Принцесса крови

– Это голос сказал вам, Жанна, что вы должны освободить Орлеан?

– Да, благородный дофин. Голос сказал мне, чтобы я шла к вам. Чтобы я нашла моего дофина. И еще то, что я должна короновать вас в Реймсе.

– Вы очень самоуверенны, – заметил он.

– По воле Господа нашего мне суждено возвести вас на престол. Разве было бы лучше, если бы я сомневалась в своих решениях?

Карл всматривался в ее лицо. «Твое государство в преддверии больших перемен», – после разговора с Жанной сказала ему теща. – Верь мне». Как хорошо, думал сейчас он, если бы так оно и было!

– И вам известны те тайны, которые недоступны другим? – Он не сводил с нее взгляда. – Ответьте мне…

– Какую бы хотели узнать вы, благородный дофин?

Король оглянулся. Три сотни людей, стоящих в отдалении, смотрели на них – по знакомым лицам сейчас плыли отсветы факельного пламени. Все эти люди ждали.

– Меня интересует тайна крови, – проговорил Карл. – Тайна моей крови, Жанна.

– Я знаю это, – неожиданно просто ответила она.

– Знаете? – Он опустил глаза. – Много лет это была настоящая рана. Незаживающая рана. Мать и отец отреклись от меня, назвав незаконнорожденным. Понимаете, Жанна? И таковой эта рана остается до сих пор…

– Понимаю, благородный дофин.

Ему нужно было высказаться. Он ясно осознавал, что эта девушка скорее умрет, чем расскажет кому-то об их разговоре – он был уверен в этом и потому не боялся открыться ей.

– Что же вы мне скажете, Жанна? Если вы говорите с Господом…

Она взяла его за руку, и он почувствовал, как холодны были ее пальцы.

– В ваших жилах течет самая благородная кровь, о которой только может мечтать смертный. Иначе бы я не назвала вас «благородным дофином». Но это не кровь короля Франции…

Карл чувствовал, как бешено бьется сердце в его груди. А если это коварная выдумка его тещи – женщины, сколь добродетельной, столь и хитроумной? Он вновь, одним порывом, оглянулся – и сразу встретился взглядом с Иоландой Арагонской. Она стояла в окружении своих фрейлин и не сводила с него глаз. С него и Жанны. Если все это ложь во его спасение?

– Чья же тогда? Говорите честно, Жанна, без лукавства…

Голос выдал его – он умолял сказать ему правду. Только правду! Краска тотчас бросилась в лицо девушке:

– Я никогда не вру, мой дофин, и живу согласно с тем, что слышу в своих откровениях. Какая кровь течет во мне, я знаю, и горжусь этим… Так вот, мы с вами, как два цветка на одной ветке яблони.

Карл Валуа упрямо смотрел на Жанну. Нет, она не могла лгать! Это было видно по ее глазам. Рыцари этой странной девушки, с которыми он держал беседу сегодня днем, оказались правы – ее глаза точно горели изнутри.

– Какое же имя этой яблоневой ветки?

– Оно хорошо вам известно – это герцог Людовик Орлеанский, родной и единственный брат короля Карла Шестого.

Карл Валуа хотел было что-то сказать, но не мог. Все пересохло во рту. Он догадывался, какое она назовет ему имя. Хотел верить в это…

– Об этом сказал мне Господь – и об этом я пришла известить вас, благородный дофин, чтобы укрепить и сделать сильным для борьбы.

Помолчав, он улыбнулся:

– Спасибо, Жанна.

Король отвернулся к окну. Бывает так – боишься ты чего-то больше смерти, например – встречи, и паника охватывает тебя при одной только мысли о ней. А потом, когда все позади, комок подступает к горлу и слезы счастья душат тебя. Ему нужно было несколько минут: забыв о взволнованных придворных, глядя в ночь, побыть одному. Справиться с чувством. Потом они вернутся к остальным. Вместе с Жанной… А за окном был март. Холодный март. Черные башни замка Кудрэ, открытые отсюда, как на ладони, прорезали синее вечернее небо. Стелились до горизонта леса. И широкой змеей, в лунном потоке, серебрился приток Луары, задумчивая и медлительная Вьенна.

Часть первая. Смутные времена

В канун дня святого Мартына (10 ноября 1407 года по юлианскому стилю. – Прим. авт.), около двух часов пополуночи, августейшая королева Франции разрешилась от бремени сыном, в своем Парижском дворце, что подле заставы Барбетт. Дитя сие прожило недолго, и близкие короля едва успели наименовать его Филиппом[4] и окрестить его малым крещением во имя Святой и Неделимой Троицы. Вечером следующего дня придворные господа отвезли тело в аббатство Сен-Дени, в котором, сообразно обычаю, были зажжены все светильники, и погребли его рядом с братьями в часовне короля – деда его, повелевшего служить там две обедни в день. Преждевременная кончина сего дитяти погрузила королеву в глубокую скорбь, и все время после родов она провела в слезах. Светлейший герцог Орлеанский, брат короля, часто навещал ее и пытался смягчить ее страдания словами утешения. Но в канун дня святого Клементия (23 ноября, иначе говоря, через 13 дней. – Прим. авт.), после того как он весело поужинал с королевой, против его особы было совершено ужасное, неслыханное и беспримерное преступление.

Герцог Жан Бургундский прошелся вдоль длинного стола – здесь лежало оружие. Оно украшало и стены: копья и алебарды, точно для битвы, скрестились друг с другом; укрывали грубый камень щиты разной формы, с выцветшими гербами. Но именно слаженный из дуба стол представлял собой клад смертоносного оружия. Двуручные мечи в два, а то и в три локтя длиной; кинжалы всех мастей – для простых воинов, грубые, чтобы, не задумываясь, кромсать живую плоть, и для благородной знати, усыпанные каменьями, дабы красоваться перед дамами; топоры и секиры; цепы и булавы; несколько ятаганов, милостиво подаренных герцогу султаном Баязидом во время плена. Все это громоздилось на столе в оружейной зале, сверкало и переливалось в отсветах факельного огня, рассыпая кругом зловещие лучики.

– Ты выследил его? – не оборачиваясь к слуге, стоявшему за его спиной, спросил герцог.

– Час назад он прибыл во дворец Барбетт, мессир. – Лицо говорившего от уголка левого глаза до подбородка пересекал тонкий серповидный шрам.

Герцог усмехнулся:

– В спальню королевы?

– Уверен в этом.

– Женщины любят моего кузена… – Он задумчиво смотрел на оружие. – Очень любят. Но однажды это подведет его.

Герцог трепетно, с тайной страстью, провел пальцами по лезвию одного из коротких мечей, заостренному, отточенному с обеих сторон, какими предпочитают пользоваться в больших городах и на проселочных дорогах ночные охотники за звонкой монетой.

– Какая роскошь, мой добрый Жак. Это жало – само совершенство. – Проведя рукой по лезвию меча, герцог задумчиво улыбнулся. – Три дня назад королева и герцог Беррийский так любовно мирили нас. Мне пришлось причаститься с ним одной облаткой и обменяться медальонами. Весь Париж ликовал, когда узнал об этом – как же, столица избежала войны! Мне это на руку. После нашего примирения он перестал ездить по Парижу в окружении целой армии. Сколько было человек с ним сегодня, когда он приехал во дворец Барбетт к королеве?

– Его сопровождали два рыцаря.

– Вот даже как… А что, если он сейчас решает, где и когда напасть на меня? Если его беззаботность – только желание меня обмануть?

– Не думаю, мессир. Он от природы беспечен, как беспечны все красавчики и сластолюбцы.

– Филипп Красивый[5] сочетал в себе эти качества с восточным коварством, мой добрый Жак. – Герцог взял один из кинжалов, положил на ладонь, подбросил и ловко поймал за рукоять. – К тому же мой враг – колдун. Об этом знает весь Париж, да что там – вся Франция. Он – дьяволопоклонник. Он носит на груди мандрагору, которая помогает вершить ему свои дела: в первую очередь – подчинять своей власти женщин. Дьявольским велением он совокупляется с ними и везде роняет свое семя. Все можно ожидать от такого человека. – Герцог наконец-то обернулся к слуге. – Если он человек, а не само воплощение дьявола!

4

Аббат Клод де Вилларе, живший в XVIII веке, в своей «Всеобщей истории Французского королевского дома» сообщает, что в среду 10 ноября 1407 года «в два часа пополуночи» королева Изабо родила ребенка, «умершего в тот же день и отвезенного вечером в Сен-Дени». Но вот странность: в первом издании этого труда, в 1764 году, ребенка зовут «Филипп». А шестью годами позже, в издании 1770 года, «Филиппа» заменяет девочка «Жанна». В третьем издании, в 1783 году, второе утверждение повторяется и вновь возникает строка: «Жанна, прожившая всего лишь один день». Откуда такая неразбериха? Тем более что дело идет о королевской семье! А далее ее вновь заменяет «Филипп». Таким образом, «Филипп» и «Жанна» несколько раз сменяют друг друга в одном из самых важных документов королевства, но за давностью времени уже трудно определить причины, двигавшие историками.

5

Филипп IV Красивый – король Франции (1268–1314), из династии Капетингов, внук Людовика IX Святого. Всячески укреплял королевскую власть, при нем Парижский парламент, Верховный суд и Счетная палата стали постоянно действующими учреждениями. За свое царствование несколько раз изгонял из Франции евреев, забирая их имущество в пользу казны, а потом приглашал вновь в королевство. Перенес папскую столицу из Рима в Авиньон («Авиньонское пленение пап»). С помощью своего ставленника папы Климента V в 1307 году обвинил в ереси тамплиеров и большинство из них приказал сжечь. Именно Филиппа Красивого и весь его род из пламени костра в 1314 году проклял последний магистр ордена тамплиеров – Жак де Моле.