Страница 20 из 24
– Монсеньер, куда это годится? – осаждая коня, выкрикнул он. – У моих людей уже нет терпения. Рыцари хотят славы Франции, и немедленно!
– Я тоже хочу славы Франции, граф!
– Не сомневаюсь! Но покажите это нам на деле. Англичане на расстоянии вытянутой с мечом руки. Это же и слепому ясно – они не решаются напасть на нас. Это наш час, монсеньер!
Целый конный отряд продвигался в сторону его ставки. Старый герб Франции, герб прямой линии Капетингов, красовался на первой и четвертой частях знамени – белое поле, усыпанное золотыми лилиями. Впереди, опережая эскорт, к коннетаблю ехали рысью два высокородных герцога – Антуан Брабантский и Филипп Неверский.
– Наши люди желают битвы, – сказал Антуан, держа в правой руке шлем. Его голову укрывала только кольчуга. – Англичане пали духом, увидев наших рыцарей. Они струсили. Нельзя упустить момент!
Филипп Неверский, тоже сняв шлем, молчал. Было видно, что он во всем поддерживает брата. Сегодня, на поле под Азенкуром, каждый их этих родовитых дворян только терпел своего главнокомандующего. Это можно было прочитать по глазам знатных вельмож, требующих немедленного боя. Оба герцога предпочли старшему брату Жану Бургундскому – корону Франции и лагерь арманьяков, и требовали уважения в своему выбору.
– Для чего мы преследовали англичан? – продолжал герцог Брабантский. – Зачем оказались на этом поле? Чтобы настояться под дождем, а потом отойти назад? Я не понимаю вас, монсеньер.
– Отдайте приказ нападать, монсеньер, – неожиданно потребовал от него герцог Неверский. – Сейчас самое время. Так хотят все французские рыцари. Нас больше, и мы готовились к битве, а не месить грязь на радость англичанам!
Карл д, Альбре оглянулся на фланги. Рыцарское воинство кипело. Необузданного офицера можно наказать, даже казнить, но кто способен наказать Карла Орлеанского или герцога Брабантского, потомков Людовика Святого, окруженных сотнями вассалов – рыцарей своего дома? Тем более наказать за то, что они хотят прославить французское оружие? В эту минуту Карл д, Альбре понял, что он проиграл. Победили они – многочисленные вельможи, которым было наплевать на голос разума. Непомерное честолюбие, гордыня и жажда битвы – вот были сейчас их путеводные звезды.
Граф Солсбери, Томас де Монтегю, объезжал ряды лучников, только что выстроивших новый палисад в полумили от французского войска. Они работали не покладая рук – в любой момент враг мог сорваться и броситься в атаку. Им помогали свободные копейщики, спешенные рыцари – все, кто был рядом. Им удалось обмануть французов и, вновь отгородившись частоколом, встать стеной. Одному из командиров королевского войска, графу Солсбери, недавно исполнилось двадцать девять лет, но он уже был кавалером Ордена Подвязки[12]. Ему составлял компанию боевой товарищ – Томас Ланкастер, герцог Кларенс, родной брат короля, отчаянный бретер. Герцог Кларенс был всего на год младше короля. Их разделял один год возраста и непреодолимая пропасть – по темпераменту и амбициям. Их отец, Генрих Четвертый, думал, что буйный характер Кларенса не даст спокойно управлять страной умеренному во всем Генриху. Что младший брат, обладатель поистине бешеного нрава, которому мог позавидовать и лесной вепрь, станет вечной опасностью для старшего – дремлющим до времени, пускающим клубы дыма вулканом, полным в сердце кипящей лавы. И ошибся. Герцога Кларенса не интересовал трон его сдержанного и рассудительного брата. Его вообще не интересовал какой-либо трон. Коварству политики и неограниченной власти он предпочитал пышные турниры и кровопролитные бои. И на этом поприще равных ему найти было трудно. Правда, на поле боя герцог Кларенс знал только одного полководца – самого себя.
Двух благородных вельмож сопровождали рыцари их свиты. Как и французы, английские аристократы в эти часы были возбуждены, предвкушая битву. Неожиданный приказ о продвижении в сторону противника только накалил страсти.
– Ненавижу дождь, – держа золоченую уздечку, бросил в открытое забрало Кларенс. – Он преследует нас и во Франции. Злой рок, не иначе…
– Вы к нему не справедливы, – управляя закованным в доспех конем, откликнулся граф Солсбери. – Для одних дождь – злой рок, а для других – благодать.
– Для кого же он благодать, граф, для нас или французов? – усмехнулся герцог Кларенс. – Покажите мне хоть одного солдата, который бы не сыпал сейчас проклятиями, стоя в этой грязи.
– Для кого благодать, это пока неясно, – уклончиво ответил граф. – Но скоро мы поймем это. Дождь станет лучшим другом для тех, кто будет стоять в обороне, и окажется худшим врагом для нападающего.
– Вы думаете, этот марш вперед пойдет нам на пользу?
Граф Солсбери усмехнулся:
– Ваш брат, наш король, надеется на это. Будем надеяться и мы, герцог.
Они направляли коней вдоль заново рождающегося палисада. От лучников, ставивших частокол, шел пар. Стрелки тяжело дышали. Это не шутка – под носом у врага возводить крепостную стену! Сделав главную работу, лучники вновь утыкали стрелами землю вокруг себя.
– Знаете, граф, – тоже поглядывая в сторону французов, сказал через открытое забрало герцог Кларенс, – жаль, что подобные войны не решаются поединком. Я бы не заставил долго ждать французов, прими они решение выставить дюжину своих рыцарей против дюжины наших. Исход битвы – исход всей войны. Если бы дофин ответил на вызов, нам бы не пришлось мокнуть на этом чертовом поле!
– Послушайте их разговор, друг мой, – дав принцу договорить, останавливая коня, перевел разговор Солсбери.
Трое лучников упрямо всматривались вперед, где, на расстоянии сотни шагов, гарцевали перед палисадом три конных француза. Лучники энергично переглядывались друг с другом.
– Если бы этот черт проплясал на своем жеребце ровно столько, пока ты станешь спускать свои штаны, чтобы помочиться, Джон, – горячо выкрикивал своему товарищу здоровяк, чья рыжая борода то и дело выглядывала из-за надвинутого на лицо капюшона, – я успел бы поднять стрелу и опустить ее ровнехонько на него. – Она бы ему до потрохов достала!
– Это ты врешь, Джек, – возразил рябой блондин, чей капюшон лежал на плечах, – до потрохов не достала бы. А, Вилли-Нос?
Тот из лучников, которого назвали Вилли-Носом, совсем невысокий и щуплый, отмахнулся. Лучники не видели двух вельмож, остановивших коней за их спиной, потому языки их работали на славу.
– А если у него добрые наплечники, – продолжал рябой блондин, которого звали Джоном, – то отскочила бы твоя стрела, только царапнула. Рыцаря, у которого есть монета на добрый панцирь, стрелой не возьмешь. Простого латника – другое дело. Арбалетчика или копейщика. Ну, может, коня рыцарского, если шея окажется открыта…
– А ты что скажешь, Вилли-Нос? – на этот раз обратился к товарищу рыжебородый Джек.
– Вот пристали, – наконец откликнулся третий. – Что толку тратить стрелы на тяжелых рыцарей, когда они за триста футов от тебя. То же самое, что поливать стрелами крышу амбара. Была бы стрела потяжелее раз этак в пять, тогда другое дело. Ты, Джек, не обижайся, но Джон прав. Конечно, если стрела найдет лазейку, вот тогда да. Но так ведь стрела – не змея. Это еще надо, чтоб повезло. Пробить кольчугу латника, такого же, как и мы, его железные бляхи, это, я согласен, навесом самый раз. А рыцаря, этого кабана, надо бить в упор. Своей силой. От руки, от плеча. Когда до него шагов тридцать будет. Когда он на тебя летит, как штормовой вал. А еще лучше – коня его. А самого рыцаря добить и на земле можно. Так падать, как они падают – всей тушей оземь, да на всем скаку, тут и без стрелы можно Богу душу отдать! А пока он станет в этой грязи барахтаться, изловчись, ударь его топором, вот и делу конец.
– Этот малый – стратег, – взглянув на Кларенса, усмехнулся граф Солсбери. – Что вы думаете, герцог?
– А еще лучше – оглуши обухом и тащи за палисад, – продолжал распалившийся Вилли-Нос. – А потом к повозкам. С такой добычей домой вернешься, и внукам будет на что жить, и правнукам.
12
Орден Подвязки – один из самых старых и почетных орденов Англии. Был утвержден в 1384 году английским королем Эдуардом III Плантагенетом в день святого Георгия. В начале в Орден Подвязки входил сам король и 25 избранных рыцарей. Отличительный знак членов ордена – голубая подвязка на ноге. По легенде, знатная дама в захваченном англичанами Кале на балу обронила подвязку. Эдуард III поднял ее и повязал себе на ногу, произнеся слова, ставшие позже девизом ордена: «Да будет стыдно тому, кто подумает об этом что-нибудь дурное!»