Страница 3 из 77
Яну показалось, что он ослышался. Вроде бы все слова были понятны, но вместе они не собирались, общий смысл постоянно ускользал.
– Помоги мне… – проскрипел голос. – Я покажу тебе ад…
– Я уже как, – Ян остервенело отмахнулся, – полвека в аду.
Он резко развернулся и зашагал прочь. Заблудшие завыли. Вскоре вой сник до поскуливания. А после и вовсе стих.
Устроившись в мягких объятьях кресла, Ян задумался. Что-то из мозаики не складывалось в целостную картину, мешало составить пазлы воедино.
Выслушав рассказ Яна, чернокожий застыл у камина. Адиса скрестил руки на груди, хмуро вглядывался в огонь и молчал. Ян тоже не пытался начать разговор первым. Знал, ничего хорошего от их беседы ждать не придется.
Минуты тянулись, как вязкая смола с коры вишен.
Тишину комнаты ничто не нарушало, разве что слишком громкие удары пульса в висках Яна, да сбившееся дыхание. Только что, он сам убедился, что три месяца беспробудной пьяни вывели его из нужной формы.
– А что если? – Адиса развернулся. – Что, если предсказанное сбывается?
– Этого не может быть, – отрезал Ян. – Элемента для завершения ритуала больше не существует.
– Подумай сам! – возбужденно взмахнул руками Адиса. – Только так можно объяснить мгновенную перемену в Силе, массовые смерти, странность Заблудших.
– Этого не может быть, – прошептал Ян, твердо настаивая на своем. – Уходи. Ты получил, что хотел. Мне надо подумать.
Ян сложил руки в замок, подпер подбородок и закрыл глаза. Он наделся, что всем своим видом показал другу – его присутствие физически мешает думать. Когда дверь за Адисой захлопнулась, Ян мгновенно вскочил с кресла и заметался по комнате.
– Где же ты? – бубнил он, заглядывая под очередной ворох грязной одежды.
Через некоторое время под смятым тряпьем ему удалось отыскать ноутбук. Ян нетерпеливо подключил его к зарядному устройству и прирос взглядом к темному экрану. Он хотел кое-кому написать. Спросить совета, подтвердить догадки. Ему просто необходимо было услышать чужое мнение, иначе голова грозила взорваться от множества версий.
Ян знал единственного человека, кто был способен укрепить поднявшуюся в нем надежду или…
Об «или» Ян решительно не хотел думать.
Интерфейс почты встретил темными квадратиками непрочитанных писем. Ян кликнул по первому из них и судорожно втянул воздух.
«Я умерла 17 мая 2014 года».
Буквы на экране замигали. Ян тряхнул головой, проморгался, потер переносицу. Сердце, казалось, стучало так, что заглушало даже мысли.
«Я умерла 17 мая 2014 года». – Прочитал он повторно и понял – не показалось.
«Неведенье – ключ к счастью. Слепому, безмятежному, тягучему, банальному. Счастью. Правда бьет по голове сильнее молота, вышибает воздух и противным металлическим привкусом оседает внутри.
На самом деле я умерла 17 мая 2014 года. Именно тогда.
Ты помнишь? Землю осыпал белый, легкий, словно пепел, цвет вишни. Он невесомо кружил под последнюю весеннюю симфонию ветра, приглашал к танцу и тихо оседал оземь. Лепестки собирались в складках темно-коричневой куртки, тонули в липком красном шлейфе и путались в волосах. Их было множество. Разные, словно калейдоскоп событий, они напоминали мне о том, что не успела. Не смогла. Не сказала. Не призналась. И еще о тысячах «не» в моей прошедшей жизни.
Знаешь, я ведь никогда не знала насколько важно успеть. Просто успеть жить. Вовремя сказанное слово, объятие, признание или чувство… Все это мне не знакомо. Нет. С заядлым рвением я втискивалась в жесткие рамки – «нельзя, не сейчас, не сегодня».
Я многое тебе не сказала, Ян.
Не сказала самое главное. И если ты читаешь это письмо, то уже и не смогу сказать.
Прости меня.
Я так привыкла тебя обвинять во всех своих бедах, что не заметила самого главного – во всем виновата только я. Мне очень хочется, чтобы это письмо никогда не пришло к тебе, чтобы я сама лично смогла сказать все, что нужно, но…
Прости меня, Ян. Я подвела тебя. Не справилась. Во мне нет столько силы. Ты переоценил мои возможности. Ты всегда считал меня лучше, чем я была. Хотя ни разу об этом не сказал, но я догадывалась.
Я воровка утерянных жизней.
Жизнь настолько эфемерная и хрупкая штука, что никогда не замечаешь, как она утекает сквозь пальцы. Не замечаешь до того момента, пока последняя капля не зависнет на пучке безымянного, вспузырится блесткой, подмигнет и… исчезнет…»
Глава 2
Дорога в никуда
Несколькими часами позже
Неестественно белые, с вздувшимися ниточками вен, они кажутся совершенно чужими. Глубокая синева залегла между пальцами, и придает кистям мертвецкий вид. Внешняя сторона кистей до самых локтей усеяна ярко-красными царапинами, разноцветными, успевшими полинять синяками и ссадинами. Длинные пальцы, похожие на хрупкие веточки яблони, щетинятся обрубками ногтей и нервно подрагивают в пустоте холодного воздуха.
Слепящий свет безжалостен. Куда я ни отворачиваюсь, он — повсюду. Жуткий болезненный свет.
Неимоверно тяжелую голову раздражает тупая боль и трубный гул. Каждое движение отзывается тысячами иголок в висках. Похожее чувство бывает после разгульного вечера в компании шампанского, чуть-чуть вина, ну и напоследок пару глотков мартини, виски, водка? – наливай. В последний раз я так паршиво себя чувствовала после… После… Черт! Назойливый шум в ушах не дает сконцентрироваться хоть на одной конкретной мысли. Словно в голове вовсю работает наковальня.
Вскинув ладони, пытаюсь отогнать густой туман, и замираю. Ярко-алые совсем свежие разводы вперемешку с успевшими засохнуть бурыми пятнами венчают внутреннюю сторону кистей. Тяжело сглотнув вязкий комок слюны, подношу ладони ближе к глазам. Они пекут, слезятся, самопроизвольно закрываются. Щурюсь, сквозь боль поднимаю веки, рассматриваю липкую жижу на руках. Кровь? Моя?
Это сон? Только во сне все такое нереальное, жуткое и пугающее или чья-то шутка? Неудачный. Жестокий розыгрыш.
– Эй! Э-э-эй! Кто-нибудь!
Слова вырываются диким воем, превращаются в пар и обрываются на высокой ноте.
Это розыгрыш. Да-да. Именно так. Истерический смех душит, пытается прорваться из груди с непонятным клокочущим звуком. Зажимаю рот, кусаю пальцы. Мне необходимо сдержать этот звук. Он похож на завывание ветра за спиной.
Ветра?
Поднимаю голову, стараюсь разглядеть как можно больше деталей. Белый. Это все, что здесь есть. Белый воздух, белая земля, белые мухи. Снег!
Глаза все еще слезятся, но туманная дымка теряет свою плотность и мне удается заметить вдалеке грязно-коричневые, редко облепленные комками снега, стволы деревьев. Они изогнуты под разными углами, вывернуты, словно сломлены потоком боли. Среди деревянных уродцев виднеется темный силуэт.
– Э-эй!
Фигура на мгновенье замирает, будто прислушивается и тут же ускоряет движения.
– Стой!
Сердце набирает бешеный ритм, словно кто-то подталкивает невидимым кулаком в грудь. Порываюсь вперед и утопаю по колено в сугробе. Боль обжигает ступни, но я сразу же забываю про нее, как только фигура становится меньше. Она углубляется в лес. Подальше от меня.
– Стой! – неуклюже передвигаю оловянные ноги.
Движения рваные, неловкие и неожиданно медленные. Странно, я совершенно не чувствую холода, только жгучую боль, что сопровождает каждое движение. Шаг – боль, шаг – боль, шаг…
– А как же я? Стой!
Тяжелое дыхание инеем оседает на лицо, холодом облизывает заледеневшие щеки и теряется в волосах.
– Э-эй! – кричу изо всех сил.
Мороз перехватывает горло, дыхание застревает где-то на полпути к легким, и я надрываюсь кашлем. Тело сгибается пополам, ноги не выдерживают, через мгновение мягкий снег принимает меня в свои объятья.
Ужасно хочется спать. Усталость покрывалом кутает плечи, мне тепло и уютно в этой белизне. Зачем куда-то спешить? Куда мне спешить?
Я почти согласна сдаться в плен зиме и остаться здесь, грязным непонятным пятном среди безукоризненной чистоты, навсегда. Напоследок приоткрываю глаза и вновь выхватываю темный силуэт неподалеку. Он ждет. Не пытается торопить или убеждать в чем-то. Кажется, терпеливо ожидает, какой выбор я сделаю.