Золотой дождь (рассказы)

Для него, понятное дело, лучше. Мы сразу поняли — ничего хорошего это не сулит.

В Моргановском лесу, конечно. У нас всякому ясно, куда он ее позвал, и гадать не надо — я б одним духом домчала до этого дуба, там таких раскидистых больше и нет, под ним небось и днем-то всегда темно. Нет, вы только поставьте себя на ее место: Кинг Маклейн, высоченный такой, привалился к дубу, луна на него светит, она идет к нему через лес, а он ведь глаз домой не казал уж три года. "Давай встретимся в лесу". Тьфу ты! Диву даюсь, как Сноуди, вот горемыка-то, не померла со страху — до дуба-то до этого не ближний свет.

Ну а там и близнецы народились.

Тут я с ней и сошлась, тут ей помощь моя понадобилась. Относила ей спахтанного масла в придачу к молоку, ну мы и подружились. Я и сама только-только вышла замуж, а мистер Рейни еще тогда стал прихварывать, ну и решил поберегать себя. Что ей, что мне пришлось ломить с ранних лет.

Я всегда так думала: близнецы — что может быть лучше! Да и им бы вроде в самый раз, чем, скажите, плохо? Маклейны в первый раз приехали в Моргану из Маклейна сразу, как поженились, и поселились в новом доме. Он не у нас учился, уезжал, чтобы выучиться на законника, — у нас для них работы хоть отбавляй. А Сноуди, она дочка мисс Лолли Хадсон, ее здесь всякая собака знает. Ну а папаша ее, мистер Юджин Хадсон, хоть и держит лавку на перекрестке, на выезде из Маклейна, а душевный человек. Сноуди у них одна-единственная дочка, и они на ее ученье денег не жалели. И у нас так думали, что она не выйдет замуж, а будет учительствовать. Одна беда — с глазами у нее было плохо, но мистер Комус Старк и попечители, они на это не посмотрели: они и Сноуди и всю ее семью спокон века знают, в воскресной школе Сноуди управлялась с детьми лучше не надо. И вот учебный год едва начался, и тут Кинг Маклейн и стал ее обхаживать. Дело было на Всех Святых, помню еще, у нее на окнах фонарики тыквами были всякие приклеены, тогда-то я и приметила, что он на коляске подкатывает прямо к школьному крыльцу — поджидает ее. Что в Моргане, что в Маклейне проходу ей не дает, всякий день к ней наезжает.

Как у всех, так и у них, не быстрее, не медленнее сладилось, да вы небось и сами смекнули, что они мигом окрутились в маклейновской пресвитерианской церкви, а что людей удивят, то им без разницы. А как мисс Сноуди обрядили во все белое, и слепой бы увидал, что белее да чище невесты и не сыскать.

Вот, значит, он на законника выучился и ездил себе торговал от кого-то, с самого начала такой порядок завел, а чем он торговал, это я как вспомню, вам скажу, а она дома оставалась — стряпала, хозяйничала. А вот была у нее прислуга-негритянка, не была — не скажу, а если б и была, Сноуди с ней нипочем не управиться. Как только она глаз не лишилась — и учительствовала, и занавески во все комнаты сшила — чего только не делала. Ни минуты отдыха не знала. И поначалу непохоже было, что у них дети пойдут.

Вот, значит, как у них с тех пор повелось, само собой вроде так сложилось, вот люди и думали, что так тому и быть — ему ее покидать, а ей по возвращении его привечать, покидать, а потом весточку посылать: "Давай встретимся в лесу", а кончить тем, что бросить на берегу шляпу и опять смыться. Я мужу тогда сказала: я уж счет потеряла Кинговым приходам да уходам, и вот вскорости после этого Кинг и кинул шляпу на берегу. Я и по сю пору не возьму в толк, что он хотел — поберечь ее или обидеть пожесточе. И к тому склоняюсь, что поберечь. А может, она начала над ним верх брать. И чего я голову над этим ломаю? Может, потому, что Фет Рейни, он ничем удивить не может и тем кичится. А Фет тут и скажи: "Пора бы вам, бабам, угомониться и своими домашними делами заняться". Вот тебе и весь сказ.

Так вот, значит, скоро все само собой и обнаружилось. И Сноуди тут же через дорогу ко мне — своей новостью поделиться. Вижу я, она по моему выгону идет, но идет не по-всегдашнему, а словно бы вокруг аналоя плывет. Ленты от шляпки полощутся за спиной — дело было по весне. Вы заметили, какая она и по сю пору в поясе тонюсенькая? Диву даюсь, откуда только у нее тогда силы взялись. Я-то вон какая.

Я доила, а она вошла в коровник и встала в головах у Майки, моей джерсейки. И не сразу выложила свою новость, а выждала — такой у нее был обычай. "У меня, — говорит, — мисс Кэти, тоже будет ребеночек. Поздравьте меня".

Мы с Майкой про дойку позабыли, уставились на нее. А у нее вид такой, будто не одна эта новость на нее свалилась. Будто на нее дождь пролился или там яркое солнце в глаза ей брызнуло. И не только в том причина, что день стоял солнечный. И хоть глаза у нее все в морщинках: легко ли вечно от света щуриться, а туда же, смотрит из-под полей шляпки храбро — прямо лев, в ведро, в денник заглядывает. Ни дать ни взять знатная особа нас своим посещением удостоила. Горемыка эта Сноуди. Как сейчас помню, тогда еще Пасха была, и поле за ее синей юбкой малиновыми крапушками полевой гвоздики пестрело. Чаем да пряностями — вот он чем торговал.

Близнецы народились точь-в-точь через девять месяцев с того самого дня, когда он по лесам да по полям шастал и шляпу свою, надписанную "Кинг Маклейн", на берегу оставил.

Что бы мне тогда его увидать! Остановить я его не остановила бы, что нет, то нет. И сама не понимаю, зачем, а что бы мне тогда его увидеть! Только никто его не видел.

Ради нее — как Сноуди принесли его шляпу, суматоха поднялась, не приведи Господь, — прочесали Биг-Блэк-Ривер километров на пятнадцать, ну не на пятнадцать, так на тринадцать вниз по течению: всюду сообщили, от Бовины аж до самого Виксберга, чтоб следили — вдруг тело вынесет на берег или запутается в ветках у берега. Знамо дело, одну шляпу и нашли, больше ничего. Всех других, кто без обмана в Биг-Блэк-Ривер утонул, у нас находили. Мистер Сиссэм — он в лавке торговал — попозже утонул, так его нашли. Что бы Кингу в придачу к шляпе и часы оставить — оно поприличнее вышло бы.

Сноуди ходила ясная, бодрая, не сникла, что нет, то нет. Ну а думать-то она думала и думала не одно, так другое. Одно — что он умер, но тогда почему у нее лицо светилось? А оно и точно светилось, и другое, что он бросил ее, и на этот раз насовсем. А люди говорили, если она и тут улыбается, значит, ее ничем не проймешь. Да и мне от этого ее светящегося лица было не по себе. Чего бы ей не выплакаться, не выкричаться при мне — меня-то, миссис Рейни, чего ей стесняться? Но Хадсоны, они такие, все в себе таят. Только я вам скажу — кому, как не мне, знать: ведь я к Сноуди то и дело забегаю, — она, похоже, и всегда про жизнь толком не понимала. С самого сызмальства, похоже, не понимала. Она, похоже, и не догадывалась, что это за штука такая — жизнь. Не то что я, мне всего тринадцатый год пошел, а я уж все понимала. Глаза у меня, видать, так устроены.

Она хозяйничала, пухла на глазах — я ведь вам уже сказала, она близнецами тяжелая ходила, и, похоже, была всем довольна как нельзя лучше. Ну точно белая кошурка в корзинке — поглядишь-поглядишь на такую да и подумаешь: дотронься кто до нее — она когти-то и повыпустит. И в доме у нее даже спозаранку, точно в воскресенье, все начищено-надраено, хоть и на буднях. Она налюбоваться не могла своими комнатами, такие они намытые да незатоптанные стояли, и коридором через весь дом, хоть и темноватым, зато тихим, тише не бывает. Люблю я Сноуди. Ей-ей, люблю.

Вот только своей она никому из нас не стала. И я вам объясню почему, в чем ее от нас отличие. В том, что она ждать перестала, детей, тех только ждала, ну да это уже другой рассказ. Мы и сердились на нее, и поберегали ее, а своей она нам так и не стала.

Она выходила из дому в нарядных чистеньких блузах, поливала папоротники, у нее чудо как цветы росли — это ей от матери передалось. И тоже пропасть цветов раздавала, но не так, как вы или я бы раздавали, — иначе. Жила она совсем одна. Мать ее к тому времени померла, а до мистера Хадсона было двадцать с лишним километров, его хватил удар, и он из плетеного кресла не вставал, так из него лавкой и управлял. И она совсем одна осталась, если нас не считать. Ну а мы, едва выдастся свободная минута, норовили к ней забежать, дня не проходило, чтобы кто из нас не заглянул к ней поговорить, перекинуться словцом, хоть о самом пустячном. Мисс Лиззи Старк поручила ей собирать деньги для бедных на Рождество и всякое такое. Все вещички помельче мы, само собой, сшили — такая тонкая работа не для ее глаз. И куда как кстати оказалось, что много наготовили.