Гай Юлий Цезарь

В этом не было ничего антиконституционного, но из недалёкого прошлого Сульпиций знал, что у сената не было никакого желания сделать так, чтобы конституция действовала. Поэтому он подготовился таким образом, чтобы у него была возможность ответить насилием на насилие. Повсюду он появлялся в сопровождении группы из шестисот молодых людей, задача которых, по-видимому, заключалась в том, чтобы критиковать сенат. Кроме того, он мог собрать ещё по крайней мере три тысячи человек: гладиаторов, лично зависимых от него людей, бывших рабов, которые могли использоваться для охраны митингов и срыва собраний его противников. За эти предосторожности его, конечно, не раз объявляли революционером и ниспровергателем законного порядка. На самом деле в революционности надо было обвинять тех, чьи действия впоследствии сделали эти предосторожности необходимыми. Всё-таки есть некоторая историческая справедливость в вердиктах, восхваляющих удачливого революционера как освободителя и осуждающих неудачливого как злодея. Я видел целый ряд неудачных революций, и все они причинили больше вреда, чем пользы. Они разрушали один порядок, не заменяя его другим, результатом становились наступления контрреволюций, которые, как случилось и в этот раз, заставляли отложить на годы необходимые преобразования. Но трудно и обвинять Сульпиция. Судя по всему, он был убеждён в успехе, принимая логику того времени и противостоя ей с ещё большей силой. Если бы ему пришлось иметь дело не с таким человеком, как Сулла, успех бы сопутствовал ему. Но в то время Сулла ещё не проявил всю безжалостность, на которую он был способен.

Поначалу казалось, что для Сульпиция и поддерживавшего его Мария всё идёт хорошо. Их пропаганда была грамотной и решительной. В основном она состояла из прекрасно подготовленных нападок на сенат за его ведение войны с союзниками и бестолковую политику на Востоке. В любых нападках на правительство имя и присутствие Мария были неоценимы. Он фактически сам вышел в люди, начав свою карьеру с противостояния членам известных семей. Он, несомненно, спас Рим от германского нашествия и становился консулом большее число раз, чем кто-либо за всю историю. Таким образом, он был вполне подходящим объектом восхищения, как «человек народа». Его грубая сила и человечность хорошо контрастировали с жадностью, исключительностью и инертностью правящих классов. Но это впечатление не соответствовало действительности. Марий был так же жаден, как и Сулла, а Сулла в это время играл более заметную роль, чем Марий. И всё-таки впечатление от Мария в какой-то степени соответствовало реальности.

Люди конечно же видели это, но не желали замечать его недостатков. Я с удовольствием наблюдал, как статуя Мария на форуме ежедневно украшалась цветами и листьями. Речи Сульпиция, в которых он разумно сочетал непопулярную тему справедливого отношения к италикам с популярным предложением передать командование на Востоке Марию, вызывали бурные аплодисменты, в то время как его оппоненты даже не могли добиться внимания аудитории. Что касается Мария, то иногда было довольно забавно смотреть, как он ведёт себя на людях. Даже с самыми лучшими намерениями старику не удавалось выглядеть любезным. На самом деле толпы он боялся гораздо больше, чем вражеской армии. Его речи были бессвязны и неразборчивы. Когда он пытался выглядеть любезным и улыбнуться, его лицо приобретало отталкивающее выражение. И всё же за всё это люди любили его ещё больше. Многие могли помнить, как после побед над германцами дома на своих пирах они устраивали благодарные возлияния: «За богов и Мария». Для них он всё ещё был почти богом и в то же время одним из них. Ему также помогало присутствие его сына, молодого Мария, у которого было много достоинств, так недостающих его отцу. И в самом деле мой двоюродный брат был одним из самых приятных молодых людей в Риме. Если события сложились бы по-другому, он также мог бы стать хорошим командующим. Даже в то время его уже знали как «сына Марса», хотя из-за многочисленных любовных похождений его враги предпочитали называть его «сыном Венеры». Это была не слишком сильная критика. Как было подтверждено моей собственной карьерой, нельзя сказать, что эти божества несовместимы.

Итак, по мере того как шли дни, становилось очевидным, что народное собрание проголосует за всё, что предложит Сульпиций. Но сенат и консулы, одним из которых был Сулла, не были готовы подчиниться. Они издали декларацию, что на неопределённый срок запрещается всякая общественная деятельность на том основании, что ситуация слишком напряжённая, чтобы проводить спокойные и разумные дискуссии. Результатом этой декларации, разумеется, было то, что ситуация стала ещё более напряжённой, чем раньше. Сульпиций, даже если бы хотел этого, уже больше не мог управлять своими сторонниками, и когда консулы проявили неразумность, появившись на форуме в окружении вооружённых сторонников, их появление немедленно спровоцировало одно из самых жестоких столкновений, которые когда-либо видел Рим. Моей матери удалось оградить меня от этих сцен насилия и кровопролития, но весь Рим говорил об этом дне. Помню, как по прошествии длительного времени я обсуждал эти события с моей третьей женой, дочерью коллеги Суллы по консулату. Она видела их, будучи ещё маленькой девочкой. Одним из её самых ранних воспоминаний было то, как домой принесли тело её брата. Он был убит в этих столкновениях, а её отец, консул, чудом спас свою жизнь.

Сулла тоже спасся, но самым странным способом. Толпа оттеснила его на боковую улицу, и он понял, что находится в таком месте, где хотел бы оказаться меньше всего. Это был вход в дом Мария. Он был вынужден попросить убежища у Мария, и тот принял его.

Что в точности произошло, трудно сказать. По прошествии лет сам Марий весьма невнятно рассказывал об этом случае, так велика была его ярость по отношению к Сулле за те события, которые последовали вскоре после этого. И таким горьким было его сожаление о том, что тогда он спас Суллу. А Сулла в своих мемуарах опускает детали, поэтому очень правдоподобно звучат утверждения многих о том, что он на коленях просил о спасении своей жизни перед старым врагом. Я не думаю, что Марий решился бы хладнокровно убить римского консула, но даже если бы и решился, то сам, потому что, по всей видимости, его партия теперь была независима от него.

Ясно одно. В результате угроз или уговоров Сулла покинул дом Мария в сопровождении сторонников последнего и проследовал прямо на форум, где заявил, что запрет на общественную деятельность отменен. Теперь ничто не мешало Сульпицию продвигать свою программу, и в течение нескольких последующих дней его предложения были представлены народу и стали законом. Так, в частности, командование армией на Востоке было отобрано у Суллы и передано Марию. Тем временем Сулла, делая вид, что его жизнь находится в опасности, ускользнул из города, чтобы присоединиться к своим войскам.

Наша семья осуждала эти столкновения, и мы испытали сильное облегчение, когда нам показалось, что в ближайшем будущем таких событий не последует. Никому и в голову не приходило, что римская армия пойдёт на Рим, поскольку за всю историю города такого ещё не было. Людям трудно принять то, что они никогда не могли даже предположить.

Глава 5

ПАДЕНИЕ РИМА

Наша шаткая уверенность в будущем сохранилась меньше недели. Теперь, оглядываясь на то время, трудно понять, как мы вообще могли иметь какую-либо уверенность. Не нужно было быть арифметиком, чтобы оценить расстановку сил: если Сулла обладал шестью легионами на юге Италии, Марий и Сульпиций вообще не имели войск. В то же время за всю историю Рима не было ни одного случая неповиновения правительству, поэтому, когда легаты были направлены на юг, чтобы от имени нового командующего отобрать у Суллы армию, никто не сомневался, что сделать это будет очень легко.

Народ был потрясён известием о том, что солдаты Суллы насмерть забили камнями этих командиров. Но и тогда инцидент рассматривался скорее как заговор в войсках, чем мятеж самого военачальника. Не прошло и нескольких дней, как стало ясно, что Сулла движется на север. Его командиры, которые сочувствовали Марию и Сульпицию, дезертировали и прибыли в Рим с этой новостью. В то же время друзья Суллы покидали Рим под тем или иным предлогом, спеша на юг, чтобы присоединиться к мятежникам. Люди осознали, что римский командующий поднял мятеж ещё до того, как это было признано правительством. Можно сказать, что с обеих сторон действия сначала предпринимались, а потом уже обдумывались.