всевышнего, будет искать мудрости и углубляться в тонкие обороты притчей».[2]

Максим потер виски, позвал секретаря. Тот вошел с блокнотом, намереваясь записывать приказы шефа.

– Возьми мне билет куда-нибудь на необитаемый остров, – сказал Алексеев, пробуравив Стаса долгим взглядом.

– Максим Михайлович, подскажите хотя бы направление: север, юг, Европа, Америка, – проговорил тот с улыбкой.

– Мне все равно, лишь бы там никого не было, – сказал Алексеев.

– Вы, как всегда, ставите передо мной невыполнимую задачу, но я попытаюсь что-нибудь придумать, – сказал Стас, закрыв за собой дверь.

Он знал, что через пару минут шеф отменит свое приказание, поэтому не спешил его выполнять.

Он привык к тому, что последние несколько лет у Алексеева все чаще стала появляться потребность уединиться. Он брал машину и уезжал куда-то на несколько дней. Стас попытался выяснить причину, но только рассердил шефа. Решил больше вопросов не задавать. Умные люди сказали, что это – возрастное и скоро пройдет. Стасу просто нужно запастись терпением. Он внял совету.

– Как наши дела? – спросил Алексеев, распахнув дверь.

– Вы не передумали? – с надеждой спросил Стас.

– Нет. Я намерен отправиться на необитаемый остров, – сказал решительно Алексеев.

Стасу пришлось углубиться в дебри Интернета. В результате долгих поисков он отыскал остров Святой Елены в Средиземном море. Конечно, остров не был совершенно необитаемым. Просто на нем нашлось место, где почти не бывает людей. А когда-то давным-давно там жил в уединении Наполеон Бонапарт. Стас принялся уверять шефа, что император жил именно в том доме, где будет жить Алексеев.

– Болтун, – сказал Максим с улыбкой. Мысль о том, что он сможет пожить в доме Наполеона, его воодушевила. К тому же, отправляясь в путешествие, он надеялся отыскать ответы на свои многочисленные «зачем» и «почему». Ему хотелось сменить обстановку, поменять привычный уклад жизни, попасть в мир, о котором он ничего не знает, где он сможет быть собой…

Самолет приземлился на острове. Максим спустился по трапу, вдохнул полной грудью чистейший воздух, улыбнулся. Ему показалось, что он видит, как время неторопливо перетекает из одной чаши песочных часов в другую. Все здесь подчинено законам размеренности и неторопливой лености, которой должен подчиниться и Максим. Он пошел следом за проводником в маленький домик. Улегся на кукольную кровать, закинул руки за голову и беззаботно рассмеялся:

– Со мной происходит какая-то чудесная нелепица. Мне очень-очень хорошо. Душу переполняет радость, непонятно откуда взявшаяся. Может, всему виной морской бриз? Или здесь, на острове особенное солнце? Или всему виной отсутствие условностей? – Максим поднялся, отключил телефон. – Здесь другой мир, а я – человек-невидимка. Неделю я буду вне досягаемости, а если захочу, останусь здесь навсегда. Были же в мировой практике случаи, когда преуспевающие люди бросали все и удалялись от мира. Были…

Максим распахнул дверь, пошел бродить по морскому берегу. Как и обещал Стас, людей на острове не было. Иллюзия полного одиночества пришлась Максиму по душе. Он разговаривал с морем, ветром и цветами, зная, что здесь никто не сочтет его безумцем. А что думают и говорят о нем там, за пределами острова, совершенно неважно. Максим привык не обращать внимания на чужие слова. Они ему были безразличны. Он всегда слышал лишь то, что хотел слышать. Но здесь, на острове, он вслушивался в каждый шорох, в каждый всплеск волны. Желая услышать то, что поможет ему разобраться в себе, забраться в тайники души, в которых давно пора навести порядок…

Максиму было двадцать, когда не стало отца. Михаил Алексеев погиб в горах. Оступился и полетел вниз, раскинув руки как крылья. Несколько секунд он парил в воздухе. А, соприкоснувшись с землей, выдохнул: «все», словно подвел итог своей жизни. Ему было сорок пять.

Сегодня Максиму сорок пять. Он один бродит по горам. Если он оступится, никто этого не увидит. Никто не узнает о его гибели, не услышит его последних слов. Некому будет поднять его холодное тело. Поэтому он не станет рисковать жизнью. Довольно того, что он переборол жуткий страх, державший его в своем капкане. Впервые за долгие годы, прошедшие после смерти отца, Максим поднялся на гору. И пусть это другая гора, пусть. Главное, что он совершил подъем.

Максим вспомнил, как в тот роковой день, у него окаменело тело. Он упал на землю, закатив глаза, словно это не отец, а он, Максим, сорвался с вершины. Друзьям отца пришлось нести Максима вниз.

– Не будь тряпкой, Макс, – сказал с раздражением один из них. Эти слова спасли Максима, помогли оправиться после шока, стали его жизненным кредо. Много раз потом Максим твердил сам себе: «Не будь тряпкой, Макс», и шел к намеченной цели.

– Целеустремленность – хорошая черта характера, сынок, – наставлял его отец. – Поставь себе цель и добивайся. Но помни, не все цели хороши. Твоя совесть, твое сердце не должны осуждать тебя. В противном случае, все пойдет прахом. Все превратится в прах.

Максим скептически отнесся к словам отца и потерпел поражение. Сегодня он на грани провала. Он понимает, что крушение неизбежно, но изо всех сил пытается его предотвратить. Если бы отец был рядом, он обязательно вытащил бы Максима из болота, в котором тот увяз. Но, отца рядом нет. Нет у Максима и настоящих друзей, которые бы бросились его спасать из огня. Те, кто окружают его, с удовольствием подбросят дров в огонь, чтобы пламя ярче горело. Никому из них Максим не доверяет.

Он взял в руку горсть камней, размахнулся, швырнул в море. Во все стороны разлетелись брызги, по воде пошли круги. Максим отряхнул руки, усмехнулся:

– Вся моя жизнь похожа на такие круги на воде. Нужно что-то делать. Нужно что-то изменить. Поменять все, что меня окружает, не получится. А вот мысли свои я, пожалуй, изменить смогу. Я попытаюсь направить их в другую сторону. Нужно только решить, в какую, – скрестил на груди руки. – Есть четыре стороны света, четыре главных направления: север, юг, запад, восток. А сколько перед нами дорог?

– Две, – раздалось за его спиной.

Максим обернулся. В нескольких шагах от него стояла дама. Одета она была в длинное до пят платье. Оно показалось Максиму смешным, старомодным, сшитым из какой-то линялой ткани. Комичность образа дополняла шляпка с вуалью, скрывающей лицо.

– Меня решило поучать доисторическое существо, – подумал Максим, разглядывая даму.

– Добрый день, – сказала она. – Простите, что потревожила вас, что прервала ваш монолог, но мне показалось, что вам нужна помощь. Простите, еще раз и… – она повернулась, чтобы уйти.

– Постойте! – неожиданно для себя воскликнул Максим. – Вы правы, мне нужна помощь. Я не знаю, как отыскать верное направление… – он замялся. Дама понимающе кивнула.

– На ваш вопрос, сколько перед нами дорог, я ответила: две. Их действительно только две: вверх и вниз. Выбирайте сами, что вам милее: правда или ложь, свет или тьма, добро или зло. Полутонов нет. Полутона – уход в сторону, компромисс с совестью, ведущий в небытие.

Максим повернул голову к морю, задумался и не заметил, как дама исчезла. Ее уход его не огорчил. Он улыбнулся, поддел ногой камешек и пошел вдоль берега.

Женщин в его жизни всегда было много. Уходила одна, приходила другая. В этом нескончаемом калейдоскопе Максим не мог выбрать никого. Не хотел никого выбирать. Было лень что-то менять, под кого-то подстраиваться. На своих сверстников, обремененных семейными заботами, Максим смотрел со снисхождением. Радовался, что в его жизни все по-иному, что он, Максим Алексеев, живет по другим законам. У него свои правила игры. Вот и сейчас, разгуливая по острову святой Елены, он представляет себя Наполеоном, покорившим полмира. Он может мысленно перенестись в Египет и приказать своим солдатам свернуть нос Сфинксу, а потом погрузить на корабль саркофаг с мумией и… Максим беззаботно рассмеялся.

2

Книга премудрости Иисуса, сына Сирахова 39:31; 1–3.