Ромул

   — Священная стена не работает, — заметил Макро, когда патрон упомянул об этой истории. — Ведь она не должна пропускать внутрь раздор. Может, царское колдовство за тридцать лет ослабело? Не пропахать ли ему борозду заново?

   — Дело не в борозде. Я слышал от стариков, как её проводили, всё было сделано правильно. Настоящий этруск не мог бы лучше исполнить обряд.

   — Зато первым вошёл братоубийца.

   — Вот именно, и мы это слишком легко забыли. Уже почти никто не помнит Ромула простым смертным, большинству кажется, что при основании города было какое-то особо впечатляющее человеческое жертвоприношение. В известном смысле пролитая кровь укрепляет стену, это ясно любому гадателю. Но Рим стоит на вражде и убийстве, так что вражда и убийство его не покинут. До сих пор город поддерживало только царское счастье. Я тщательно изучал знамения, но не могу понять, что с нами станет без него.

   — Скажи, патрон, а что будешь делать ты, когда царь умрёт? — напрямик спросил Макро. — В кузнице я не отрабатываю еду, так что, надо полагать, ты держишь меня как наёмника. Собираешь воинов, чтобы стать следующим царём? Тогда набери больше и посвяти нас в свои замыслы; я одинок, свободен и пойду за тебя на любых врагов, но остальных, скорее всего, придётся подготовить, чтобы они согласились воевать с согражданами.

   — Не надейся стать приспешником могучего тирана. Я не хочу быть римским царём. Для нищего беглеца я и так неплохо устроился; мне хочется основать знатный род, для этого надо удержать богатство — вот зачем наёмники. Пусть сыновья останутся богатыми. Но править Римом моя семья недостойна: я последний настоящий этруск, у мальчиков бабка италийка. Довольно с них земли и слуг. А что до меня, лучше быть простым воином, чем править этим буйным, беспокойным народом. В Риме хорошо быть богатым, но царствовать в таком диком, отсталом месте не стоит труда.

   — Да, в Риме сносно — и только, — уныло согласился Макро. — Я больше всего на свете мечтал стать всадником, а тут они все из крестьян-италиков. Римским всадником мне не бывать. Зато можно не бояться погони, есть горячая еда, крыша над головой — чего ещё нужно? Когда начнётся война, я стану сражаться за Рим.

   — Может, у тебя ещё будет не просто крыша над головой, а собственный дом, если мои дела пойдут удачно. Жалко, что у нас до сих пор не хватает женщин, но найдём тебе где-нибудь и жену. Прежде чем заводить семью, тебе надо ещё будет очиститься от злосчастного прошлого; в старые времена я мог бы и сам совершить этот обряд, у нас богам служили, как положено. А тут одни невежественные дикари, не удастся проделать всё по правилам. То, что для тебя сделал Ромул, вряд ли его переживёт, а знамения гласят, что ему осталось жить недолго. Ладно, не будем заглядывать далеко. Пока что нас приютил Рим; придёт беда, выкрутимся или поищем другое пристанище.

Зимой Макро одолела скука. Можно понять прелесть простой крестьянской жизни с размеренной чередой священных праздников, а по существу просто гуляний. Но в городской тесноте римляне не могли справиться с собственным убожеством. Бревенчатые дома смотрелись бы к месту среди полей, увитые плющом; здесь они превратились в унылый ряд коробок. На Палатине негде было просто собраться и поболтать, только сабиняне на Квиринале, как родичи, иногда заходили друг к другу от безделья. В долине, где когда-то процветал пресловутый Азил, теперь расположился трактир для путников, но еда и вино там были отвратительные, цены грабительские, а посетители — в основном разбойники на отдыхе. Когда ненастье не пускает в поле, истинный римлянин сидит дома, а если и выбирается в гости, то не к равному, а к патрону засвидетельствовать почтение.

Никто в городе, кроме Макро, за всю жизнь не бывал на корабле. Берег возле устья реки принадлежал Риму со времён победы над этрусками, там выпаривали морскую воду и добывали соль. Одно время солеварнями ведал Перпена. Римляне съедали изрядное количество рыбы, поэтому в свободное время рабочие и воины тамошнего гарнизона рыбачили с маленьких лодочек. Но ни у кого не хватило любопытства и сил построить настоящий корабль, который доплыл бы до заморских стран. Это в римлянах говорил италийский пахарь. Этруски кое-где начинали робко выбираться в море, подражая греческим кораблям, как всему греческому, но италики накрепко приросли к суше.

Были в Риме люди, которые повидали всю Италию, но Италия — скучная страна. Посередине на холмах воины строят деревни и растят ячмень. На севере живут этруски в каменных посёлках, почти городах, разве что управляют ими маленькие советы знати. Ещё севернее всю равнину у подножия высоких гор опустошают дикие кельты, которые украшают шлемы бычьими рогами в знак того, что сами не лучше скотов. На юге ещё хуже, там обитают совсем отсталые племена, и единственное их достоинство — что они не умеют сражаться строем. Металл у них редкость, и они ковыряются в своих жалких огородах каменными мотыгами.

Единственный на всю страну настоящий город — Кумы, первая греческая колония, а Макро и его считал глубинкой, глухим болотом. Ведь однажды он пересёк море и побывал в Дориде, на родине предков. Там он слышал об огромных восточных царствах, где могучие владыки правят с золотых тронов и тысячи мастеров возводят громады из обтёсанного, полированного камня. В Аргосе он знавал человека, который видел Сарды.

А здесь с благоговением говорят о домике для Юпитера Статора — великое дело построить для бога четыре стены и крышу, вместо того, чтобы оставлять его в святилище под открытым небом, на голой траве.

Но лучше убежища не найти, оставалось приспособиться и устроиться поудобнее. Про себя Макро был невысокого мнения об уме патрона: Перпена носился со своей жалкой варварской родословной и не мог найти занятия лучше, чем угождать богам. Но это даже лучше для клиента, которому боги так жестоко мстили. К тому же, этруску было легко польстить, достаточно слушать с вниманием его зловещие пророчества.

С неизбежностью холостой жизни Макро смирился. Он видел красивых мальчиков, но держался от них подальше: в Риме такие вещи запрещены под страхом смерти — как и во многих других городах, здесь закон действовал. А насчёт жены или даже рабыни не могло быть и речи, потому что в городе не хватало женщин. Все девочки были просватаны с колыбели, это был величайший подарок, какой может сделать отец сыну лучшего друга. Среди целеров и прочего сброда поговаривали, что если к римлянину с умом подступиться, он одолжит жену на пару ночей; это рассказывают о разных народах, но Макро ни разу не слышал, чтобы такой случай был на самом деле. А чтобы купить наложницу, нужна уйма серебра, столько ему не скопить до глубокой старости.

Тревожило его и другое. Лицо брата не тускнело и не стиралось из памяти, а снилось всё отчётливее. Вина всё ещё лежала на нём, хотя Ромул и сбил погоню со следа.

Потом в конце весны настал день, когда едва не вспыхнула гражданская война. На рассвете раздался топот — по улицам бежали триста царских целеров в доспехах, с мечами и щитами, словно никто не проводил вокруг города священной борозды. Вооружённые целеры выхватили прямо из постелей пятьдесят молодых сабинян и потащили с Квиринальского холма по крутой тропе на Капитолий. Там у алтаря Юпитера, Небесного отца, царь Ромул приносил в жертву козла (несмотря на процветание, Рим всё-таки не мог резать триста шестьдесят пять быков в год). Царь завершил обряд, потому что начатое священнодействие нельзя прерывать, и приказал сбросить пленников со скалы, которую по имени изменницы называют Тарпейской. Через пару минут всё было исполнено, и царь не спеша спустился посмотреть на изуродованные трупы.

Сабиняне толпой валили с Квиринала, все с мечами, а кое-кто и в доспехах. Жители Палатина приходили без оружия, потому что убитые не были им роднёй, но тоже кипели от возбуждения, одни ликовали, что латиняне побеждают, другие оплакивали свободу. И все спешили на площадь, где ждал царь.