Повести и рассказы

— Родители есть?

— Есть.

— В лагере давно?

— С 1941 года. Довольно мы здесь намучились.

— Партийность?

— Что-о? — переспросил Вова.

— Господин офицер спрашивает тебя, принадлежишь ли ты к какой-нибудь молодёжной организации, партии.

— У себя, в Советском Союзе, я был пионером.

Переводчик добросовестно перевёл офицеру.

— Значит, был маленьким большевиком? — спросил переводчик.

— Я и сейчас большевик, — громко ответил Вова.

— Американское командование и правительство, — начал переводчик, — предоставляют тебе право выбора: ты можешь поехать в Соединённые Штаты Америки, Англию, Канаду, Аргентину. У вас в России плохо после войны, голод. Поэтому американское правительство хочет помочь тебе и твоим товарищам. И ещё господин офицер просил передать, что в Советском Союзе тех, кто возвращается из Германии, карают, заставляют работать на шахтах и даже сажают в тюрьму. Ты понял?

— Я-то понял, да вы ни черта не понимаете! Мы уже знаем лучшую страну мира — Америку. Нам показывали ваши кинокартины. Только мы Родину нашу ни на что не променяем. Мы хотим и требуем, чтобы нас отправили в Советский Союз! Только в Россию!

Вова говорил воодушевлённо, глаза его горели, он чувствовал, как в тишине взволнованно слушают его товарищи.

Переводчик торопливо бормотал офицеру Вовино заявление. Офицер махнул рукой. Вова подумал с гордостью: «Не вышло, господа американцы! Не нравлюсь, не подхожу!»

За соседним столом отвечал другой мальчик. Он, как и Вова, говорил резко, голос его дрожал от обиды.

— Если меня силой повезут в какую-нибудь «лучшую страну», а не в Советский Союз, — говорил он, — я буду драться, но не поеду. Да, буду драться до смерти, ясно?

— Зачем же драться? — сказал, учтиво улыбаясь, переводчик. — Дело добровольное, тебе предлагают выбор.

— Мы знаем ваш выбор. Всё это ложь. Нас тут держат без нашего согласия и выбора, а тоже называют это свободой!

Недалеко от Вовы стоял американский солдат — негр. Он слышал, как Вова отвечал офицеру. Негр то улыбался, обнажая белые зубы, то мрачнел. Вова тоже наблюдал за ним и без слов понимал, что негр сочувствует ему. Может быть, он немного понимал по-русски.

Вова вышел из толпы и направился в барак к девочкам, чтобы повидать Люсю. Его догнал солдат-негр. Вова подумал: «Опять на допрос», но услышал:

— Совет Юнион гуд. Сталин гуд. Русска камрад гуд. Сенк’ю, русска камрад![31] — шептал торопливо негр.

Вова посмотрел в большие тёмные глаза негра и, улыбаясь, ответил:

— Негр — американский солдат очень гуд, хороший, понял?

Не успел он закончить фразу, как раздался глухой удар.

Ни Вова, ни солдат-негр не заметили, как к ним подошёл американец. Негр вздрогнул и покачнулся. Через мгновение он опомнился и покосился на Вову, как бы говоря: «Сам видишь, какова наша Америка!»

Ударивший негра сержант равнодушно жевал резинку и брезгливо вытирал платком руку.

— Человека бьют, как животное. Тоже мне, представители лучшей страны мира! — громко сказал Вова.

Его охватила такая ярость, что он готов был броситься на сержанта и едва нашёл в себе силы сдержаться.

Вечером ребята торжествовали: среди русских не оказалось ни одного охотника в Америку.

13. ВРАГ ИЛИ ДРУГ?

Две ночи Андрей шёл на восток, выбирая безлюдный путь, шёл то лесами, то степью, минуя населённые пункты. Выбившись из последних сил от усталости и голода, он решил отдохнуть днём в каком-то овраге.

Перед ним встали почти неразрешимые трудности. Во-первых, Андрей плохо представлял маршрут, по которому можно было скорее добраться до Эльбы, так как у него не было карты, которая указала бы ему правильную дорогу. Во-вторых, он был очень голоден. Правда, у Андрея было немного немецких марок, но, чтобы на них что-нибудь купить, надо было идти в населённый пункт, а это значит снова попасть в лапы американцев. Попадись он только — и его жестоко накажут.

Несколько часов Андрей провёл в овраге под зелёным кустом орешника, скрываясь в высоких зарослях душистой травы. Палящее солнце перевалило к полдню, стих летний ветерок, и от этого в воздухе стоял такой зной, что Андрей совершенно не мог идти больше. Он решил немного соснуть. Прилёг, подложив мятую старенькую шляпу под голову, и закрыл глаза, но сон не шёл. Всё те же мысли беспокоили его. Андрей слышал, как где-то стрекотала сорока, бесконечно «стригли» кузнечики и тихо-тихо шелестели почти сухие листья орешника, палимые солнцем. И вдруг до его слуха донёсся слабый лай собаки.

— Может, меня ищут? — спросил он себя вслух и испугался собственного голоса, — настолько он был слабым и хриплым. Но скоро эта тревога отпала. Андрей уверил себя, что он ушёл достаточно далеко. Однако опять и опять стал прислушиваться к отдалённому лаю собаки.

«Пойду прямо туда, — решил Андрей, — может, как раз и выйду на доброго человека». Он встал и совершенно разбитый, до предела усталый, шагнул вперёд, еле передвигая распухшие ноги. Они слушались плохо, казались тяжёлыми, точно в свинцовых колодках. Густая и высокая трава связывала движения. Наконец Андрей добрался до небольшого соснового леса, а когда вышел на опушку, увидел впереди себя заводские трубы. Они выбрасывали рыжий дым, плывущий прямыми столбами в небо.

«Может, я пришёл к лагерю?» — подумал он. С пригорка, на который Андрей забрался с большим трудом, он увидел город в огромной котловине между холмами.

В городе жизнь шла своим чередом. На улицах было многолюдно, и Андрей нарочно влился в общий поток людей. «В толпе легче укрыться», — решил беглец и пошёл к центру города. Люди шли не спеша, смеялись, разговаривали, другие шагали торопливо и молча. Были всякие: и хорошо одетые, и плохо, и молодые, и пожилые. Словом, обычные люди из обычного города. Когда навстречу попадались американцы-военные (Андрей хорошо знал их форму одежды), ему становилось страшновато, казалось, что вот-вот кто-нибудь из них узнает беглеца.

Добравшись по узким и многолюдным улицам города к центру, Андрей вышел к высокому зданию, в котором помещалась гостиница. Только подойдя почти вплотную к центральному входу, он заметил, что здесь почти одни военные. У дверей, на широкой лестничной площадке, на тротуаре стояли американские офицеры и солдаты. Входили в гостиницу и выходили из неё только они.

Андрей понял, что пришёл в город, где стоят американские войска, и торопливо юркнул в первый попавшийся узкий переулок, опять влившись в общий людской поток.

Хотя Андрей умел сравнительно неплохо говорить по-немецки, однако, знал, что любой немец сразу узнает по его выговору, что он русский. Это пугало Андрея не меньше, чем встреча с любым американцем; Кружа по улицам и переулкам, он думал о том, как и где купить кусок хлеба или вообще чего-нибудь съестного. Ему попадались большие и маленькие магазины, но он всё не решался войти. И костюм из лохмотьев, и незнание порядка и жизни немецкого города, и, наконец, неумение чисто и хорошо говорить по-немецки, — всё могло его сразу же выдать. Но голод заставлял что-то предпринять.

Наконец он вышел снова в шумный квартал города и, выбившись окончательно из сил, остановился у здания с большой вывеской. Это был ресторан.

«А что, если я зайду и, как нищий, попрошу хлеба, каких-нибудь остатков еды», — подумал Андрей, всё ещё разглядывая вывеску. Но тут же его взгляд упал на другую, висевшую ниже первой, прямо над дверью. На ней крупными буквами было написано:

«РЕСТОРАН ТОЛЬКО ДЛЯ АМЕРИКАНЦЕВ».

«Вот это здорово! — подумал Андрей. — А я чуть не ввалился туда…»

Будто только сейчас на него пахнуло чадом кухни, в которой жарят и варят вкусные блюда. Из открытых окон ресторана слышалась джазовая музыка, напоминающая рёв диких животных, оглушительный свист, раздирающий визг и ещё какие-то гнусавые звуки. С тротуара, где стоял Андрей, было видно, как тесным кольцом, раскачиваясь, плыли танцующие пары. Никогда ещё Андрей не слышал такой оглушительной музыки и не видел таких странных танцев.

31

Советский Союз хороший. Сталин хороший. Русские товарищи хорошие. Благодарю вас, русский товарищ…