Ради тебя 2

Помимо своей воли, я потянулась за предложенной Яном булочкой, взяла ее и откусила кусок. Тут же закатила глаза от восторга, издав стон удовольствия. Булочка была просто изумительной! Она словно таяла во рту, оставляя на языке легкий привкус сливок и сладких яблок.

– Черт, детка, – прохрипел Ян. – Ты даже ешь сексуально. Я долго не вытерплю.

Не смогла сдержать ответную улыбку.

– Очень вкусно, – пробубнила с набитым ртом.

– Я рад, что тебе нравится.

Дальнейший завтрак прошел в молчании. Я не назвала бы его гнетущим, а скорее необходимым. Мне оно помогло собраться с мыслями, насладиться едой и не отвлекаться на излишнюю близость Яна. Зачем молчание понадобилось ему, не могла точно сказать. Но мне хотелось считать, что Ян думал обо мне и о возможности совместного будущего так же, как делала это я. Даже помимо своей воли. Ведь, что может быть ужасней, чем добровольно сдастся в руки манипулятора? Влюбиться в него.

Этого я боялась больше, чем чумы, если бы она вдруг свалилась на мою голову.

Позволив себе принять чувства, углубить их и раскрыться навстречу Яну, я не только потеряю контроль над своей жизнью, но и лишусь ощутимого гаранта спокойствия. Никто не сможет защитить меня от новых потерь, особенно Ян Кенгерлинский, который подходит на роль верного и надежного мужчины так же хорошо, как Белка и Стрелка на звание полноценных космонавтов.

Когда с завтраком было покончено, Ян молча собрал посуду, поднялся и выставил поднос за дверь спальни. Провернув замок дважды, он обернулся ко мне и его лицо загорелось предвкушением.

– Спасибо за завтрак, – промямлила я.

Такая быстрая перемена его настроения сбивала с толку. С Кенгерлинским я никогда не знала чего ожидать в следующий момент, возможно, потому что мне не удавалось читать его, как открытую книгу, а возможно, потому что он напоминал заснувший вулкан – никогда не знаешь, когда рванет и с какой силой.

– Я все еще голоден, – проговорил он, медленно направляясь к кровати и не спуская с меня взгляда.

Его голос звучал ниже, отчего на моих руках появилась гусиная кожа, а по позвоночнику скользнула дрожь. Проклятье! Наверное, я никогда не научусь держать свое тело под контролем в близости Кенгрелинского.

– Но мы же только что, – неуверенно начала я, но Ян перебил меня широкой улыбкой.

– Я не насытился, детка. А теперь, когда тебе уже не грозит голодный обморок, сполна потребую своего.

– И чего же?

– Тебя. – Выдохнул Ян прямо мне в губы.

Наши лбы соприкоснулись и некоторое время попросту ничего не происходило. Лишь тяжелое дыхание Яна, которому вторило мое, нарушало тишину. От участившегося пульса, что грохотал прямо у меня в висках, я точно оглохла и плохо соображала. Ян же застыл, словно дал мне шанс передумать, воспротивиться или сдать назад.

И я бы именно так и поступила, до совместного завтрака. Сбежала бы, пошла на попятную, спряталась вновь в свою скорлупу и отдалилась на максимально возможное расстояние, возводя стены между нами до тех пор, пока не почувствовала бы себя уверенней и в безопасности. Но сейчас я такого себе позволить не могла. Да и не хотелось.

Осознание неминуемого пришло так молниеносно, что вполне могло меня напугать, но почему-то подействовало совершенно обратным образом. Придало уверенности.

Наверное, просто потому, что я поняла, нет смысла бежать от того, что давно уже свершилось.

Я тщательно настроилась на то, что Ян Кенгерлинский получит только мое тело, но никогда не проберется в душу, чтобы в будущем не иметь возможности ранить ее и растоптать. Я ошиблась. Невозможно защитить что-то не принадлежащее тебе. Ян Кенгерлинский и оказался моей душой.

Как бы страшно и одновременно странно не прозвучало мое мысленное признание, но оно ободрило меня еще сильнее. Радость от того, что я, наконец, смогла признать правду перед самой собой, вселяла уверенность и спокойствие.

– Даша, ты меня с ума сводишь, – прошептал Ян. – У меня подчистую сносит крышу. И будь я проклят, если мне это не нравится!

Он жадно приник к моим губам в поцелуе.

Все началось заново. Неистово. Страстно. Умопомрачительно.

Разум отключился и я вновь отдалась на волю проснувшимся инстинктам. Наши совместные с Яном ласки были острыми, как быстрые мазки кисточки, поцелуи жадными, а прикосновения голодными. Словно и не было этой безумной ночи между нами. Словно малейшая секунда промедления болезненно сжигала дотла нас обоих. Словно все было впервые.

Нестерпимый чувственный голод поглотил и чем больше мы его утоляли, тем сильнее он разжигался.

Когда наше дыхание соединилось, а тела словно слились в одно совершенно новое существо, момент разрядки наступил настолько ярко, что мне показалось, будто перед глазами засверкали звезды.

– Я люблю тебя, – вырвалось из меня на пике наслаждения прежде, чем я смогла обдумать свои слова.

Ян неотрывно следил за моим лицом, словно впитывал все черты. А потом вдруг впился жадным поцелуем в мои губы и ускорил движения, чтобы догнать меня на вершине чувственного Эвереста.

Из кровати нам удалось выбраться только к обеду. Непозволительно позднему по общепринятым меркам. Нам необходимо было питаться, да и мир не заканчивался за пределами спальни, но Ян не спускал с меня глаз, то и дело, даря новые и новые прикосновения. Кенгерлинский даже душ не дал мне принять обособленно. Пререкаясь, мы пошли на водные процедуры вместе, в итоге именно так обычный обед и перерос в довольно поздний.

Я старалась не думать о том, что призналась в странных чувствах мужчине, который не испытывал ко мне ничего подобного. Нет, конечно, я и не ожидала, что Кенгерлинский ответит мне схожим признанием, но получить просто молчание после трех заветных слов, было разрушительно. То и дело я осаждала свою неловкость, стыд и горечь, что стала испытывать в его присутствии. Наверное, убеждала себя, что должна довольствоваться тем, что пока между нами было и не требовать большего, иначе потеряю все. Страсть. Близость. Наваждение.

В столовой нас ожидал богато накрытый стол, улыбающаяся Эмма Эдуардовна и читающий газету Илья Петрович. Лишних вопросов никто задавать не стал, косых и хитрых взглядов в нашу сторону не кидал, и я быстро расслабилась, справляясь с неожиданно охватившим смущением.

Эмма Эдуардовна всегда готовила просто божественно, но в этот раз она даже сама себя перещеголяла. Стол ломился разнообразными яствами, искусно украшенными, точно из самых богатых ресторанов.

– Зачем столько? – искренне удивилась я, оглядывая количество еды, которой можно было бы сытно накормить целый взвод солдат.

– Думала, что вы будете голодными, – исчерпывающе просто ответила Эмма. – Да и хотелось устроить нечто особое.

– Мы что-то празднуем? – я повернулась к Яну.

– Твое возвращение, – отодвинул он стул и кивнул мне, приглашая сесть.

Как только я устроилась Кенгерлинский сел по правую руку от меня, что так же было странно. Ранее он предпочитал держать дистанцию даже за столом, выбирая места напротив или подальше.

– Не поздновато? – скептически выгнула бровь я. – Почти неделя прошла после моих приключений.

– Ну, – Ян беззаботно пожал плечами. – Никогда не поздно устроить праздник, правда?

Я неловко кашлянула в кулак, подавив возросшее удивление на корню, и немного ослабила шелковый шарфик, которым пришлось обмотать шею, чтобы скрыть следы засосов Яна. Больше вопросов задавать не стала. Если Кенгерлинский уже вознамерился уходить от ответов, то его ничего не способно было убедить в обратном.

Во время трапезы разговор особо не поддерживался, разве что Эмма Эдуардовна и Илья Петрович тихо переговаривались между собой, обсуждая свежие новости в прессе. Я не прислушивалась. Во-первых, некрасиво подслушивать чужие разговоры, во-вторых, ни о чем интересном они не говорили и, в-третьих, мне самой было о чем подумать. На десерт домоуправительница принесла яблочный пирог, а у меня тут же нехорошо засосало под ложечкой. Вспомнилось, как Артем сбегал из детдома, чтобы своровать мне несколько яблок из сада, что был за несколько кварталов.