Страница 98 из 103
Спустя полчаса ароматно пахнущая Куколка с огромным тюрбаном из полотенца на голове сидела на столе доктора Моритца и болтала ножкой, наблюдая, как солнце играет на рыжих волосах человека, склонившегося над микроскопом.
— Ну?
— Ты скажи. — Рыжая голова поднялась. — Чувствуешь что-нибудь?
— Как-то… не слишком приятно.
— Сначала все неприятно. Твой организм учится самостоятельно вырабатывать адреналин. Ему нужно время. И поменьше острых ощущений, иначе угробишь мой эксперимент.
— И надолго это?
— Пока временно. Сыворотка нестабильна.
— Временно?! — Куколка вскочила со стола, в гневе раздувая тонкие ноздри. — Я чуть не сдохла там от боли! Мне казалось, я с ума сойду!
— Вот потому тебя и обездвижили.
— И ты мне заявляешь, что придется это вытерпеть опять?!
— Может, и не придется. Я работаю.
— А Хейли?! Она этого не выдержит!
— Выдержит. Ее изменения еще не так глобальны, как твои.
— Слушай, ты…
— Что? — Моритц лениво улыбнулся. — Что ты имеешь мне сказать, птичка моя? Ничего? Так захлопни клювик и лети отсюда, пока не начали выщипывать твои яркие перышки. У нас впереди тяжелое время. Веселое. Но тяжелое. И мне надо приготовиться.
Ванная была наполнена горячим паром. Рыжая девушка полулежала в ароматной воде и разглядывала свое тело, будто впервые его видела. Длинные волосы плавали по поверхности, похожие на водоросли, а белая кожа казалась полупрозрачной. Лениться было ужасно приятно, но деятельная натура не давала долго сидеть на месте. Девушка выбралась из ванной, небрежно завернула волосы в полотенце и прошла в комнату, капая на дорогой белый ковер с длинным ворсом, и не обращая внимания на ожидающего в кресле мужчину. Остановилась перед зеркалом и принялась критически себя разглядывать.
— Так жалко моих бедных маленьких мальчиков. Они бы сейчас уже выросли, и мне не пришлось бы довольствоваться этим. Хотя знаешь, Мак, быть в теле женщины, быть способным делать с ним все, что хочешь… они даже ходят по-другому, чувствуют. Другой вкус, другие запахи, другой болевой порог. Интересно, как чувствуют животные? Можно попробовать, но сохранится ли разум человека? Есть ли дорога назад?
— Это все, о чем ты можешь сейчас думать? На нас объявлена травля, знаешь, сколько Совет обещал за наши головы? Везде наши ориентировки…
— Но никто нас особенно не ловит, мой дорогой. Тебе нужно расслабиться. И я знаю, что мы сделаем. Тебе нравится это тело?
— Что… что ты имеешь ввиду?!
Девушка рассмеялась.
— Ах ты извращенец! Я же тебе в дедушки гожусь! Нет, я имею ввиду кое-что другое. Как насчет небольшой охоты?
— Дантон, зайди.
— Как вы, директор?
— Жить буду, но некоторое время хуже, чем хотелось бы. Что ты скажешь?
— Много чего. Сегодня на обед давали кашу с кусочками колбасы. Кто это придумал и зачем? Пришлось выковыривать и есть. Эти долбанные курсанты так намыли пол, что теперь на нем можно кататься, что они и делают. Какой-то урод разрисовал портрет президента в главном холле маркером…
— Что ты скажешь о Стефе?
Вместо ответа Дантон вытащил пачку сигарет и глубоко затянулся, хотя в палате курить было нельзя.
— Вот как тут бросить? Стеф как Стеф. Вы простите, сэр, но он больной на всю голову, хотя и с огоньком.
— Ты бы его смог пристрелить?
— Прикажите?
— Нет. Не сейчас. Но смог бы?
— Я солдат, сэр.
Кейдж усмехнулся.
— Ясно. Подойди к Доусону и передай ему, что пока я не смогу передвигаться, он будет моим временным заместителем. Особо подчеркни слово «временным», в последнее время Грегори и без того нервный.
— А повышения он давать сможет?
— И не мечтай. Я тебе доверил номера второго, и что ты с ней сделал?
— Эм… что?
— Ничего. Вот поэтому и никакого повышения. Иди отсюда, Дантон.
— Грегг, мы можем поговорить серьезно?.. Ой, вот только не надо этого сейчас!
Глядя на заливающегося истерическим хохотом Доусона, Дантон не выдержал и сам рассмеялся.
— Браво, Джо, ты сделал мой день!
— Приятно знать, что я не последний человек в твоей жизни. Слушай, ты ее видел…
— А вот это ты брось. — Мигом посерьезнел Доусон. — И даже разговора не заводи.
— Грегг, я тебе клянусь…
— Дантон! Я же сказал…
— Знаешь, чем я от вас отличаюсь? Я вижу такие вещи, которые вы не видите. Это не Моритц, Грегг, я же видел, как она может притворяться…
— Слушай, Джо… — Доусон тяжело вздохнул, сморщился и сел, сложив пальцы домиком под подбородком. — Ты, конечно, уникальный, но на это дело работают лучшие умы. Поверь, у нас есть план. И, за исключением некоторых выкидонов, все идет по плану. Если бы не Рэйчел с ее дурацкой истерикой, можно было бы избежать многих… недоразумений. А теперь ты видишь сам, к чему приводит несоблюдение элементарных инструкций, входящих в стандартную брошюру. Мы делаем, что можем, а ты делай то, что должен.
— Ты черствый сухарь! — Обиделся Дантон. — Крючок кабинетный! Я тебя больше не люблю, все кончено, забирай свои вещи!
— Ты еще пригрози, что к маме уедешь!
— Ты меня доведешь — уеду! — Пригрозил снайпер и поспешно ретировался, чтобы не пообещать в запале еще чего лишнего.
Самолетик Гувер стоял в самом углу ангара, маленький и одинокий. Джо забрался в кабину, которая успела пропитаться странным запахом. Он сунул руку под сиденье и достал твердую сушеную рыбину, успевшую покрыться разводами соли, и бутылку с надписью на иностранном языке. В бутылке была водка, которую Дантон немедленно продегустировал, потом подумал, и наполнил свою фляжку, предварительно допив из нее остатки виски. Попробовал закусить рыбой, но ничего не вышло.
— Так не делают. — Сказал он вслух. — Так не уходят.
Мастерс сказал, что от Куколки у него не осталось ничего, что бы о ней напоминало. С тех пор Джо не был у себя в квартирке, чтобы вдруг не обнаружить того же самого, хотя его порой и терзала совесть из-за оставленного там в одиночестве Валли.
Не оставляют рыбу в самолете, если собираются бросить его навсегда. У Рид, конечно, все было под влиянием настроения. Но не настолько же, чтобы в один прекрасный миг взять и начать захватывать мир. Она бывала разной: веселой, грустной, трогательной, забавной, невыносимой, строгой, презрительной, щедрой, великодушной, подлой, язвительной, злой. Но сказать, была ли она плохой, ровно как и хорошей, Джо бы не смог. И она его любила. Однажды он проснулся и увидел, что она не спит, а, приподнявшись на локте, смотрит на него, и взгляд у нее был при этом такой, что Дантон жутко смутился. Поняв, что он заметил, Рид ужасно расстроилась и даже расплакалась от огорчения, а потом наорала на него и пропала на три дня. Дантон особенно на свой счет не обольщался, ожидая, что рано или поздно она поймет, какая огромная разница между умницей с блистательными перспективами и вечным сержантом с постоянными долгами, а пока было можно, наслаждался тем, что было с кем обсудить новый фильм и перемыть кости знакомым агентам. И еще она знала, что у него за работа, и, в отличие от гражданских девушек, ей можно было, вернувшись с задания, все рассказать, не ожидая, что она сползет в обморок, и даже получить пару дельных комментариев между затрещинами, пока она занималась обработкой мелких ран и ссадин.
И все это никак не вязалось с тем, чем она сейчас занималась. Это больше напоминало какой-то дикий вестерн, и переходило все грани разумного. Народ, возжелавший тотальной справедливости, сходил с ума. Каждый день что-то взрывали, на улицах то и дело находили трупы наркоторговцев и наркоманов, громили бандитские притоны, избивали проституток, дети не ходили в школы, закрывались магазины и офисы. Полицейские массово увольнялись, и не потому, что не справлялись с этим хаосом, а потому, что сами жаждали нести справедливость. Снайперу же деваться было некуда, поэтому он засунул рыбу обратно под сиденье и отправился в группе добровольцев патрулировать город.