Страница 7 из 67
Из персонала в клинике на ночь оставались лишь Параджиева и охранник в небольшом флигеле возле ворот. Левонидзе, как правило, уезжал в Москву, Жанна и Жан тоже, хотя у всех были здесь комнаты. Работали у меня еще несколько врачей-специалистов, но те приходили всего пару раз в неделю для диагностических обследований (медицинскую аппаратуру я привез из Германии). Были, разумеется, приходящая уборщица, повар, официантка и еще кое-какой люд из соседнего поселка. А вот оранжереей я занимался всегда сам, поскольку только там находил редкий покой и отдохновение для души. Большой штат сотрудников был мне совершенно ни к чему, потому что и «гостей» на стационарном режиме в Загородном Доме находилось не так уж и много — в разное время их количество колебалось от пяти до пятнадцати. И пребывали они от одного дня до месяца. Исключая «загостившегося» Бижуцкого, его срок затянулся до полгода. А вот, кстати, и он. Бижуцкий шел мне навстречу по коридору…
— Не спится, пойду, что ли, шары в бильярдной погоняю, — сообщил Бижуцкий. — Не составите компанию, Александр Анатольевич?
— Попозже, — ответил я.
Бильярдная, спортзал, бассейн, солярий находятся на нижнем этаже. На первом — процедурные кабинеты, столовая, кухня, библиотека, кинозальчик. Вторые и третьи этажи — жилые; комнаты обустроены в гостиничном стиле, в каждом помещении отдельная ванная и туалет, балкон, телевизор со спутниковой антенной, телефон с выходом в город. Но у большинства «гостей» свои личные мобильные. На крыше застекленная оранжерея. Я никого не ограничиваю в свободе действий — спите, гуляйте в парке, гоняйте тары. Но видеокамеры фиксируют почти каждое действие, да и пребывание в Загородном Доме стоит недешево. Но это, в основном, богатые люди, хотя иногда, в особых случаях, я консультирую и лечу бесплатно. Ведь деньги меня интересуют лишь как мера реализации моих возможностей, как средство достижения цели. А цель? У человека разумного она может быть лишь одна — познание. Познание себя, людей, мира, Бога. Все иные цели ничтожны и ведут к разрушению личности.
Утром ко мне должен явиться человек без средств, почти нищий, бывший полковник, разорившийся на челночном бизнесе. Предварительная беседа с ним меня заинтриговала. Все оперативные мероприятия по его «делу» уже проведены Левонидзе. Этот полковник представлял совсем другой тип людей, чем, например, богатая бездельница, вдова, госпожа Ползункова, мимо апартаментов которой я проходил. Имей он хотя бы сотую часть ее «зеленых» миллионов, они обрели бы высокий человеколюбивый оттенок, хотя… кто знает? Деньги подобны ржавчине на благородном металле. Душа человека и его разум представляют неизмеримо большую ценность. Об этом знают священники, но моя профессия близка к ним. Тем более что когда-то я всерьез подумывал о том, чтобы отринуть мирскую суету и принять сан. Возможно, под конец жизни я и уйду в монастырь. Но пока я психоаналитик и так же, как священнослужитель, врачую незримые повреждения Души и мозга.
Я шел по коридору, за стенами которого нашли временное пристанище известный пианист, валютная проститутка, Физик-ядерщик, стареющая актриса, молодой плейбой, капризная поэтесса, аскетичный сектант, найденный на вокзале бомж и некоторые другие — персонажи бесконечной человеческой трагедии. Фальстафы, Гамлеты, Макбеты, Офелии, Раскольниковы, Иваны Карамазовы, Гумбольдты, Дон-Кихоты, просто Игроки, Идиоты и Очарованные странники, собранные воедино на волшебной Лысой горе. Я не входил к ним; мне нужно было лишь замедлить шаг, постоять возле двери и прислушаться, интуитивно уловить очертания беспокойного сна, ощутить исходящую тревогу или тоску, радость или безотчетный страх. Я мысленно расписывал их дальнейшие поступки и желания, предугадывал возможные действия и почти управлял волей. При этом самому мне было ничуть не легче, чем им. Моя ноша была не менее тяжка…
Прежде чем вернуться в лабораторию и просмотреть видеоматериалы, я разыграл пару партий в «американку» с Бижуцким, прошелся вокруг Загородного Дома с двумя доберманами. Лег вздремнуть на кушетку уже под утро — и то всего лишь на два часа. Больше мне и не надо.
— Кошка госпожи Ползунковой поцарапала? — спросил Левонидзе, застав меня ранним утром в оранжерее. Я обихаживал розы и цикламены и раздумывал: какой лучше всего букет составить для Анастасии? Ползункова, действительно, не расставалась никогда со своей кошечкой, существом трогательным и безобидным, как ее хозяйка. — Надо бы ее отдать нашим доберманам, на ужин, — добавил Георгий. — Я имею в виду старуху.
Иногда он довольно мрачно острит. А с Ползунковой как-то сразу не сошелся характерами.
— Это меня ночью комары искусали, — пояснил я, дотронувшись до пластыря. Нечего ему быть в курсе всех дел с Анастасией.
— Ну-ну, — усмехнулся он и сразу же перешел к другой теме: — По полковнику все готово. Но, на мой взгляд, зря ты с ним решил возиться. И с бомжом этим. Ты не доктор Гааз, а такие клиенты портят общую репутацию. Другое дело — Ползункова: когда она выезжает на светские рауты, то только о тебе и лопочет. Доносили. А это — реклама, новые пациенты, деньги. Ты вошел в моду. Уже за одно это можно пока оставить доберманов без ужина, сберечь старухины кости на пару месяцев.
Далась же ему эта Ползункова! Я продолжал механически обрезать лишние листочки. К чему спорить? Я вообще никогда никого и ни в чем не пытаюсь переубедить. Есть другие методы утверждения истины. Например, результаты дела. А бомж нужен мне для контраста, как химический реагент, как катализатор среды. Кроме того, практика показывает, что инородное тело в организме зачастую проявляет все симптомы заболевания. А моя клиника — это живой организм.
— Ладно, теперь вот что, — продолжил Левонидзе, не дождавшись от меня ответа. Он сорвал флокс и понюхал его. — Сегодня приедет один человек из ФСБ. Мой старый приятель, тоже следователь.
— Какие у него симптомы? И не рви, не топчи, пожалуйста, цветы, — это тебе не Ползункова.
— Разве? А похожи. Такие же бесполезные предметы. И ведь живут же, даже пахнут. А симптомов особых у моего приятеля нет, разве что хронический геморрой от сидячей работы. Если он и псих, то очень ловко это скрывает. Заявится он к тебе совсем по другому поводу. Ему нужна консультация. Или еще что-то, я толком не понял. Знаю лишь, что дело очень серьезное. По пустякам такого человека бы не послали. На самом верху всполошились. Ну да сам все поймешь, когда он приедет.
Я взял тяпку и стал окучивать кусты, переваривая информацию. Что ж, ФСБ так ФСБ. А для букета лучше всего подойдет сочетание цикламен с тюльпанами и бордовая роза посередине. Или обрамить по краям гвоздиками?
— Что молчишь? — спросил Георгий.
— Ты знаешь, — отозвался я, — Жюльен Сорель в «Красном и черном» не любил цветов, потому и запутался в своих женщинах, а добавь Стендаль немного желтых настурций да голубых фиалок, и букет… А, о чем ты?
— Оранжерея. Вот то место, где ты окончательно сойдешь с ума, — покачал головой Левонидзе, бросив себе под ноги сорванный флокс.
Поработав еще немного, я спустился и вышел в парк. До завтрака оставалось минут двадцать. Как правило, утром я всегда обхожусь чашкой чаю и поджаренным черным хлебом с листьями салата. Но слежу за тем, как питаются «гости», поэтому и присутствую в столовой. Еда — не только горючее для организма, но еще один большой соблазн, способствующий Разрушению мозга, превращающийся порой в культ. Как и что человек ест — это задачка для психиатра, тут две крайности: одна из них — непомерное обжорство, другая — намеренное изнурение себя голодом, а разум страдает от обеих.
В парке ко мне подошел охранник. (Работали они посменно, сутками, а набирал их Левонидзе — все бывшие военные.) Этого, кажется, звали Сергей.
— Ночью кто-то пытался проникнуть на территорию клиники, — сказал он. — Пойдемте покажу.
Мы вышли за ворота и пошли вдоль трехметрового металлического забора, который венчали острые пики. Метров через сорок охранник произнес: