17 рассказов

Да, а городок был маленький, с трех сторон его окружали немцы, а четвертой стороной он упирался в море. В городок немцы так и не вошли, но лупили от души, так что городок был почти полностью разрушен. А в разрушенном городке какая работа и какое жилье?

На войне, пожалуй, мечтала: вот потом мы заживем весело и красиво, и я выучусь на врача или учителя. Это понятно.

Елена Васильевна уже подумывала, надо, пожалуй, уезжать куда-нибудь в менее разрушенные места и найти какую-никакую работу, а хоть бы и физического направления.

Но повезло. От кого-то она узнала, что у залива организуют НИИ, большой, закрытый и военно-морского назначения. Попытайся воткнуться.

Она попыталась и воткнулась. О, фронтовичка и пишешь красиво и грамотно, нам такой человек нужен в отдел кадров.

И до выхода на пенсию оттрубила на одном месте — сорок лет. И с жильем сносно устроилось. Там была небольшая общага, прямо внутри НИИ.

Подробности. Институт был закрытым морским ящиком. Там ставили и технические опыты, и опыты на людях, к примеру, на большом отряде водолазов, и было навалом медиков (нет, не чтобы спасать водолазов, а чтобы опыты ставить).

И в таком большом ящике командовать отделом кадров должен человек военный, капитан какого-нибудь довольно серьезного ранга.

А Елена Васильевна лет двадцать пять — тридцать была его заместителем. Там такое было разделение (понятно, без приказа): начальник, конечно, отвечает за все, но в первую очередь за военные кадры, а Елена Васильевна помогает ему отвечать за все, но конкретно и лично отвечает за лиц гражданской национальности. То есть она была как бы завотделом кадров среди мирного гражданского населения.

И все однозначно признавали, что Елена Васильевна с работой справляется. Однозначно. И тут уже давно не имело значения, какой у нее почерк. Тут важно, что у нее была до изумления цепкая память. Она лучше всех в институте помнила, когда вышел такой-то приказ и где и на какой полке стоит книга с нужным законом, и по всем бумажным вопросам она была лучшим знатоком. К ней приходило не только начальство, но даже из бухгалтерии. То есть считалось, что Елена Васильевна знает буквально абсолютно все.

Да, отступление. Когда назначали замом отдела кадров, Елене Васильевне предложили вступить в партию — так положено, иначе нельзя, и Елена Васильевна радостно согласилась. Она вступила бы и раньше, но ее не сильно больно звали, самой же напрашиваться было неудобно: надо ждать, когда позовут. Потому что, если зовут, значит, ты ей нужна.

В институте, и это точно, ее уважали. Не любили, не боялись, а вот именно что уважали. Да, она была строга. Но не высокомерна, нет.

Все знали, что, если отпуск, или добавка к стажу, или выход на пенсию, отдел кадров все сделает в срок, без канюченья с твоей стороны.

Да, была строга. Если кому-то говорила: принесите, к примеру, военный билет, приносили, не дожидаясь напоминаний. Значит, уважали.

И вид она имела соответственный — вот именно строгий. Волосы были уложены светлой высокой башенкой, спину держала прямо, костюмы носила деловые, к примеру, темно-синий с белыми полосами, никаких блузок с рюшечками (ну, если только в самую жару, но без рюшечек, это конечно).

Да, строгая, но ведь же и справедливая. Пример. Кто-то накапал особисту, что у такой-то Вали брат живет в Америке, а Валя, видать, по рассеянности этого в анкете не отметила. Особист пришел посоветоваться. А брат — еврей? Да нет, русский, как и Валя (и это понятно, иначе как бы она затесалась в закрытый ящик). А как же он оказался в Америке? Видать, жена — еврейка. А допуск у Вали какой? Да в том-то и дело, что допуск копеечный, почти никакого. Я потому к вам и пришел. Ладно, я поговорю с ней. Жалко женщину, мать-одиночка с двумя детьми. Хорошо, я спущу дело на тормозах.

Поговорила. Ласково так, по-матерински. Ты почему, Валя, не сообщила нам о перемене в твоей семье? А я не знала, что нужно сообщать, и плачет, это понятно, турнут с работы, и она теряет надбавки за выслугу лет и за военность. Ты с братом в переписке? Ну, что вы, он же понимает, где я работаю, связей никаких. Ладно, Валя, работай, а если будет писать или приедет в гости, сообщишь.

Это что? А это справедливость. Секретности почти никакой, русская, за что же выгонять.

На пенсию ушла в шестьдесят два. Вызвал командир части и говорит: мы, сами знаете, Елена Васильевна, расширились, имеем самое всесоюзное подчинение, и по новому штатному расписанию не только начальник отдела, но и его заместитель должен быть лицом не гражданской, но исключительно военной принадлежности. Не согласитесь ли быть инспектором в отделе? Ваш опыт незаменим.

Но гордая. Пролетело сорок лет, менялись начальники отдела и части, а она бессменно оставалась на боевом посту. Нет уж, закончить тем, с чего начинала, как будто и не было сорока лет, нет, я буду жить на пенсию, тем более она у меня максимальная (по тем годам сто тридцать два рубля).

Да, гордая. Может, по нынешним текущим временам и осталась бы, неважно кем, лишь бы ножки не протянуть. А может, и не осталась бы. Может, уж лучше я ножки протяну, чем соглашусь, что сорока лет не было. Это неизвестно.

Ясно одно: с работой Елене Васильевне повезло. А как иначе считать, если сорок лет отсидела на одном месте, и ее при этом уважали. Если воскресным вечером человек без омерзения думает, что вот завтра начинается новая трудовая неделя — это да, это повезло.

Считается, что работа — половина жизни. А вот и другая половина — семья. Кто главный в семье? Муж. Нет, главной, конечно, была Елена Васильевна, но и муж долгие годы имел место. Но он так давно умер, что его никто уже и не помнит. Кроме, понятно же, Елены Васильевны и детей (но о детях главный разговор впереди).

Подробнее о муже. Он был старше лет на шесть и умер в сорок девять лет. Тихий такой, невысокого роста, с гладко зачесанными назад волосами и сединкой на висках. Да, у него были очень печальные глаза. Словно бы человек наверняка знает, что до старости ему не доскрипеть.

Не курил и совсем не пил, и вот почему такое странное поведение. Он был контужен на войне и даже при перемене погоды маялся головными болями. А от спиртного, даже от одной рюмашки, голова буквально раскалывалась. Зачем же, и это понятно, переводить хороший продукт.

Они познакомились на работе. Он был инженером. Поначалу жили в общаге, потом, когда появился сын, им дали комнату в коммуналке, а еще через сколько-то немало лет (детей давно было двое) дали трехкомнатную квартиру в сталинском доме. Все комнаты изолированные. И потолки высокие — не допрыгнуть, не доплюнуть.

Да, очень повезло Елене Васильевне с мужем: тихий молчун, не пьет и все умеет делать — от мытья посуды до ремонта квартиры. Телевизор, утюг, водоканализация — это само собой. И прожили вместе не так и мало, а лет двадцать, но годы эти пролетели, если сейчас вспоминать, как-то вовсе не заметно. Значит, жили дружно, а может, и счастливо.

Странное дело: всю жизнь муж Елены Васильевны страдал от контузии головы, а умер от рака, и в первые годы, когда Елена Васильевна ездила на могилку, она упрекала мужа: как же ты меня одну оставил в этой жизни, как же тяжело одной растить детей.

Вот и до детей дошли. Витя и Вера. Воспитывала она их строго: баловать детей — это фактически их портить. Правда, ее строгость уравновешивалась мягкостью отца. Елена Васильевна могла накричать на детей, нашлепать их, он же никогда. Пока она готовит еду или убирает квартиру, он им книжки почитает, проверит уроки, а потом и спать уложит.

Витя (главный, а может, и единственный позор жизни Елены Васильевны) учился так себе, любил допоздна погонять во дворе, школу закончил и сразу ушел в армию. Тогда не было еще в заводе от армии отбиваться. Пришло время — иди родину защищай. Мы с твоим отцом защищали, и ты иди, родина у нас одна, и она не может быть беззащитной.

Из армии вернулся с вернейшей профессией — шофер. Работал в автопарке, а сколько-то времени был даже таксистом.