Страница 49 из 77
– Боишься открыто смотреть в глаза жертве? Боишься, что буду преследовать в кошмарах?
– Я ничего не боюсь. В моих кошмарах еще есть место и для тебя. Милости прошу, займи стул в моем клубе для жертв.
Он говорил со мной. Пока не пытался продолжить душить, просто не давал двигаться или отворачиваться. И во мне всколыхнулась надежда, что я смогу его переубедить, чтобы Ян там себе не надумал. Ведь фильмах показывают, что если разговорить маньяка, то есть возможность избежать насилия. Я не знала, какую правильную тактику избрать и попробовала первое, что взбрело в голову.
– Ян, мне больно, – скривилась я. – Отпусти.
Он тяжело сглотнул, но руки лишь сильнее вцепились в плечи, и я поняла, что жалость на Яна не действует.
– Потерпи. Сейчас я освобожу тебя.
Я ошиблась. Напоминание о боли возымело эффект. Но не тот, который я ожидала. Ян не отпустил меня, а лишь попытался ускорить пытку.
– Каково это? – выкрикнула я, когда Ян перенес одну руку на мое горло и стал сдавливать.
Он остановился в недоумении.
– Каково что?
– Каково это – однажды превратиться в чудовище?
Он дернулся, словно я резко дала ему под дых и выбила воздух.
– Паршиво.
Ян потупил взгляд и немного ослабил охватку. Мне показалось, что он погрузился в воспоминания и был сейчас где-то очень-очень далеко. Я порадовалась своему меткому попаданию, воспользовалась его минутным замешательством и отвела руку в сторону. Зачерпнув полную ладонь песка, я кинула им в Яна.
Он зарычал и закрыл лицо руками, пытаясь протереть глаза. Я почти высвободилась из-под него, когда Ян пригвоздил меня к земле одним точным движением. Наклонился и заглянул в лицо. Его глаза стали цвета мокрой зелени, а вместо темного зрачка я разглядела непонятное серебряное свечение.
– Прости, детка. Лучше я сделаю это сейчас до того, как ты будешь способна выпустить стихийников. Элемент должен быть уничтожен.
– Что?
Лицо Яна исказилось, он крепко схватился за мое горло и сделал резкое движение, сильно приложив меня головой об землю. Позвонки хрустнули. Из глаз брызнули искры вместе со слезами.
Что-то горячее потекло по моему затылку на шею. Из горла вырвался хрип, перед глазами стала сгущаться тьма.
– Что за…? – через ровный гул донеслось до сознания.
Сквозь тьму, которая надвигалась на меня, я успела увидеть, как Ян отскочил, безумно таращась на собственные руки.
– Это невозможно… – выдохнул он.
Тьма настигла меня слишком быстро, заботливо укутала в плотное покрывало. Последнее о чем я успела подумать, это то, что в моих волосах, наверняка, остались алые лепестки вишен. Звезды, которые я так и не поймала.
И уже никогда не поймаю…
***
– Ян, мне больно, – скривилась Дарья. – Отпусти.
Ян крепко сцепил зубы, на лице яростно заработали желваки. Он старался ни единой мышцей не выдать собственной слабости. Нерешимости.
План, который Ян вынашивал более века, дал сбой. Там на поляне, он готов был без сомнений привести его в действие, но здесь, на берегу озера…
Девка, не отрываясь, смотрела ему в глаза. В синей глубине он ясно видел собственное искаженное лицо и руки дрожали.
Но отступать Яну было некуда.
– Потерпи. Сейчас я освобожу тебя, – выдавил он.
Ян решительно сжал рукой горло Даши. Ее глаза расширились от ужаса, и она выкрикнула:
– Каково это?
Первое мгновенье Ян даже опешил.
– Каково что?
– Каково это – однажды превратиться в чудовище?
Дарья смотрела так открыто и смело, что Яну показалось, будто это она его душит, забирая жизнь, а не наоборот. Он дернулся и ослабил хватку.
– Паршиво.
Стояла первая зима, как он попал на фронт. Ян свыкся с холодом и голодом, что преследовал каждую секунду, но он не мог привыкнуть к смерти. Каждый раз, когда приходилось наблюдать уход однополчан – Ян сильно стискивал зубы и зажмуривался. Старался представить свой дом, утопающий в сочной зелени, и бабушку, одиноко сидящую в кресле у камина. Ее доброе, суховатое лицо вселяло в Яна надежду.
Он продолжал верить, что сможет вернуться домой, еще не единожды пройтись по любимому яблочному саду, обнять бабушку и гордо носить звание «победитель». Ведь иначе его уход на фронт можно было считать напрасным. Ян привык получать либо все, либо ничего. И другого исхода для этих битв, кроме как победы над врагом – он даже не представлял.
Еще Ян боялся убивать. После первого убийства немецкого солдата, его тут же вывернуло наизнанку рядом с еще теплым трупом, а потом долго и противно тошнило. Ян ненавидел это чувство стойкого отвращения, которое появлялось каждый раз, стоило ему спустить курок.
Ян боялся однажды проснуться и стать монстром. Чем чаще приходилось спускать курок, тем легче это получалось. Яна больше ни разу не тошнило, а убийство он стал воспринимать, как досадную необходимость на пути к победе.
С тех пор бабушку пришлось представлять чаще, для самоконтроля. Ян терял ощущение грани дозволенного. Он все еще плохо различал, где убийство граничило с необходимостью, а где с жестокостью и личным удовольствием от этого.
Все изменилось во второй месяц той первой военной зимы. Отряд Яна нещадно разбили под маленькой деревушкой, название которой они даже и не знали. Больше половины ребят были убиты, а раненных и уцелевших счастливчиков – забрали в плен.
Колючая проволока теперь отделяла Яна от свободы, вонючие бараки и жесткие койки – от сна, а жидкая тошнотворная похлебка из картофельных очисток – от сытости.
Именно в лагере для военнопленных Ян впервые осознал мысль, что он никогда не будет носить гордое звание «победитель». Это было первым открытием, которое он приобрел в плену.
Второе ожидало Яна в сером здании, что стояло немного поодаль от основных строений на территории лагеря. От этой глухой коробки ощутимо для Яна веяло безысходностью и болью. Он часто слышал, какие нечеловеческие вопли раздавались оттуда. Пленных часто заводили туда, но, ни один, как, ни странно, не возвращался обратно в бараки.
Никто не объяснял им, пленным, что там происходило. И неизвестность разъедала Яна изнутри сильнее, чем страх ожидания своей участи.
В тот день, когда Яна привели в это здание впервые, зимнее солнце повисло ярким диском над горизонтом и слепило глаза. Короткие лучи соприкасались с грязной поверхностью снега, рассыпаясь миллионами мелких осколков.
За Яном пришло трое офицеров. У них были винтовки и непроницаемые лица, которые просто выпрашивали удара. Яну именно так и показалось. Коробка, как он вскоре узнал, была медицинским блоком. Здесь пахло зеленкой, спиртом, мочой и кровью.
Яна, вместе с еще двумя пленными, привели в маленькую полупустую комнату и заставили раздеться догола. Обнаженные, избитые, уставшие, они стояли, выстроившись в ряд у стеночки, когда в комнату вошла она.
– Ангел, – подумалось Яну, стоило поднять на девушку взгляд.
Униформа медсестры удачно подчеркивала ее тонкий стан и светлые кудри. Черты лица девушки выражали безмятежность, спокойствие и невинность. Тонкие изгибы бровей, глубоко посаженные глаза, острый овал лица – Ян мысленно уже причислил медсестру к разряду красивых. Ему даже показалось, что ее маленькие ладошки принесут долгожданное облегчение от боли, которая набрасывалась на тело от побоев и ранений.
– Ангел, – утвердился Ян в мысли.
Только ярко-красные губы выбивались из образа святой благодетели. Милое лицо преобразилось еще больше, когда девушка улыбнулась.
– Свеженькие? – обратилась она к одному из офицеров пока медленно проходила вдоль их нестройного ряда.
Ян прислушался к разговору. Он хорошо знал немецкий язык и мог без труда понять, о чем шла речь.
– Ага, – кивнул офицер. – Специально крепких выбирали, как ты и заказывала, Эмилия.
– Хорошо, – она улыбнулась еще шире и остановилась напротив Яна, окинув его фигуру внимательным взглядом. – Этого оставьте мне, а остальных, – Эмилия махнула рукой в сторону двух других пленников, – уведите в изолятор на дезинфекцию.