Страница 19 из 21
Оно правда и то сказать, что иной и умный если пораздумается, как и что будет ему, какой барышь, когда он то-то и это сделает… еще и дела в виду нет, в руках не имеется, а он уже его покончал себе на уме, уже и выдумал пожалуй палаты состроить, коль барышь велик; а глядь, придется на чужой койке в чужом доме спать.
Эх, видно людская натура такая и равна видно она и у глупого и у умного; а другая речь, и то сказать: чтож бы люди были, еслиб не думавши жили, ведь не скоты же они бессмысленные.
Так себе умом-разумом смекая-раскидывая, далеко в лес зашел Дурень наш; глядь, перед ним поляна небольшая, а посеред той поляны большой пень старого дерева уже высохшего.
Дурень снял шапку и кланяется; ну, кажется, нашел покупателя! «Ты, дядюшка, как видно постарше всех, а может еще и посмышленее: вот уж ты и рост перестал, и нет на тебе листа зеленого, а ты все стоишь не клонишься, да еще и на просторе стоишь, а за деревья не хоронишься: купи быка!»
Пень стоит и Дурень стоит перед ним ответа ждет.
«Что ж, дядюшка, молви словечко! кажется, я ничего не сказал во гнев твоей милости; а, понимаю чего тебе хочется: тебе видно прежде покупку осмотреть желается, ты-таки пожил на веку, знаешь, что надо товар лицем покупать; да вишь дело какое, пора поздняя, нельзя всего оглядеть как надобно; коль хочешь, я тебе пожалуй оставлю до завтрого, а завтра приду, осмотришь, сторгуемся; дорого не возьму, лишь деньги не задержинай; хоть дешево дай, да сейчас и отдай, а не сули: дам-мол вчетверо, да уплата после завтрого! это только так торговцы-горожане делают; а мы люди деревенские. Вот я тебе и товар доверяю, так уже сам честно поступи.»
Прикрутил Дурень кушаком своим быка рогами ко пню, что бы оставить до завтрого и пошел домой, в надежде на хорошую выручку, на верный платеж.
Приходит домой ополночь. – Где это тебя нелегкая носила?
«Чего носила!.. насилу домой дорогу нашел, доплелся налегке; шапку и кушак оставил-забыл у покупателя и товар ему ж отдал, да завтра опять пойду…»
– Какой это товар, у какого покупателя, что ты за пустошь несешь!..
Дурень и спохватился: эко-де, что я сгородил, чуть было на радостях всего не выболтал!.. «Да так, говорит, такое дело задалось причинное… Да ну, не спрашивайте, после все расскажу, буде только меня замать не будете.»
Что это с ним попритчилось, подумали братья; уж кто его на смех вином не напоил ли. Да нет, кажется, того незаметно, и он же, Дурень, отродясь в рот хмельного не брал!..
На утро братья давно повставали, оделись, убрались, на работу отправились; а дурак лежит на печи, дрыхнет без просыпу… вот пора уже и к завтраку…. как запахло кашей масленой, застучали по сковороде ложками, у Дурня и сон пропал, больно ему перекусить захотелося; встал он, ан вот-те Маша сковорода, а не каша, положи себе! встал Дурень, а каша приедена, лежит на столе черного черствого хлеба кусок, ешь не хочу!..
Дурень принялся за него-было, да и пообдумался: чтой-то, дескать, стану я черствый хлеб жевать!.. Дай пойду ж я лучше теперь к покупателю-приятелю, да возьму у него казну мою; так накуплю себе такого лакомого, что не только я, а и братья мои может во веки не отведывали!..»
Встал да пошел; дураку собираться долго не надобно.
Приходит Дурень в лес; ходит-плутает меж деревьев, а ни коровы не видит, ни пня того нет, которому корову продал. Ходивши так долго, однако нашел таки… «Ба! говорит, да вот он; здорово, дядюшка!»
А дядюшка стоит по вчерашнему не шелохнется; а быка и след простыл, только одни рога остались кушаком ко пню прикручены: видно волки над сердечным сжалились, что-де ему зябнуть ночь целую, и оплели-сожрали бедного так, что и косточек нет.
«Гдеж мой бык?» спрашивает Дурень.
А пень все молчит, знать не хочет быть на волков докащиком.
Дурень обошел вокруг, посмотрел хорошенько… «Ба, да вот мой кушак!.. вот… что это? рога одни!.. Ах ты, пень злодейской прожорливый, подико, в одну ночь целого быка съел!.. Ах ты, волк те сломай, экой здоровенной какой!.. кажись его вовсе не прибыло, а коровы как не было!.. что же, отдай деньги чтоль?..»
Пень все молчит.
«Не отдашь, плохо будет: с корнем тебя выворочу!»
Пень ни слова в ответ.
«Так-им ладно же, погодиж, я тебя друга любезного опробую!»
Пустился Дурень домой, взял лом да заступ и явился опять в лес к своему новому приятелю, упрямому пню покупателю. И давай его опять ругать и стращать, и лом с лопатой показывать. Говорит угрожаючи:
«Вот так тебя пня разом и выковыряю, как ученый фершел ковырял зуб у нашего барина, (а где б ему Дурню и видеть это, чай от людей слыхал!) слышишь, честью отдай!..»
Пень все молчит.
Вот Дурень наш, силка-то у него была-таки, давай землю рыть, под пень подкапываться; уж до корня дорылся, уж пень пошатывается… едва стоит… Вдруг почуял наш Дурень, что под заступом застучало что-то такое мудреное… Давай еще сильнее докапываться…
Что же бы вы думали?.. Видно счастье дуракам на роду написано: как откопал Дурень землю прочь, глядь… а там и стоит чугунный котел, крепко крышей прикрытый и глиной замазаный; взялся за него Дурень, вытащил, своротил крышу… ах ты, батюшки!.. все-то деньги понакладены разные… Дурень смеялся-смеялся, да инда чуть в присядку плясать не ударился. «Эко, говорит, грошей-то, грошей-то, и светлых и темных, и белых и желтых, и всякой масти, и больших и маленьких!»
А в самом деле было на что даже и умному порадоваться, не только дураку: были там и червонцы-арапчики, да все новые, не корноухие поджареные, что из жидовских рук идут, а словно только что с молоточка, ясненькие; были там и копеички и рубли серебряные, были и пятаки медные, видно так, для разности понакладеные…
– Что, – спросил дядя Пахом слушателей, – что если бы из вас кому такой котелок довелось найти, что бы вы сделали?
Я, – говорит один, – накупил бы себе всяких сластей, залег бы на печь, да все бы там и лакомился. Я, сказал второй, сшил бы себе новый кафтан, купил бы сапоги лаковые, шляпу дорогую и прочее, да все бы по деревне и похаживал, на диво всем. Л я, молвил третий, купил бы лукошко, натянул на него б пузырь, сидел бы себе да полем поколачивал. Я же, прибавил четвертый, просто ничего бы не делал, а так бы жил!
Ну, сказал дядя Пахом, мало же бы вы сделали хорошего; благодарите Бога, что вам до сих пор не прилучилось найти котла с деньгами.
Вот Дурень выкопавши котел, подхватил его и помчал домой; принес, положил под плетень и заметал хворостом. «Что, говорит, старый плут-лакомка, оплел быка и меня хотел оплесть, денег не хотел заплатить, так вот же я насильно взял!»
Проспал ночь Дурень, вскочил по утру, опять за работу принялся: стал обдумывать, куда деньги девать; как бы, говорит, братья не проведали, пойду, спрячу подалее; в землю зарою и никому не скажу-не покажу, один буду знать! Как видно ни глуп был, а поделиться охоты нет.
Ходил-ходил Дурень, носился-носился с своим котлом, и около речки, что позадь деревни текла, и около леску искал места укромного клад схоронить, а лучше не выдумал, как идти на гумно да пока в скирд припрятать. Пришел к скирду, давай подкапываться, да взглянул в сторону, а у другого скирда козел и стоит; так и ахнул Дурень: «ах злодей-бородачь, ведь это он подглядывает!.. ведь хочет видно моею казною воспользоваться!.. так нет же, шельмовский, не на дурака напал ты, постой-ко вот я тебя отпотчиваю!..» взял жердь, которая потолще была, подкрался сзади к козлу, да как вытянет его изо всей силы вдоль спины, так тут и растянулся бедный козел, не охнул-не вздохнул, ни ногой не дрлгнул, колода-колодой на земь бухнулся.
Дурень увидел это и струхнул не путем: ведь мне, думает, за это достанется; как быть? пойду спрячу козла, чтобы братья не заметили! Схватил козла и котел оставил не совсем прикрыт; побежал домой, волоча козла за собой; обежал позадь двора, перелез через плетень, бросил козла в погреб, а сам опять к котлу отправился; глядь: стоит котел на прежнем месте, а денег в нем нет.