Если посмотреть вокруг

Я посмотрел вслед пчеле и пожалел ее. Не видит она радуги, не видит многих цветов. Вообще глаза пчелы различают только желтый, сине-зеленый цвет и невидимые человеком ультрафиолетовые лучи.

Этого ей вполне хватает, чтоб находить пищу, видеть цветы. Но любоваться красотой природы она не может.

Об этом я сказал адмиралу, который, напившись, снова уселся на веточку рядом со мной.

— Конечно, — радостно воскликнул адмирал, — ни у кого из наших шестиногих родственников нет таких глаз, как у нас, у бабочек! Даже у стрекоз. Всеми своими двадцатью или тридцатью тысячами фасеток они не увидят того, что видим мы.

— Так что же вы видите? — не вытерпел я.

— Мы видим красный цвет! — крикнул адмирал.

И все бабочки хором подхватили:

— Мы, бабочки, единственные из насекомых, видим красный цвет!

И вдруг они, как по команде, поднялись в воздух и закружились передо мной в каком-то удивительном танце. Как маленькие синие звездочки, мелькали голубянки; рядом, будто красные огоньки, — такие же маленькие огневки; солидно плясали адмиралы, и их черно-бархатные крылья с красными полосками то вспыхивали, то гасли на солнце. Медленно и степенно кружились могучие красавцы аполлоны, складывая и раскрывая молочно-белые с ярко-красными и синими пятнами крылья. Как легкие крошечные облачка, носились в воздухе капустницы и брюквенницы, а над ними, трепеща своими длинными хвостами, исполняли танец махаоны.

Хвостатые бабочки! Разве может быть такое? Нет, конечно, хвоста у них нет. Просто сзади на крыльях у махаонов длинные выросты. И когда бабочки летают, похоже, что они с хвостами.

Я смотрел на удивительный, фантастический, такой яркий, такой блестящий танец и думал: хорошо, что человек может различать много цветов. Хорошо, что он может видеть всю эту сказочную красоту.

Прошла всего минута или две, и вот уже все бабочки снова сидят на ветке и смотрят на меня своими выпуклыми глазками.

— А теперь хочешь, я задам тебе вопрос, на который заранее знаю, как ты ответишь? — опять заговорил адмирал.

— Ну задавай.

— Я спрошу тебя: у кого самый лучший нос, то есть самый чуткий к запахам? И ты ответишь: у собаки.

— Конечно, — согласился я. — Ученые установили, что собаки различают два миллиона запахов.

— Да, это, конечно, много, — согласился адмирал. — И все-таки ты не угадал. Самый лучший нос у нас, у бабочек!

Я промолчал.

— Жил-был на свете очень хороший человек и очень хороший ученый. Звали его Анри Фабр, — продолжал адмирал. — Он всю жизнь посвятил изучению нашего, шестиногого мира. Много тайн открыли мы ученому, потому что он был настойчивым, терпеливым и внимательным.

Фабр хорошо знал жизнь насекомых. Но в одном он ошибся — это как раз касается нас, бабочек. Точнее, нашего чутья. Фабр никак не мог поверить, что на расстоянии многих метров мы можем узнать друг о друге по запаху.

— Многих метров? — не выдержал я.

— И ты не веришь? Как бы тебе доказать?.. — Адмирал секунду подумал. — Послушай, поверишь, если я тебе скажу, что на другом конце полянки, за толстой березой, на кустике ежевики, сидит бабочка?

Я посмотрел на другой конец поляны, увидел толстую березку и еще несколько деревьев. За ними рос какой-то куст. Какой, разглядеть я не мог. Тем более не мог заметить бабочки на этом кусте.

— А ты ее видишь? — спросил я адмирала.

— Не вижу, но знаю точно — она там. На крайней ветке, справа, у самого конца…

Я решил проверить. Пересек поляну, обогнул березу и осторожно подошел к кусту. На крайней ветке справа, на самом ее конце, сидела бабочка. Удивительно! Видеть ее адмирал не мог. Слышать, конечно, тоже. Значит, он узнал о ее присутствии по запаху. Но это ведь просто невероятно! Это было похоже на фокус: как будто бабочки заранее сговорились, и одна спряталась за березу, а другая «угадывала», где она.

Но на самом деле никакого фокуса не было — бабочки действительно могут находить друг друга, не видя одна другую. И не только на небольшой полянке, а за два-три километра. Находят они друг друга по особому запаху. Запах крошечной капельки жидкости, которую и разглядеть-то невозможно, бабочки чувствуют на расстоянии нескольких километров. Вот какой у них удивительный нос! Хотя нет, не нос. Если осторожно отрезать бабочке усики, она этот запах не почувствует даже рядом. Значит, все дело не в носе, а в усах?

Да, в усах!

И даже не в самих усах, а во множестве микроскопических — их несколько тысяч — выростов-волосков на этих усах. Вот что делает бабочку такой чуткой к запахам.

Я решил, что разговор с бабочками окончен. Они, наверное, тоже так думали и если сразу не улетели, то, очевидно, просто из вежливости. Через минуту-другую они снимутся с веточки и полетят в разные стороны… Я еще раз посмотрел на бабочек и тут вдруг заметил у некоторых очень странные пятнышки на нижней стороне крыльев. Пятнышки были какие-то неестественные: у одной бабочки зеленые, у другой, того же вида, красные, у третьей желтые. И похожи они были на точки и тире, как в азбуке Морзе. Конечно, я поинтересовался этими пятнами.

— Светло-голубые точки и тире появились у той бабочки, которая побывала в Германской Демократической Республике, — ответил мне адмирал. — Зеленые — у той, которая прилетела из Западной Германии; желтые — у той, что была в Австрии. А вот у меня точки и тире красные — я побывал в Швейцарии… Как? Ты ничего не знаешь о перелетах бабочек? — воскликнул адмирал, увидав мое удивленное лицо.

— Нет, — признался я, — о птичьих перелетах знаю, а вот о бабочках…

— Птицы? Подумаешь!.. — услыхал я тихий голосок голубянки.

Адмирал сердито повернулся к ней.

— Тебе бы следовало помолчать. Ведь это к вам, голубянкам, не относится.

— Так я же не за себя… — совсем-совсем тихо, так, что я скорее догадался, чем услышал, ответила голубянка.

Пока они разговаривали, я старался вспомнить что-нибудь о перелетах бабочек. И вспомнил! Вспомнил, что в Америке живет красивая большая бабочка — монарх. Эта бабочка ежегодно улетает зимовать на юг, причем преодолевает расстояние почти в четыре тысячи километров! Но то — в Америке. А про наших я ничего подобного не слыхал.

— Ну так вот, — опять обратился ко мне адмирал. — О наших перелетах люди знали очень давно. Еще тысячу лет назад в летописях были отмечены массовые перелеты бабочек. Об этом писали и итальянцы, и французы, и немцы, потому что огромные тучи бабочек проносились и над Италией, и над Францией, и над Германией, пугая суеверных людей…

— Кто же из вас путешественники? — не выдержав, почти закричал я. Мне очень хотелось посмотреть на перелетных бабочек.

— Ну хотя бы олеандровый бражник. Его присутствие уже говорит о многом.

Услышав свое имя, большая бабочка с крыльями, похожими на крылья реактивного самолета, чуть-чуть пошевелилась.

Я знал, что это — ночная бабочка, и днем она почти неподвижна. Зато ночью — это настоящий реактивный самолет! Бражник — самый быстрый летун среди насекомых, быстрее стрекозы. И не только самый быстрый, но и самый выносливый. Ученые определили, что за сутки бражник может пролететь 1200 километров! Как уж он летит, с какой скоростью, сколько времени отдыхает, этого пока не знает никто. Но точно установлено — за сутки он пролетает больше тысячи километров. Возможно, и этот вот бражник к нам под Москву прилетел с Кавказа? Я с уважением посмотрел на бражника, на его сильные крылья. Такой, конечно, может путешествовать, подумал я, но остальные, с их слабыми крылышками…