Страница 12 из 24
– Сейчас принесут воду, – сообщил мажордом, – если хотите сменить одежду... вам дадут новую.
– Спасибо, – ответил я, – с удовольствием смою пот и грязь. Но одежду пока что оставлю свою. Не знаю здешних мод. Вдруг у вас пирсинг обязателен?
Он поклонился, ничуть не удивившись, что я не доверяю копаться в своем дорожном мешке, словно здесь иностранные шпионы бывают каждый день. Возможно, их всех селят в этот номер.
Едва дверь закрылась, я огляделся более внимательно, и хотя скрытых камер не обнаружил, но держаться нужно так, будто подсмотреть могут в любой момент. Сосредоточился, вызвал термозрение, оглядел внимательно помещение. Везде ровная розоватость, лишь в одном углу чуть-чуть темнее, самую малость. Отогнул ковер, так и есть, между гранитными блоками ввиду осадки здания появилась крохотная щель, тянет свежим воздухом.
Я неторопливо и уже умело снимал железо, горка металла в углу росла. Наконец я остался в рубашке, брюках и сапогах, вздохнул свободнее, но все-таки табурет перенес и поставил так, чтобы все время оставаться возле своих доспехов, а меч, молот и лук тоже на расстоянии протянутой руки.
Дверь распахнулась от толчка ногой, толстый как Тартарен слуга, покраснев от напряжения, внес большой таз. Вода колыхается, как растопленное масло. Я выждал, когда опустит на табуретку.
– Мыло здесь не полагается? Ладно, обойдусь конским скребком. Иди.
Слуга поклонился и молча вышел. Я сбросил рубашку, она растопырила рукава и полетела на ложе, как усталое и пропотевшее привидение. Из окошка приятно тянет сквознячок, вспотевшее тело радостно вскинуло руки, чтобы проветрило и в подмышечных впадинах. Ладони погрузились без плеска, пахнет приятно, что-то добавлено, хорошо бы изобрели какой– нибудь грязерастворимый гель...
Дверь открылась, вошла девушка с большим кувшином в руках, взглянула боязливо.
– Тебе чего? – спросил я.
– Милорд, – сказала она, запинаясь, – я... я полить вам воды...
Я кивнул.
– Давай. А спину потереть можешь?
– Как скажете, милорд.
Я наклонился над тазом, тонкая струйка экономно бежала по спине, по шее, затем побежала вдоль хребта вниз. Я дернулся, сказал, распрямляясь:
– Хочешь, чтобы у меня штаны промокли?.. Лей на шею!
Она сказала очень смиренно:
– Прошу прощения, ваша милость... У вас такая широкая спина, я промахнулась...
– Больше не промахивайся, – велел я строго. – Потри этой щеткой лопатки... Сильнее три, что ты такая хилая? Еще сильнее!
Она уже тяжело дышала, наконец сказала с досадой:
– У вас не чесотка, милорд?
– Грязь, – ответил я. – Не выношу грязи. А приходится глотать по дорогам. И по хребту потри... Еще, еще, не ленись!.. Распустили вас, как погляжу.
Она терла молча, сопела, наконец любопытство взяло верх, поинтересовалась:
– Милорд к нам надолго?
– Конь отдохнет, поеду дальше, – ответил я.
Она помолчала, спросила вдруг:
– А верно, что вы... сын герцога?
– Не имеет значения, – ответил я с небрежностью сына императора. – Лишь бы не сукин сын. Да и то... Вода кончилась? Зачерпни этой, лей на плечи.
Она сказала рассудительно:
– Ваша милость, зальем полы, у вас плечи больно широкие. Вы давайте сперва одно над тазом, потом другое...
Я послушно сдвигался, она лила и терла щеткой, довольно бестолково, вообще руки слабоваты, словно прислали хилую белошвейку. Да и слишком белые руки, ведь крепкий здоровый загар здесь считается признаком простолюдинства, а благородные люди избегают солнца, словно слизняки.
Она тяжело дышала, скребла, снова спросила:
– Милорд, как вам удалось... одному отогнать столько народу?
– Моя смерть в яйце, – ответил я. – Яйцо в утке, утка в зайце, заец... или заяц, как правильно? Ладно, не важно, лопоухий в медведе, топтыгин в хрустальном сундуке, сундук на вершине могучего дуба, дуб на острове Буяне, а остров Буян, что самое интересное, в такой стране, что никогда туда не добраться. Теперь все поняла?
Она поняла больше, чем я ожидал, щетка пошла скрести по мышцам спины с такой силой, что едва не сдирала шкуру, а злой голосок сказал над ухом:
– Милорд, вас, наверное, слишком много били и топтали, что вы стали таким злобным и недоверчивым.
– Милочка, – сказал я, – ты в своем уме? Я просто неболтлив. Суровая мужская неболтливость. Знаешь, давай лучше поговорим о твоих молочных железах. Они такие прелести, что я прямо сейчас готов...
Щетка шлепнулась в таз, обдав брызгами мое лицо. Девушка отстранилась, я не успел сказать и слова, как она пробормотала торопливо:
– Ваша милость, спина у вас блестит, как медная монетка. А спереди вы и сами сумеете... может быть, умыться. Если пробовали такое, конечно.
– Жаль, – сказал я искренне. – Ты хороша, знаешь? Впрочем, тебе это часто говорят, догадываюсь. Такие хитрые глазки и веселая мордочка, что просто чудо!.. Ночью заглянешь?
Она отступила, покачала головой.
– Мне кажется, – сказала она насмешливо, – вас, милорд, вышибут отсюда очень скоро. Никто не поверил в вашу сказку, что вы – сын герцога.
Глава 5
Она исчезла раньше, чем я успел открыть рот. Встревоженный, вытерся чистыми тряпками, оделся, а после недолгого раздумья перебросил через плечо перевязь с мечом, подцепил к поясу молот. Только лук со стрелами, поколебавшись, оставил в углу рядом с грудой доспехов.
Вскоре появился мажордом, склонился в таком полупоклоне, что я и не понял, просит оказать мне честь или же сам оказывает мне великое благодеяние.
– Ну и чё? – поинтересовался я надменно.
– Благородная леди Изабелла, – провозгласил он в пространство, – хозяйка замка и всех владений, приглашает вас на обед... сэр Ричард.
– Ого, – ответил я, – если сейчас обед, а когда же у вас ужин? Одни совы, одни совы...
Он отвесил еще один полупоклон, лицо каменное, но когда заговорил, я ощутил в его гулко-бархатном голосе неодобрение:
– И еще герцогиня Изабелла изволит разрешить, если уж вы так привязаны к своей собаке, взять ее с собой.
– Это не собака, – ответил я надменно, – а Пес!.. И приехал я не на лошади, а на коне. Запомнил?.. Лады, пропустите ко мне собаку.
Пес ворвался в комнату, бросился на шею, я расцеловался с ним, затем выдвинул нижнюю челюсть, постарался смотреть тупо и надменно, признак благородного происхождения, когда голубая кровь и белая кость, кивнул Псу, приглашая следовать рядом, пошел, нарочито замедляя шаг, так что мажордом начал оглядываться, притормаживать, а я двигался в ритме «куда хочу, туда и пою», осматривался, в самом деле впечатленный как громадностью, так и убранством.