Гай Юлий Цезарь

Никогда в жизни моё положение не было таким жалким, а будущее не казалось столь безнадёжным. Я получил новости из Рима о том, что отданы распоряжения о моём аресте, лишении жреческого сана и приданого Корнелии. Во всех этих мерах не было ничего удивительного, но когда я услышал о них, то вынужден был признать тот факт, который до этого старался не замечать, а именно, что в родной стране для меня не осталось никакой возможности проявить способности и выделиться. Единственное, на что я мог надеяться, это спасти свою жизнь, и для того, чтобы сделать это, должен был либо покинуть Италию, или, что казалось практически невероятным, вымолить прощение у Суллы.

Так случилось, что мои планы побега были нарушены из-за болезни. Вероятно, в большей степени она была вызвана нарушением моего психического равновесия, а не слабостью организма. Конечно, позже мне пришлось пережить куда более суровые испытания и трудности, чем в тот период моей жизни. Но какой бы ни была причина, в тот самый момент, когда мне так была необходима жизненная сила и энергия, я трясся в лихорадке и даже не мог стоять. Кроме того, я не мог получить необходимой медицинской помощи. Войска Суллы систематически прочёсывали весь район, так что, несмотря на то, что у меня были верные друзья, мне всё равно постоянно приходилось менять своё местонахождение, иногда даже дважды в день.

Так как из-за болезни меня пришлось всё время носить на носилках, было очень трудно передвигаться незамеченными, и поэтому случилось как раз то, чего я больше всего боялся. Меня вместе с моими провожатыми заметили, и нас окружил отряд под командованием одного из Корнелиев, бывших рабов, отобранных Суллой для истребления своих противников. Позже я узнал, что этот командир был печально известен даже в своём кругу необузданной жестокостью. Вероятно, было к лучшему, что в то время я ничего не знал об этом, потому что в моём состоянии это могло бы окончательно лишить меня всей моей энергии. Солдаты стояли вокруг меня с мечами наголо, и мне с трудом удалось подняться и сесть. Затем я поспешил обратиться к командиру, говоря так громко, как только мог, и используя всё своё красноречие. Я заметил, что у меня есть влиятельные друзья в Риме, которые в этот самый момент ходатайствуют за -меня перед Суллой, и, если меня доставят в Рим и осудят, Корнелий, конечно, получит полагающуюся ему награду. Но пока я не прибуду в Рим, я могу сам заплатить ему ту же сумму, так что в любом случае он не окажется в проигрыше, если поступит со мной милосердно, более того, он даже может удвоить сумму, на которую рассчитывал. Я говорил весьма уверенно и даже несколько безразлично, частично из-за того, что именно эти качества действуют на варваров, а частично, чтобы скрыть несостоятельность моих аргументов. Ведь на самом деле не было никаких причин для того, чтобы Корнелий не разделался со мной и не забрал мои деньги, а после этого потребовал бы ещё вознаграждения от Суллы. Пытаясь отвлечь его внимание и не дать ему сообразить, что я обманываю его, я пошутил по поводу его одежды, которая была очень грязной, и пообещал ему чистую одежду и кинжал, который принадлежал Марию, если он благополучно доставит меня в Рим.

К счастью, Корнелий принял мою взятку. Это были все деньги, которыми я тогда располагал. Меня под стражей доставили в Рим и позволили вернуться домой до тех пор, пока Сулла не рассмотрит моё дело. Здесь за мной стали тщательно ухаживать мать и жена, и дня через два я уже был абсолютно здоров. Теперь, по крайней мере, я мог достойно умереть. В это неспокойное время такой исход казался наиболее вероятным. Однако мать, мои родственники и друзья неустанно пытались повлиять на Суллу, чтобы он изменил своё решение по поводу меня. Самыми настойчивыми оказались весталки, женщины из благородных семейств, с которыми я познакомился, когда был жрецом, и с которыми часто проводил время в весьма приятных беседах не только о религии, но и о жизни в целом. И действительно, всегда приятно поговорить с умными людьми, а такие беседы с женщинами ещё более интересны и увлекательны, если вы не собираетесь заняться с ними любовью.

Возможно, в конечном счёте именно вмешательство весталок оказалось решающим. Сулла становился всё более суеверным и обращал большое внимание не только на сны, предзнаменования и слова предсказателей, но также придавал огромное значение всем церковным обычаям. Если бы его отношение к этим вопросам было другим, я вряд ли бы избежал смерти. В конце концов я оказался единственным человеком в Риме, который ослушался его приказа и всё ещё оставался живым.

Итак, когда настало время предстать перед трибуналом Суллы на форуме, мы с женой попрощались со слезами на глазах, и, хотя не произнесли вслух наших мыслей, нам обоим казалось, что вряд ли мы когда-нибудь снова встретимся. Другие члены моей семьи, включая мою маму, провожали меня на форум, но все решили, что будет неразумным, если со мной пойдёт Корнелия, потому что появление дочери Цинны, даже в качестве просительницы, вероятнее всего, принесёт больше вреда, чем пользы. В этот день я одевался особенно тщательно. Я уже больше не мог носить тогу с пурпурной каймой, которую привык надевать, пока был жрецом, но я проследил, чтобы моя белая тога была абсолютно новой, и тщательно задрапировал её на своих плечах. Под тогой моя туника была перевязана довольно свободно таким способом, который в то время был только моим, но позже стал очень модным среди молодых людей. За день до этого я постриг волосы и, причёсывая их, использовал самые дорогие благовония, которые можно было найти.

Итак, стараясь выглядеть наилучшим образом, я отправился на форум в сопровождении моей матери, весталок и многих людей, обладающих властью, которые могли оказать определённое влияние на Суллу. Сулла восседал на возвышении в окружении своей охраны. Вокруг узкой площадки с телохранителями толпилась масса народу всех сословий, некоторые собирались предать своих соседей, другие пытались добиться справедливости или защиты для самих себя, третьи просто любопытствовали. Наша группа, в которой были некоторые известные люди, привлекла внимание и, возможно, даже симпатию этой толпы, которая, расступаясь, пропускала нас вперёд. Затем стража дала нам пройти на площадку перед трибуналом.

Сулле в то время было около пятидесяти пяти лет. Пьяные дебоши, которые он устраивал практически каждую ночь с момента своего возвращения и завоевания Рима, оставили на нём свой отпечаток. Его лицо ещё больше покрылось прыщами и пятнами, а когда он поворачивался для того, чтобы поговорить с одним из своих фаворитов (среди которых были как сенаторы, так и актёры), стоящих подле него, в его жестах проявлялось что-то болезненное. Однако огромная сила воли этого человека так же, как и раньше, находила своё выражение в ровном взгляде больших голубых глаз. Всё то время, пока мои друзья говорили о моих достоинствах и упрашивали его смилостивиться, он не сводил своих глаз с моего лица. Несмотря на то что мне казалось, что смерть близка, я был полон решимости держаться до конца с достоинством и уверенностью и сам внимательно разглядывал Суллу, так как мне хотелось понять, как он реагирует на слова моих друзей. В особенности я надеялся на то, что благоприятное впечатление произведут слова весталок о той сознательности, с которой я исполнял свои обязанности жреца: ведь он уважал традиции (когда они не стояли у него на пути) и опыт. Однако твёрдый взгляд его голубых глаз ничего не выражал. Когда все сказали то, что хотели, он ещё некоторое время не сводил с меня взгляда, и я не мог понять, принял ли он какое-либо решение, вынес ли вердикт, или даже сейчас какое-либо соображение может изменить его мнение в ту или иную сторону. Неожиданно он перестал смотреть на меня, и я почувствовал некоторое облегчение. Сулла повернулся к моим друзьям и серьёзно сказал — факт, который часто забывают те, кто рассматривает его слова как шутку: «Ваша победа, получайте его! Но знайте: он завязывает свой пояс, как девочка, однако в одном Цезаре таится много Мариев».