Золотой дождь (рассказы)

— Целый день сидеть взаперти и считать деньги — такого, Ран, никакие глаза не выдержат, — поддержала она разговор.

Она знала все, в Моргане ее всякий мог просветить, и дня три-четыре, после того первого раза, я подсаживал ее в машину, катал взад-вперед по улице, угощал коктейлем у Джонни Лумиса и через Олд Форкс отвозил пригородами домой и там высаживал, и она так по-доброму говорила — вот как про то, отчего я хуже вижу. Добрая душа: с ней мне было разве что чуть хуже, чем одному.

Я отвозил ее домой и возвращался в Моргану, в комнату, которую снимал у мисс Франсин Мерфи.

В следующий раз я доехал до конца улицы и свернул к Старкам. Больше не владел собой.

Мейдин ни слова не проронила, пока мы не подъехали к самому их дому.

— Ран! — говорит.

Нет, она ни о чем не спрашивала. Просто напоминала, что я не один, но о чем, о чем, а об этом я не забыл. Я вылез из машины, обошел ее, открыл дверцу перед Мейдин.

— Вы хотите меня с собой взять? — говорит она. — Ну пожалуйста, не надо.

И опустила голову. Я увидел белый-пребелый пробор в ее волосах.

— Вот именно, — говорю. — Почему бы нам не зайти, не навестить Джинни?

Я больше не владел собой — вот почему.

— Зайду к ним и тебя возьму с собой.

И ведь мистер Друзи Кармайкл что ни день твердил: мол, почему бы тебе не переехать к нам, сынок, и пока нахлобучивал свою широкополую, вроде твоей, отец, шляпу, все увещевал: почему бы тебе не поспать в холодке — мы бы тебя уложили прямо под вентилятором — у нас их на всех хватит. Мейми простить тебе не может, что ты жаришься в этой конуре, когда тебе переехать всего пять минут — через дорогу же, Ран, послушай Мейми, она не я, она найдет, что тебе сказать. Задержится еще с минуту в дверях, потом только уйдет. Постоит, занеся трость над головой — ту самую, которую мы с Вуди Спайтсом купили ему вскладчину, когда его избрали мэром, — стращает меня, стращает уютом, пока я не отвечу: "Спасибо, сэр, но никак не могу".

Мейдин шла рядом со мной. Мы пересекли прокаленный Старков двор, стараясь держаться в тени разросшейся индийской сирени — ее режуще яркие цветы клонились к земле, точно плоды, — казалось, они вот-вот упадут. Первой, отец, кинулась к окну моя теща, мисс Лиззи Морган. Кому, как не ей, и узнать первой, что я вернулся. Раздвинула занавески железным вязальным крючком и смотрела, как Рандалл Маклейн идет к ее дому и с собой это ж надо кого привел.

— Что тебе нужно, Ран Маклейн?

Но я не посмотрел на нее, и тогда она постучала по подоконнику крючком.

— Я у Старков в доме никогда не бывала, — сказала Мейдин, и я не сдержал улыбки.

У меня почему-то отлегло от души. Поблизости, похоже, распустились лилии, и я вдохнул полной грудью их эфирный дух: сознание ведь, бывает, отключается, а бывает, и нет. Я толкнул проволочную раму, переступил порог. Наверху в доме мисс Лиззи крикнула: "Джинни, милочка!" — можно подумать, к Джинни кавалер пришел.

Джинни — она не ушла играть в крокет — стояла перед зеркалом в холле, расставив ноги, и стригла волосы, прядь за прядью. Пряди падали к ее ногам. На ней были соломенные босоножки, какие делают на заказ, и мальчиковые шорты. Она поглядела на меня в упор и сказала:

— Подоспел вовремя — скажешь, когда мне остановиться.

Она уже выстригла себе челку. И вот о чем мне напомнила ее улыбка: так ребенок рот разинет, а плакать не плачет, пока не придет тот, ради кого он плакать собрался.

Повернулась к зеркалу и отрезала еще прядь.

— Доверься порыву… — Увидела Мейдин и давай отстригать прядь за прядью здоровенными ножницами. — И вы тоже входите и перчатки снимите.

Все ясно — она с этой ее сметливостью, предвиденью сродни, сразу поняла: во-первых, что я вернусь, когда лето меня дожмет, а во-вторых, что скорее всего я прихвачу с собой чужого человека, если найду такого, который сдуру согласится со мной пойти, чтобы, когда приду, прийти в дом не одному.

И как же мне захотелось повернуть назад, отец!

Я поглядел на голову Джинни всю в торчащих вихрах, и тут мисс Лиззи стала спускаться по лестнице: она бы нипочем не задержалась, да ей приспичило туфли сменить. На такие, которые грохочут точно полк солдат. Едва мы сошлись, как тут же двинулись прочь, но пошли по холлу не парами, а вразброд, наши приветствия и чем бы мы там ни обменивались, перекрывал голос Джинни — она велела Телли принести нам коктейли. Тыча пальцем, Джинни пересчитала нас. И у меня снова стало легко на сердце. Казалось, ступи я на циновку, а она и без того вздувалась и по ней перьями разметались Джиннины волосы, — я бы полетел, поднялся в воздух и полетел.

Мы сидели на веранде с видом на двор в качалках, но никто не качался. Краску на белых плетеных креслах подновляли бог весть сколько раз, и все-таки с тех пор, как я ушел от Джинни, ее успели подновить еще раз. Свет за верандой белой пеленой застилал глаза. Вдоль веранды тихо шуршали папоротники в горшках — их недавно полили. Я мог бы внимать болтовне женщин, слушать обрывки рассказа, рассказа о том, что случилось с нами, о чем же еще, но я внимал папоротникам.

И все равно рассказ шел своим чередом. Вел рассказ не голос мисс Лиззи, ей бы это и в голову не пришло, и тем более не Джинни, а звонкий голосок Мейдин, хотя она к рассказу никакого отношения не имела, и оттого было еще хуже, потому что она брала все на веру и просто повторяла, перечисляла старые сплетни, городские сплетни.

Рассказывала, что видела чужими глазами, повторяла, что слышала чужими ушами: девчонки, они чудные, ну чем не птички, только что говорящие. Девчонок можно натаскать петь песни с чужого голоса, и иные из них готовы что ни день их повторять… Даже мисс Лиззи, и та склонила голову набок: пусть, мол, ее говорит.

Он ушел от нее, перенес свою одежу на другой конец улицы. А теперь всем интересно посмотреть, когда он прибежит назад. Говорят, Джинни Маклейн приглашает Вуди домой обедать, а он на год ее моложе — кто не помнит, все помнят, когда они родились. Приглашает прямо у мамаши своей под носом. Вудро Спайтса приглашает, ну! После Рана, кто ж еще под стать Джинни Старк, если Юджин Хадсон и тот уехал. Она ведь в родстве с самими Несбиттами. И никто не говорит, когда у них началось, да и кто такое может сказать. Говорят, что и в женском кружке, и у мисс Франсин, и в воскресной школе говорят, что она выйдет за Вудро: Вудро спит и видит на ней жениться, только Ран этого не допустит — убьет, а его или ее, кто знает. Папаша-то у Рана какой, помните, чего он раньше вытворял, да и сейчас не утихомирился. И еще Юджин уехал, он хоть Рана иной раз мог удержать. Горемыка эта Сноуди, вот уж кому тяжелый крест достался! Славный мальчоночка, но с младых ногтей отчаянный страсть. Он может ужас что натворить. Разводиться не станет, а ужас что натворит. Не иначе как поубивает их. Джинни, говорят, ничуть его не боится. Не иначе как пьет втихаря — по папаше пошла. А и теперь встретишь ее на улице, такая чинная — не подступись. Вы что, не знаете, они каждый, ей-ей каждый, день друг на друга натыкаются на улице, все трое. Хотят не хотят, а что поделаешь: куда им у нас в Моргане деться? В Моргане никуда не денешься. Ни от кого и ни от чего, вам ли не знать?

Отец! Ты и не слушал меня.

А Телли гневалась на нас. Она все не опускала поднос, нарочно не опускала его пониже. Мейдин взяла коктейль, не сняв белой перчатки, и сказала мисс Лиззи:

— В лавке за день так извозишься, изомнешься, что прямо совестно в дом к чужим людям идти.

— Вы, детка, чище всех нас.

У Мейдин и знакомых-то никаких нет, поэтому ей говорить не о ком, кроме как о себе.

Зато она походила на Джинни. Вылитая Джинни в детстве. Джинни впервые поглядела на меня пристально, и тут-то мне и стало ясно, до чего они похожи. (Так и всегда — стоит ей взглянуть, и сразу ясно, что дело нечисто. А то и яснее ясного.) Это сходство мне открылось, так сказать, post mortem[4], поэтому я очень гордился собой. Не то чтобы в Мейдининой мордашке проглядывала насмешка, вовсе нет, но что-то от Мейдин было в Джинни, что-то уходившее в глубь времен, к той моей Джинни, какой ей больше никогда не бывать.

4

посмертно (лат.).