Страница 6 из 114
«Никогда еще на полях военных действий, — сквозь хрипы эфира доносился до Джейка по Би-би-си голос великого человека, — не бывали столь многие в таком неоплатном долгу перед горсткой избранных», — однако у Гарри было что порассказать и на сей предмет.
— А знаешь ли ты, что среди «бриолиновых мальчиков» — летчиков королевских ВВС, той самой горстки избранных — классовые различия были более чем заметны?
— Нет, Гершл, этого я не знал. Очень рассчитываю, что ты просветишь меня.
— Если летчику-офицеру и летчику-сержанту, воевавшим на одинаковых «спитфайрах», случалось отличиться в бою, первый получал орден Пилотский крест, а второй только Пилотскую медаль.
— Ну да, ну да, это мы проходили: паны дерутся, у холопов чубы трещат, богатый грабит, бедного сажают…
— Строевой офицер ВВС имел право на проезд по железной дороге первым классом (бесплатный, разумеется), тогда как пилот-сержант должен был отлеживать бока в третьем классе.
Если до введения карточек богатые лишь изредка наведывались в Степни (по большей части для того, чтобы загрузить свои «бентли» дешевым сахаром), то теперь Ист-Энд стал для них аттракционом: специально ездили смотреть, как люди страдают от бомбежек, и особенно популярным местом экскурсий стало бомбоубежище «Тилбери шелтер».
Покуда Джейк в Монреале упивался радиосериалом про «Веселый оркестрик», а Гарри в Лондоне радовался свежим выпускам сатирической программы Би-би-си «Этот опять шалит», всю страну снабжавшей свежими анекдотами про Гитлера, самым лучшим анекдотом времен войны, по мнению того же Гарри, стал день Красной армии, когда лорд-мэр в королевском Альберт-холле произнес речь, восхваляющую Сталина. Тотчас же Гарри Полит[27] поклялся Черчиллю в вечной любви, а «Меч Сталинграда»[28] выставили в Вестминстерском аббатстве.
— Это островное племя оказалось удачной породы, да и в одиночестве не оставалось — ни в сороковом году, ни когда-либо еще, — любил повторять Гарри. — Ну, и мы тоже выстояли: как бы проехались у империи на закорках, если ты понимаешь, о чем я.
— Да, Гарри. Думаю, что понимаю.
— А ты знаешь, что в тысяча девятьсот тридцать девятом году пенни в час — это была нормальная зарплата заводского рабочего в Индии, а доход на душу населения у них был что-то около семи фунтов в год?
— С твоей цифирью, Гершл, спорить не берусь.
Истошный вопль проголодавшегося ребенка разбудил Нэнси, жестоко разбудил, вырвал ее из сна неимоверной глубины, оборвал сладостные видения.
— Джейк, покачай, пожалуйста, ребенка — я хоть пописаю схожу и…
Вот не надо бы. Но Нэнси заколебалась лишь на миг, выбирая между колыбелькой и сортиром (своей нуждой и младенца), прежде чем приложить его к набухшей груди. Не то хуже будет: его крики разбудят Сэмми!
И Молли.
И миссис Херш.
Едва мать успела приехать, в первое же утро Джейк зловеще сладким голосом проговорил:
— Ну что, придется нам, наверное, смириться с тем, что через двадцать один день[29] ты улетаешь. Ведь у тебя уже есть обратный билет, не правда ли?
— Да ладно тебе, кецеле![30] Я тут останусь до тех пор, пока нужна вам!
Миссис Херш прилетела за неделю до суда, чтобы быть с ними вместе во время — как она называла это — «выпавшей на долю Джейка тяжкой годины», и на плечи Нэнси навалилась — будто мало ей было своих забот — необходимость удерживать мать и сына от отвратительных ссор, для чего приходилось заполнять внезапные напряженные паузы в разговоре щебетаньем о детях и скучными сравнениями канадской и британской жизни; едва она эту болтовню затевала, Джейк освобожденно срывался и — вот ведь эгоист неблагодарный! — выбегал из комнаты. Джейк вел себя ужасно, хотя пытался это сглаживать. Его так и бросало от ледяной жестокости по отношению к матери к потугам на сыновнюю уважительность, которой она совершенно оправданно от него ждала.
Нэнси успела уже привыкнуть к тому, что часа в три утра он внезапно просыпается.
— А мать не говорила, — бывало, спрашивал он, — она не собирается с утра в Вест-Энд за покупками?
— Говорила.
Тогда он, не попадая в рукава, напяливал халат и пулей выскакивал из спальни — проверить, нет ли на ее пути потенциально опасных самокатов, велосипедов и прочих неожиданных препятствий.
— Представляете, — сказала однажды невестке миссис Херш, — он так старательно переводил меня нынче утром через улицу к автобусной остановке! Я таки имею тут хорошего сына!
— Такие, как он, один на миллион, миссис Херш!
А вечером в постели, прикуривая одну сигариллу от другой и подливая себе коньячку, Джейк сокрушался:
— Ты ей позволила лечь спать, не вспомнив про лекарство! Ну, ты молодец, умница! Дождешься от тебя помощи. У женщин ее возраста инсульт случается на ровном месте. Бабах! Да и сердце в нашей семье тоже на обе ноги хромает.
— Но она же твоя мама. Хоть она и говорит частенько, будто бы…
— Ты должна следить за ней выпуклым глазом. Зорким взглядом орла, ты меня слышишь? Потому что мне от нее только и нужно, чтобы она жила и жила у нас годами… Прикованная к постели.
Да вот хотя бы вчера вечером: по возвращении домой из Олд-Бейли первый вопрос, который он задал, был «Как мама?». Но, едва получив заверения, что она в добром здравии, тут же завел и растянул на весь вечер лекцию по истории уголовного права, мучительную в первую очередь опять-таки для нее же.
— Теперь-то уж попроще, мам. В том смысле, что в наши дни и впрямь стало возможно отстоять свою невиновность.
И принялся потчевать ее, наслаждаясь каждым «ой» и веселея от тяжких вздохов, рассказами о действовавшей когда-то в подвале суда пресс-камере, где принуждали к даче признательных показаний по методу «Peine forte et Dure»[31]: обвиняемого клали спиной на каменный пол, растягивали руки и ноги в стороны, а сверху наваливали тяжелые грузы, увеличивая вес, пока не ломались ребра или пока испытуемый не соглашался с обвинением.
— Но ты не думай, — все больше подбавлял он чернухи. — Даже и тут оставалось место милосердию. Некоторым позволяли установить под спину деревянный колышек — чтобы скорей все кончилось. Но далеко не всем. Например, некий майор Стренджвейз, который в тысяча шестьсот пятьдесят восьмом году никак не желал признаваться в убийстве мужа сестры, оказался так силен, что все взваленные ему на грудь каменные и железные тяжести выдержал. К счастью, Стренджвейза Господь благословил хорошими друзьями, которые при сем присутствовали; страж был так добр, что разрешил им взгромоздиться на него поверх груза, что и ускорило смерть. Вот, стало быть, мам, как иногда друзья могут помочь в беде. А мой приятель Люк — пришел? помог мне? Что, Нэнси, разве я неправ?
Миссис Херш, просыпавшаяся рано, с утра обычно ждала у себя в комнате, пока в коридоре не послышатся детские голоса; грустно поводя блеклыми карими глазами, сидела на краешке кровати, как старая седая курица на насесте. Подобным образом и в это утро, едва Нэнси с младенцем на руках двинулась вниз по лестнице, на которую вслед за ней ступила Молли, а за нею Сэмми, миссис Херш тут же открыла дверь и к ним присоединилась. На миссис Херш была розовая в цветочек пижама и тапочки с голубенькими помпонами. Оправу ее очков, на манер раскинутых крылышек приподнятую к вискам, украшали серебристые блестки.
— Доброе утро, мои драгоценные! — сказала она.
— А подарок мне подаришь? — спросил Сэмми.
— Бесенок! Ну какой бесенок!
— А мне? А мне? Так нечестно! — заволновалась Молли.
— Нет, вы послушайте! «Так нечестно»! Вы слышите, как на меня нападают? Слышите? Вот прямо сразу. А я вас съем. Съем обоих!
27
Гарри Поллит (1890–1960) — генеральный секретарь Коммунистической партии Великобритании.
28
«Меч Сталинграда» — усыпанный драгоценными камнями двуручный меч, изготовленный для передачи в дар защитникам Сталинграда от короля Георга VI. На Тегеранской конференции премьер-министр Черчилль передал его Сталину.
29
Стандартный пороговый срок пребывания в стране без визы.
30
Котик (идиш).
31
Суровая и действенная мера (фр.).