Страница 2 из 7
Итак, поселенцы были обеспечены мукой, крупой, превосходными фруктами и рыбой, в изобилии живущей в море и речках.
– Я был грамотный, – рассказывал мне казак-переселенец, заведывающий раздачей провианта в одной из станиц, и потому был назначен по выдаче пайков. Дела было много… разные счеты и рассчеты… Бывало, в семье родится хлопец, сейчас же его батько бежит ко мне: «Пиши, – говорит, – вноси в списки едока!» – дня, ведь, не пропустит, бисов сын!
– А что, хватало пайков? не голодали поселенцы?..
– И, что вы!.. не тильки хватало, оставалось дюже… Скильки тех пайков пропивалось… Квитки можно было менять на что угодно, в магазине всякого товара было!.. горилка тоже!!..
– А что, от лихорадки в вашей станице добре помирали?
– Из 888 человек в нашей станице за два, кажется, года померло около 200 человек. Это взрослых, а детей – пропасть!..
– Много садов оставили черкесы?
– Много… хо-оррошие сады… Если бы не порубили, и по сие время фруктов хватило бы на всех!.. Теперь пооставалось мало, которые после запрета…
– Зачем же было рубить фруктовые деревья, когда кругом леса сколько угодно!?
– Зачем?! – усмехаясь, отвечал мне старожил. – А затем, что не хотелось «лезти» на дерево, чтобы сымать фрухты; а срубил, значит и собрал с лежачего дерева прямо на фуру, да и айда!.. Многие так делали!.. После, когда перестала казна паек выдавать, когда на свои средства кормиться стали, вот тогда и взялись за ум, и запрет положили, и штраф…
– Какой запрет?
– Мирской!.. – приговор, значит! Все черкесские, какие ближние, сады по дворам надельным поделили, и кто у кого фрухту чужую снимет, с того 10 р. в общество штраф… Еще бы, когда после казенного пайка нас черкесская фрухта кормить стала, и мы стали ее беречь!
– Каким же это образом?
– Очень просто! Стали возить, да и теперь возим яблоки и бергамоты в Екатеринодар и меняем на муку, пуд на пуд выходит… Когда на фрухту урожай, мы всегда с хлебом, который у нас в лавках продается по 1 р. 60 к. пуд… А какой хлеб? сами видели!..
– Да, мука не важная! – согласился я.
– Вот из-за хлеба-то мы и бьемся, и вспоминаем наши кубанские степи. В горах пшеница если и родит, – то мышь ее поест, то ливнем весной снесет… Трудно надеяться на здешние урожаи хлеба!..
– А хлеб все сеют?
– А как же!?.. известно, – все жители…
– А сады не разводят?
– Мало кто!.. Почти можно сказать, что этим не занимаются.
Считаю нелишним для характеристики первых поселенцев-казаков привести довольно оригинальный факт. Когда наступило время поселенцам стать на свои хозяйские ноги, когда пришла пора окончания выдачи казенной помощи натурой, то остроумные казаки заявили по начальству, что пшеница на горной земле совершенно не родит, а им без хлеба жить невозможно. Тогда послан был чиновник, при котором поселенцы должны были посеять выданную им пшеницу. Что же они сделали?.. Предварительно обварили зерно в кипятке, а затем посеяли. Пшеница, конечно, не родила, что им дало возможность еще год прожить на казенных хлебах, хотя их хитроумная проделка была узнана властями впоследствии. С тех пор началась самостоятельная жизнь первых поселенцев, жизнь, по правде сказать, трудная, без дорог, без близких рынков; выручали одни только черкесские фрукты, когда по осени поселенские фуры из новороссийского (нынешнего) округа тянулись в Новороссийск, а из туапсинского в Екатеринодар через горные перевалы по трудным дорогам.
Так прошло время до проведения так называемого голодного шоссе (от Новороссийска до Сухума) в 1891 году и до прибытия из России новых поселенцев, которые известны на побережье под именем новоселов. Еще черноморская губерния не организовалась, и побережье принадлежало к Кубанской области, как черноморский округ. Губерния же объявилась только в 1896 году. В то время были назначены попечители, из которых проявил некоторую деятельность М. Ф. Пенчул. Он разъезжал по станицам, раздавал для посадки деревья, но, к сожалению, из этого почти ничего не вышло, – поселяне расчищали лес и сеяли пшеницу. Фруктовые деревья садили немногие, хотя самые тонкие французские сорта принимались и шли прекрасно без всякого со стороны поселенцев ухода.
II
Конец 80‑х и начало 90‑х годов ознаменовались приливом новых поселенцев, которых при самом их первом появлении принимали в свое общество старые жители по приговорам, взимая с каждой семьи по 25 рублей. Затем местное начальство селило пришлых из России людей по приказу, селило в те же станицы казаков-старожилов.
Но эти новые поселенцы селились уже на других условиях, а именно на основании «Положения», Высочайше утвержденного, 10 марта 1866 года, причем надел производился не на душу, а на двор или семью по 30 десятин более или менее удобной земли, как пахотной, так и сенокосной. Но этих подворных наделов новоселам не отрезали, а они, поступив в общество, получали одну, две десятины под расчистку земли из-под леса. Прежде чем обделать землю под пашни, нужно было корчевать лес, а корчевка в горах – трудная, ибо на побережье крепка и почва, и растительность.
Новоселам под их усадебные места обществом указывалась земля в количестве 800 кв. сажен около жилищ староселов. Таким образом росли станицы, застраивались, и старо– и новожилы составляли одно общество, платя одинаковые мирские, но различные казенные подати. Около этого времени начальник черноморского округа, грек Никифораки, выписывал из Малой Азии и селил на побережье греков, как и русских новоселов, на основании «Положения» 10 марта 1866 г. Кроме греков, в половине 80‑х годов были поселены чехи, поляки и эстонцы. Последние, наделенные также тридцатидесятинными наделами на семью, были поселены отдельно, составляя самостоятельные земледельческие колонии, но также на условиях общинного землевладения.
Чтобы лучше уяснить читателю характер русской общины на побережье, я возьму одну из больших станиц туапсинского округа, которую я изучил детально. Тогда легко понять ту земельную неурядицу, которая ведет русскую культуру на побережье к отрицательным результатам и при которой немыслимо ждать производительного труда и более или менее стройного хозяйства, согласно местным почвенным и климатическим условиям.
Станица или селение, которое я теперь буду описывать, большое – более 200 дворов, – с населением вместе с иногородными насчитывает более 1 400 душ обоего пола, причем старожилов 548 душ, а новожилов 730 душ, остальное число жителей приходится на посторонний общине элемент: на дачников, рабочих, духовенство, полицию, лавочников и проч. Как я уже упоминал, старожилы живут в самых низких местах станицы, новожилы – ближе к морю, тоже около речки; лишь некоторые из них поставили хаты по возвышенным местам, где сравнительно сухо и вид на море великолепный, чем, впрочем, интересуется разве редкий житель селения. Степняки не любят моря и гор, причем расчищенные в горах места под посевы они называют степью.
– Где твой батько! – спросишь мальца около хаты.
– На степу! – отвечает малый или жена поселянина.
Вокруг старожильских хат растут сильные черкесские яблони и груши, которые так разрослись, что переплетаются ветвями друг с другом; некоторые ветви засохли, но хозяева не обрезают их и фруктовых деревьев не окапывают. Но удивительно: растут и дают изобильные урожаи прекрасных плодов эти полудикия черкесские деревья. Изредка встретится груша французского происхождения, тоже урожайная без ухода. Откуда? Раздавал попечитель Пенчул, посадили и растет, и «рясно» дает плоды! Одним словом, при самом беглом осмотре совершенно ясно, что сама природа создала это место для высших культур плодоводства и виноградарства, но поселяне совершенно глухи к этому и многолетними культурами не занимаются, сосредоточив все свои интересы «в степи», где пшеница и их баштаны. Вы не думайте, что это происходит от невежества и их полного непонимания собственных интересов; нет, здесь другие причины, исключительно земельные, о которых будет речь впереди.