Страница 64 из 77
Когда первая волна истерики отступила, я заметила книгу. Ту самую, что выпала из рук Кенгерлинского при ритуале. Долгое изучение пожелтевших от времени страниц дало мне необходимую информацию. А нервы не успокоило.
Ян использовал ритуал подчинения Тьмы. Она могла мгновенно переместить его или то, что он пожелает в любую точку мира. Древний и очень опасный ритуал. С множеством непредсказуемых последствий.
Одно из которых, как я прочла, потеря души.
Меня словно пнули пяткой в живот. Воздух стал горьким и холодным.
Что он натворил? Зачем сделал это? Зачем втянул в это все Адису?
Вернется ли он?
Они.
Вернутся ли они?
Никто не ответил мне, не развеял сомнений, не успокоил.
За окном опустилась ночь. Слишком быстро. Так, что я не сумела уловить момент, когда в комнате полностью потемнело. Я отказалась покидать кабинет. Даже тогда, когда Эмма Эдуардовна в пятый раз зашла меня проведать. От ужина я также отказалась. Невозможно было что-либо впихнуть в себя. Волнение не отпускало.
Эмма Эдуардовна пыталась на меня воздействовать разными способами. Сначала она успокаивала и подбирала ласковые слова, потом ввела в ход рациональные факты, попыталась давить жизненным опытом или авторитетом. Ругала, ворчала, просила – ничто не подействовало. Я стояла на своем.
И Эмма Эдуардовна сдалась. С тяжелым вздохом она покачала головой, вложив в это движение максимальную печаль с волнением, сродни родительскому. И вышла из кабинета, оставив меня наедине с невеселыми мыслями.
Больше двух часов меня никто не тревожил.
Я так долго просидела в кресле, прижав эту древнюю книгу к груди, что успела выучить руны наизусть. Каждый завиток, каждую линию или изгиб. Все отпечаталось в моей памяти.
Тело затекло, и мышцы неприятно ныли от бездействия.
Настенные часы, с большой витиеватой стрелкой, зашлись громким, надрывным ударом.
Час ночи.
В ушах все еще продолжало звучать эхо от громкого, протяжного звука, когда Ян зашел в кабинет и зажег свет. Я онемела и не смогла даже пошевелиться. Одежда Вестника была сплошь покрыта серыми пятнами грязи. Кенгерлинский, не замечая меня, поморщился, стянул рубаху и швырнул ее на пол. Кровь прилила к моей голове. Я не готова была увидеть стройный торс и мышцы, что перекатывались под кожей Яна от каждого движения.
Я заставила себя заново начать дышать и перевела взгляд на руки Яна. Грязная тряпица плотно облегала предплечье. Даже отсюда было заметно, что она насквозь промокла от крови.
Одного взгляда на лицо Яна мне хватило для того чтобы понять: он смертельно устал и неимоверно зол.
Темно-серые тени, что пролегли под глазами, настойчиво подтверждали мои догадки.
Первым порывом было вскинуться и повиснуть на крепком теле Кенгерлинского, ощутить его дыхание у себя на шее. Вторым – выцарапать его наглые глаза.
– Ты сдурел?
– И тебе доброй ночи, Банши, – шутливо отсалютировал он.
Я вздрогнула. Кенгерлинский еще ни разу не называл меня так. Сейчас это слово сорвалось с его губ, сродни грязному ругательству.
В глазах Вестника загорелся недобрый огонек.
Я не смогла сдержать возмущения:
– Куда вы делись? Что это было? Ты вообще думаешь когда-нибудь головой?
– Слушай, я не готов сейчас к спорам с тобой. Давай отложим до завтра, – скривился он.
Немного пошатываясь, Ян подошел к столу, достал из нижнего ящика металлическую флягу и, открутив крышку, припал к горлышку. Через несколько жадных глотков он перевел дыхание.
– Что-то случилось? – насторожилась я.
– Отчего же? Все прекрасно! Просто прекрасно!
– Я так не думаю.
– А я не спрашиваю, что ты думаешь, – подчеркнуто растягивая слова, ответил Ян.
– Ах, да! Как я могла забыть? – плохо сдерживаемые эмоции прорвали слабую плотину моего напускного спокойствия. Я вскочила с кресла, почти мгновенно подлетела к Яну и стукнула его в плечо. – Я же – н-и-к-т-о! Орудие в руках неотразимого Яна Кенгерлинского! Так ведь?
Ян не ответил. Он сверлил меня взглядом. Левая бровь многозначительно выгнулась. Грудная клетка вздымалась шумно и быстро. Если бы я сделала еще полшага навстречу, то почувствовала бы кожей его дыхание.
Светло-зеленые глаза потемнели до цвета ядовитого нефрита.
Я приросла к паркету, словно подошвы балеток намазали суперклеем. Эти глаза гипнотизировали. Близость тела Кенгерлинского, жар, что исходил от него – сводили меня с ума. Наваждение, которое я сдерживала до сих пор, довольно осклабилось, скрутило внутренности и расползлось по моей грудной клетке. Я перестала слышать свое сердце. Время остановилось.
Наваждение превратилось в реальность.
Ничего я так больше не хотела в этот момент, как почувствовать песчинки пыли с губ Яна на своих.
Глухой звук от соприкосновения фляги с поверхностью стола, когда Ян, не сводя с меня глаз, поставил ее – заставил меня дернуться.
Я дрожала. Губы не слушались. Мне хотелось закричать, чтобы Ян прекратил это безумие и запустил ход времени, но я не могла этого сделать.
Сила во взгляде Яна была такова, что я чуть не треснула пополам.
Я не заметила, как его рука оказалась на моей талии и уверено сократила между нами те сантиметры, что оставались. Ян наклонился, его губы дотронулись моего уха. От этого легкого прикосновения ток прошиб меня до пят, а сердце понеслось, как безумное. Глупое, оно пыталось сорвать путы, которые так мастерски расставил Кенгерлинский.
Ян повернул мое лицо к себе, прислонился лбом ко лбу – наши губы оказались слишком близко. Не могла заставить себя посмотреть на него. Меня облизывали языки пламени. Я пылала.
Хотела поцеловать каждое биение его сердца.
Хотела продлить и насладиться этим моментом вечно.
Хотела…
Ян зашептал прямо мне в губы:
– Верно.
Верно? Слово, которое еще никогда не действовало на меня подобным образом. В затылок словно воткнули сотню игл. Его разорвало от полноты сказанного и происходящего. Его разорвало моим личным крахом.
Я выбрала не то желание, которому стоило поддаться.
У меня внезапно пересохло во рту.
– Что ты имеешь в виду? – нахмурилась, пытаясь собрать и вынуть все иглы разом.
– Ты права, – сказал он, продолжая тянуться к моим губам. – Ты только орудие. Ничего больше.
Он произнес это так, будто захлопнул дверь перед моим носом.
Я не удержалась и подняла глаза, необходимо было увидеть подтверждения этих слов целиком и полностью. Что-то в его взгляде напомнило мне меня же, только в далеком детстве. Года в четыре я долго плакала над бесформенной кучей песка, что совсем недавно была красивой пасочкой из красного ведерка. А потом мальчишка из соседнего двора разрушил ее одним движением. Наступив подошвой своего огромного, как мне тогда казалось, уродливого кеда.
Мама была со мной рядом, пыталась успокоить, даже, кажется, предлагала построить новую. Дюжину новых пасочек. Но я была безутешна. То, что казалось мне красивым и вечным, так легко разрушило чужое неловкое движение.
Сейчас я была той бесформенной кучей песка. Изломана, подавлена тяжелой подошвой Яна.
– Почему?
– Что – почему? – глухо повторил Ян, и его губы почти словили мои.
– Почему ты такое чудовище?
Ян вздрогнул. Я тут же взбрыкнула и оттолкнула его. Вложив в этот удар всю злость, на которую была способна. Вестник завалился назад, наткнулся на стол и перелетел через него к окну. Поднялся неописуемый шум.
Меня продолжало бить током.
Ян тяжело поднялся. Достаточно было посмотреть на него, чтобы понять: все кончено.
Он никогда не отпустит меня.
Я превращусь в монстра.
Такого же, что стоял прямо напротив меня.
А может, я уже монстр?
– Я хочу уйти отсюда.
На лбу Яна забилась жилка.
– Нет.
– Дай мне свободу. Я никогда не стану такой, как ты! Лучше подохнуть!
Ян и бровью не повел. Он широкими шагами направился ко мне; его глаза гневно пылали. Я безошибочно разобрала выражение его лица, скрытого под тонким слоем грязи, – беспощадная ненависть.