Страница 36 из 94
- Я погибла, князь, - сказала она, и слезы покатились по ее щекам. - Я непраздна!
- Так ничего же не видно! - удивился князь.
- Это вам, мужикам, ничего не видно, а бабы все замечают, - сквозь слезы скорбно улыбнувшись, ответила Малуша, - я пропала! Вот-вот и княгиня узнает. Ведь бабы уже смотрят на меня осуждающе и все норовят перевести взгляд на мой живот.
Он как мог успокаивал ее и поначалу решил зайти к матушке, но у самых дверей передумал. Зачем торопить события? Как бы не навредить Малуше. Вернется и постарается все уладить.
Вот что вспомнил Святослав и пожалел, что не предупредил мать. Так оно и вышло. Мать разузнала все и выслала Малушу. Теперь его ждет разговор с ней, и, как предполагал Святослав, трудный разговор, потому что своей челядью она распоряжалась сама.
Малуша робко постучалась и вошла. Ольга сидела в кресле и вязала носочек младшему внуку Олегу. Но, позвав Малушу, обстоятельно обдумывала предстоящий разговор. А он был необходим перед окончательным решением, что делать с ней.
Ольга кинула мимолетный взгляд на Малушу и сразу мысленно отметила: точно, непраздна, месяца два. Сфандра права, остроглаза гадюка и уж больно красноречива, потому Ольга предварительно позвала ее к себе.
- Ты, Сфандра, что-то двусмысленно о Малуше вещала. Так говори мне откровенно, без намеков и хулы.
- А что, матушка, говорить тебе, али ты сама не видишь, - раскрылась вещунья, - Малуша непраздна!
- А ты небось знаешь, и от кого?
- А как не знаю, если все знают? Чего скрывать, матушка, чего не скроешь. От князя.
- А ты как, в щелку смотрела?
Сфандра развела руками:
- Чего, матушка, смотреть-то, коль все видно. Только тебе да Преславе не ведомо. Князь уж год как приласкивает Малушу.
- А тебе только и надо, чтоб почесать язык. Запомни, если еще раз прознаю, что ты распустила свое помело, без того и останешься. А потом велю тебя в прорубь.
Сфандра упала на колени и взмолилась не к Ольге, а заприметив икону в дальнем углу:
- Матерь Божия! Спаси и сохрани! Не дай сгинуть за правду сущую!
А потом к Ольге:
- Матушка, не без греха я. Но желаю тебе только добра. Чтобы не ухмылялись прочие, что не ведома ты. Да еще скажу, что Малуша веру свою прячет. Ни в Божию церковь не ходит, ни на капище. Нет у нее в каморе ни образа Христа, нет и Сварога, и Велеса, и Рода нет. А молится кому - неизвестно. Только свечи зажигает семь штук.
Ольга задумалась, отложила вязание, что держала в руках, прошла в комнату из светлицы, вернулась с денежкой и положила на стол.
- Вот в этом ты мне подсобила. Возьми полушку и держи свой язык за зубами. Иначе я свершу, что сказала. А теперь ступай!
Княгиня резко схватила колокольчик:
- Малушу ко мне. Сию пору!
Малуша стояла перед княгиней, стройная, как тополек, кареглазая, с черными бровями вразлет и толстой светлой косой через грудь до пояса, но с тревожным ожиданием в глазах. В такие часы княгиня никогда ее не звала. Ольга даже залюбовалась ею, вспомнив, какова была сама. И подумала: что ж это я, старая ворона, проворонила такую красавицу, держала под боком, рядом с молодым сыном. Но грозно сказала:
- Что же ты, поганица, свершила? Как ты смела увлечь Великого князя в свои сети? Небось княгиней захотела стать?
Малуша так и рухнула на колени и возопила:
- Не виновата я, матушка, не виновата! Он взял меня и насытил меня, не виновна я, княгиня, не виновна!
- Небось сама любила? - с вызовом спросила Ольга.
- Любила и люблю, но не виновна!
Она действительно полюбила князя, но скрытой духовной тайной, а вот надо же теперь открывать эту тайну и ждать наказания за нее.
- А ты не знала, что у князя есть законная жена и двое детей? Да как ты себе это позволила?
- Да я бы никогда это не позволила, это он позволил.
- А ведь ты только что сказала, что любила его?
- И люблю! - твердо ответила она. Вдруг встала с колен, тыльным рукавом вытерла слезы, поправила платье и гордо заявила:
- Любила и люблю! Вели меня, матушка, в прорубь!
- Ах ты, поганка, я ребенка моего сына велю в прорубь?
Такого оборота дела Ольга просто не ожидала, но и такого противостояния тоже. Теперь перед ней стояла не жалкая рабыня, послушная и готовая угождать, а женщина, которая ради своей любви готова на жертву. Княгиня подошла к окну и, глядя на холм, где высился бог Сварог рядом с Перуном и Макошью, подумала, что во всем виноваты они, разрешившие мужам иметь по несколько женщин. Таков и ее сын, неразборчив и своеволен. Но надо придумать такое, чтобы Малуша не совершила необдуманный поступок и не сгубила себя с ребенком. И выяснить надо еще одно.
- Какому богу молишься? - после продолжительного молчания спросила Ольга. Малуша молчала, теребя концы косы.
- Какому богу молишься? - снова спросила княгиня.
- Мне, рабыне Божьей, - молвила она, - не дозволено произносить имя Божье всуе.
- Ну что ж, тогда иди и ждй моего решения.
Как только ушла Малуша, княгиня вызвала дворского:
- Разыщи Доброту [95] , что брат Малуши, и зови ко мне.
Как только появился Доброта, княгиня подошла к нему близко и, глядя в глаза, спросила:
- Какому Богу молишься, сотник?
- Как какому, кому все: Сварогу, Велесу, Макоши...
- А какому богу молится Малуша?
- Как какому, тем же... - Доброта замялся и добавил: - В детстве она была девчонкой в себе, тихая, такая ласковая, на молебны всякие не ходила, капища боялась... А что?
- Ничего, - резко оборвала княгиня. - А почему ты, княжий раб, не сказал мне, что сестра твоя непраздна от князя?
Доброта разинул рот, развел руками и опустился на колени:
- Не ведал, матушка! Откуда мне ведать, коль все время при деле. И она ничего не говорила. Видимся недолго, и я ничего не заметил.
Княгиня махнула рукой:
- Куда уж тебе заметить. Вы видите тогда, когда пузо на нос полезет. Так вот, Доброта, завтра на моей старой повозке повезешь сестру свою в мой домен, в Ботутину Весь, что на реке Череха.
Ольга подошла к столу, подвинула к себе накрахмаленную салфетку, взяла кисточку, макнула в краску, что помещалась в квадратном сосуде, и аккуратно вывела три слова: «Ботутино, Малуше, Ольга».
Сложила салфетку и вручила Доброте:
- Передай старейшему Хвору, что я отдаю село на кормление Малуше. А тебя зарекаю - родит Малуша кого, княгиню али князя, тут же вестовым доложить мне. За жизнь княжеского дитя отвечаешь ты головой. Ты понял, Доброта, что я тебе доверила, али повторить?
- Я все понял, государыня.
- А теперь ступай, и чтоб завтра вас здесь не было!
Святослав вошел к матери со словами:
- Я всегда понимал, что христиане только на словах благодетели. А на деле они коварны и лукавы... Ты со своей христианской добродетелью, а по сути глупостью, хочешь заставить меня лишиться собственного ребенка. Ты куда отправила Малушу, куда спрятала?
Святослав выглядел решительным и настойчивым. Ольга выпрямилась от шитья и, глядя на сына, осуждающе сказала:
- Это что? Вместо приветствия матери ты пришел с хулой?
- Не с хулой, просто ведомо мне знать, куда ты отправила Малушу.
Ольга подошла к окну, и снова в глаза бросился идол Сва-рога, которого она уже принимала как чучело, как выставленное людское пугало.
- Так что же такое христианская глупость? - задумчиво сказала она. - То, что я оберегаю твое княжеское имя от людского злословия? Мой сын, Великий князь Руси, должен быть почитаем и смердами, и холопами, и рабами, а особо людьми именитыми. Ты на виду у всех. Ты - закон и порядок! И, глядя на своего князя, будут они заводить в свою семью наложниц? Но, пока я жива, буду блюсти твою честь и свою.
Ольга отвернулась от окна с видом идола и продолжила:
- Малуша из моей челяди, а захотела стать княгиней. А сам ты думал, что творил? И это рядом с Прекрасой и сыновьями своими? Уж если ты язычник, то заводи себе наложниц не в княжеском доме на погляд всем. И будет она тут пребывать со своим пузом на срам божий. И будут люди злословить на род княжеский.
95
Доброта уже во времена Владимира Красное Солнышко прозывался Добрыней.