Страница 47 из 51
— Что с тобой, Оксана? — Ганка наклонилась к ней и тронула за плечо. — То я — Ганка! Не узнала?..
Женщина посмотрела на нее широко раскрытыми, немного прояснившимися глазами. Она молчала, беззвучно шевеля губами; в лице ее появилось выражение разумной сосредоточенности, как будто она что-то вспоминала и соображала. Но это продолжалось не больше одной минуты; лицо ее снова исказилось гримасой безумия, глаза помутнели; она вдруг пронзительно крикнула:
— Геть! Геть!.. О-о-оо!..
И, с силой оттолкнув от себя Ганку, вскочила на ноги и бросилась бежать, с ужасом озираясь по сторонам…
На ярмарке тотчас же стало известно, что эта сумасшедшая — дочь зарезанного в Гирявке хуторянина Коваля, исчезнувшая в ту же ночь, когда был убит ее отец. Тут уже нетрудно было догадаться, кто убил Коваля. Имя Бурбы пошло гулять по всей ярмарке…
Сумасшедшая Оксана куда-то скрылась, ее нигде не могли найти. Взбудораженная этим первым и неопровержимым подтверждением слухов о злодействе Бурбы, толпа так ни с чем и разбрелась по ярмарке…
XXXVIII
Новое открытие
Сивоусый хохол, шатавшийся по ярмарке со своими поросятами в мешке, увидел Оксану в конском ряду, в той части, где торговали лошадьми цыгане. Недалеко от нее стоял высокий мужик в сивой шапке, держа за уздечку пару добрых лошадей, которых он продавал двум чернобородым цыганам, смотревшим им в зубы. Сумасшедшая застыла в положении, какое принимает охотничья собака при «стойке», готовясь сделать прыжок на дичь. Лицо ее все дергалось и побелевшие губы прыгали. Она вдруг подскочила, как от удара кнутом, взвизгнула и кинулась вперед с диким криком:
— Кровь!.. Ой-ой-ой!..
Мужик в сивой шапке быстро обернулся. Сивоусый хохол от неожиданности даже выронил из рук мешок с поросятами: это был сам Бурба! Злодей со страхом уставился на сумасшедшую и стал быстро тереть рукой о полу своей свитки, точно его пальцы были выпачканы чем-то неприятным. Но он тотчас же пришел в себя, его брови грозно сдвинулись, зубы по-волчьи оскалились; он поднял свой кнут и звонко, со всей силы, хлестнул им по лицу и груди сумасшедшей. Та взвизгнула и повалилась лицом вниз на землю…
Со всех сторон уже бежали люди; слышались крики:
— Злодей!.. Держи!..
Бурба поглядел кругом, точно соображая, куда ему податься. Усмехнувшись, он отбросил от себя ногой извивавшуюся на земле Оксану и не спеша взобрался на одну из своих лошадей, взяв другую в повод. Цыгане расступились перед ним, он ударил подковами своих чоботов в бока лошади, другую стегнул кнутом — и вихрем помчался по конскому ряду.
Несколько человек, повскакав на лошадей, пустились за ним в погоню. Но они скоро вернулись с пустыми руками, сконфуженные и обескураженные: в какую сторону они ни бросались — Бурбы нигде не было, и никто не видел его проезжавшим по батуринским улицам. Он как будто, выехав с ярмарочной площади, провалился с своими лошадьми сквозь землю…
Долго не смолкали на ярмарке толки и разговоры о неслыханной дерзости Бурбы. Подумать только — он осмелился еще приехать в Батурин на ярмарку продавать лошадей! И куда он так быстро успел скрыться, если только его не спрятали сами черти?..
На время были забыты и купля и продажа; мужики ходили как потерянные и в недоумении чесали затылки; бабы подсмеивались над ними:
— Соли ему на хвост насыпьте, может, тогда и поймаете!.. Вам бы только горилкой наливаться у Стокоза, а как до дела, так никого и дома нема!..
В конце концов и эта история была бы забыта, как забывается все на свете, и ярмарка снова пошла бы своим полным ходом — если бы не новое дело, которое окончательно смутило и расстроило даже самых спокойных ярмарочных купцов и покупателей.
Кто-то принес страшное известие, что на конотопской дороге недалеко от села Красного нашли тело зарезанного и ограбленного помещика, ехавшего в Батурин не то из Конотопа, не то из Гярявки. Карманы убитого были выворочены, лошади выпряжены из брички и угнаны.
Неизвестно было, кто принес эту весть, но слух быстро передавался от одного к другому и скоро облетел всю ярмарку. Все в один голос твердили:
— Никто, как Бурба. Его это дело!..
Вместе со злобой против разбойника, многие, в особенности из числа приезжих, испытывали и жуткий страх, холодной дрожью бежавший по их спинам: как-то они будут возвращаться с ярмарки домой?..
Праздничное настроение на ярмарке сильно упало; даже нищие попритихли, заразившись общей растерянностью и страхом. Только Родион был радостен и беззаботен как всегда: что ему до Бурбы?..
Веселый калека шатался по ярмарке, присаживался на землю то тут, то там, колотил в бубен и, прислушиваясь к своей музыке, говорил сновавшим мимо него людям:
— Ось послухайте, як гарно грае!.. Дайте Родивону копеечку!..
Давали ли ему копейку или нет — он одинаково весело заливался блаженным смехом и кланялся, снимая шапку:
— Спасибо и будьте здоровеньки! Дай Боже!..
Завидев целую толпу девушек, гулявших по ярмарке, он закричал им нараспев, делая такое лицо, словно у него во рту было что-то очень сладкое:
— Девчаточки, квиточки рожевы! Ой, яки ж вы гарны, а не дай Боже!.. А что, девчаточки, чи не пойдет кто из вас за Родивона замуж? Го-го-го!..
Девчата окружили его пестрой толпой и, смеясь, затеяли с ним длиннейшие переговоры:
— Вот Гарпына за тебя пойдет! Хочешь Гарпыну?..
— Эге ж!.. — Родион весь таял; хитро прищурившись, он спросил:
— А она меня полюбит?..
— А то возьми Христю!.. Христя, пойдешь за Родивона? Жених хоть куда!..
— А как же! Го-го-го, — радостно заржал жених. — Только Христи не надо, бо она надо мной смеется! Вон как регочется!..
— Ну, так посватайся до Явдохи! Явдоха пойдет! Только купи ей новую червонную плахту, та еще черевички, та мониста! Купишь?..
Родион умильно поглядел на предлагаемую Евдоху и сладко пропел:
— Та я ей лучше на музыке сыграю! Га?..
— Ишь ты, какой хитрый!.. Тогда женись на Ганке, она богатая, ей обнов не надо!..
— От еще нашли дуру! — сказала Ганка притворно обиженным тоном, давясь от смеха. — Где ж-таки видано, чтобы богатая та пошла за убогото?
— Разве ж я убогий? — искренне удивился Родион. — Го-го! Та у меня богато грошей есть!..
— Ну?
— А ей-Богу ж!
— Покажи.
— Ось зараз!..
Он полез за пазуху и вытащил оттуда толстый кожаный бумажник; раскрыв его, он показал девушкам пачку каких-то, никогда не виданных ими, бумажек.
— Ось, бачите! — сказал он гордо. — Сколько грошей!..
Девушки усомнились:
— Та, может, то и не гроши?..
Родион и сам хорошо не знал: деньги то или нет; он доверчиво протянул им бумажник, сказав:
— Сдается, что гроши…
Около девчат остановилось несколько мужиков. Бумажник пошел по рукам. В нем оказалось, сторублевыми бумажками, около пяти тысяч. Стали расспрашивать Родиона:
— Откуда это у тебя? Кто тебе дал?
— А никто! — беззаботно отвечал Родион. — Сам достал!..
— Та где достал?
— А под камнем.
— Под каким камнем?
— А что у дому Разумовского.
— Кто ж там поклал те гроши?
— Кто ж его знает? Человик какой-то… — Родион весело засмеялся. — Он сховал, а я и достал! Го-го-го!..
— Та какой человек?
— А здоровый такой! В сивой шапци, ще й с рудой бородой!..
Мужики заволновались.
— Бурба! То Бурба! — загудело с разных сторон…
— Может, и он… — согласился Родион, уже притихнув, с недоумением оглядывая тесно окруживших его людей, число которых с каждой минутой увеличивалось.
Сбившись в тесную кучу, мужики лезли друг на друга, оттеснив в сторону девчат. Кто-то сказал, рассматривая вынутые из бумажника бумаги:
— То, может, гроши того, что нашли на конотопской дороге…
В толпе загудело:
— Эге ж, его!
— Говорили — гирявский хуторянин какой-то!..
— Та он же! Марусевич, кажут…
Пронзительный крик вдруг покрыл все голоса. Это крикнула Ганка. Лицо ее стало белым, как полотно сорочки; она схватилась рукой за грудь у сердца, завела глаза под лоб — и повалилась замертво на землю…