Сражения Космического Десанта

Экене молчал рядом со мной в центре импровизированного конклава. Аура гнева Льва была почти материальна и направлена на меня. Он заговорил в самом конце, словно рядом и не стояли сто офицеров, которые только что решили отдать жизни, помогая его последней атаке.

— Вы превысили свои полномочия, — обратился он ко мне. Благодаря вокс-микрофону шлема его голос был похож на рык, хотя, на мой взгляд, вожак прайда и так рычал.

— Я делаю то, что велит мне долг. Ни больше, ни меньше.

Он показал цепным мечом на горизонт — там возвышались горы и гнили тела его братьев.

— Это наш бой.

За подобный тон я мог его ударить и свалить на землю. Эта мысль пришла мне в голову и, конечно же, я имел право так поступить. Я сдержался, как из-за того что не хотел, чтобы гвардейцы увидели ссору космических десантников, так и из-за понимания ярости Экене и сочувствия к ней. Гневу просто нужна другая цель. Сейчас мне следует сохранять хладнокровие, а не впадать в горячность. Вожака прайда необходимо наставить на правильный путь, а не бить и позорить.

— Это по-прежнему ваш бой, — ответил я. Сомневаюсь, что Дубаку не заметил, как многие офицеры крепко сжали лазганы или положили руки на кобуры пистолетов, когда он столь агрессивно обратился ко мне. — Разница в том, кузен, что теперь ты можешь победить.

Он повернулся, едва заметно посмотрев на крозиус на моём плече. Я понял, чем он недоволен на самом деле. Не тем, что я привёл тысячи легионеров ему на помощь. Люди здесь не причём.

Дело во мне. Я был причиной его беспокойства.

— Если мы встретимся с вожаком… — начал Экене, но я остановил его мягким жестом.

— Месть остаётся тебе, Лев. Моя задача — довести тебя до твоей жертвы. Честь требует, чтобы ты убил его лично.

— Это всё о чём я прошу, реклюзиарх. Он должен умереть от клинка Льва.

— Тогда посмотрим, как он сдохнет.

Я повернулся к офицерам, вдохнул прометиво-угольную вонь многочисленных двигателей и посмотрел на охряно-серое море полушинелей и боевой техники.

— Речь! — крикнул Андрей. В ответ на его просьбу раздался смех. Я подождал, пока он стихнет.

— Не в этот раз. Сегодня мы идём на войну ради чести и мести, а не ради выживания. Эти добродетели не нуждаются во вдохновенных речах — потому что они по самой своей сути праведны. Но вот, что я скажу.

Я поднял булаву и медленно обвёл по дуге передние ряды, указывая на каждого солдата, каждый танк и каждый ящик с боеприпасами.

— Все вы слышали, что почти пятьсот космических десантников погибли в каньоне, который я прошу вас захватить. Число ошеломляет и в него невозможно поверить. Почему же я призываю вас отдать кровь и пот в сражении, которое уже стоило жизни столь многим моим кузенам?

— Ответ, воины Хельсрича, вовсе не в том, что я ценю ваши жизни меньше, чем жизни Адептус Астартес. И не в том, что я растрачиваю вашу кровь, словно мелкие монеты в бесполезной азартной игре. Причина в том, что вы показали мне стойкость человеческого духа, когда Храмовники истекали кровью в вашем городе и я не доверю никаким другим женщинам и мужчинам стоять рядом с нами сегодня. Мы помогли вам в трудный час, а вы помогаете нам. Я благодарен вам за это. Мы оба благодарны вам: и Лев и Рыцарь.

— Выживете ли вы, чтобы сражаться в другой день? Я отвечу словами человека гораздо более мудрого, чем я. Мой генетический отец, повелитель Рогал Дорн, примарх и сын Императора сказал: Дайте мне сто космических десантников. А если это невозможно — дайте мне тысячу других солдат.

Я замолчал и ещё раз взглянул на собравшихся людей. Они были лишь малой частью гарнизона Хельсрича, но учитывая сложности орбитальной передислокации и трансконтинентального перелёта — воистину благословение увидеть так много плоти и металла под знамёнами с аквилой.

— Посмотрите сколько вас. По военной поэзии кровного сына Императора вас в три раза больше чем павших в Манхейме Львов. Будьте храбрыми, невзирая на любые ужасы, которые ждут нас в каньоне. Вы здесь — потому что я собираюсь победить. Вы здесь — потому что вы должны быть здесь. Вы заслужили больше чем кто-либо другой сражаться, когда я в первый раз понесу реликвии в бой.

Куров подал сигнал стоявшей неподалёку “Валькирии”. Под визг несмазанной гидравлики опустилась задняя рампа и вышли три сервитора, сжимая кибернетическими руками реликвии Храма Вознесения Императора. Первый нёс на плечах большую статую аквилы, подобно осуждённому, который несёт крест. Второй высоко держал изорванный патент основателей города, словно герольд военное знамя. У последнего была бронзовая сфера со священной водой из упавшего собора. Они бездумно шли покорные моей воле. Как хорошо, что я оставил их в Хельсриче, а не забрал на “Вечный Крестоносец”.

Люди кричали громко и долго, вскинув лазганы и штыки в облачное небо. Я почти — почти — вернулся на городские стены, когда зелёная волна устремилась на стены. Наш город. Наш мир. Наш город. Наш мир..

Гримальд. Гримальд. Гримальд

Голос Кинерика прорвался сквозь возгласы нескольких тысяч мужчин и женщин, которые скандировали моё имя.

— Вы же сказали, что не будете произносить речь.

— Тебе ещё многому надо научиться, прежде чем стать капелланом, если ты считаешь это речью.

Девятая глава

Манхейм

Изучая архивы “Вечного Крестоносца” вы не испытаете недостатка в подробной информации о Второй осаде Манхейма. Справедливости ради стоит заметить, что именно поэтому в своих записях я посветил больше всего места проявлениям героизма и человечности, которые и предопределили исход завершающей битвы кампании. Меня попросили уделить им особое внимание в подходящем к концу повествовании.

Что же тогда не попало в наши архивы? Во всех отчётах упоминается огромное количество войск и точная численность полков, которые мы направили в смертельное ущелье. Ещё в каждом отчёте говорится и о несметных силах, с которыми мы столкнулись во время осады. Все мы надеялись, что в Манхейме почти не осталось вражеских богов-машин, но надежда рухнула, едва первый солдат Стального легиона ступил на рыхлую почву, приближаясь к каньону. Все наши молитвы о том, чтобы бесчисленная орда орков ушла куда-нибудь сражаться, также оказались впустую.

Враг был там, как и его гротескные титаны. Стены ущелья подпирали многочисленные гигантские ниши, оснащённые различным оборудованием. Несколько из них пустовали. Но в остальных ремонтировали или перезапускали гаргантов после минувших битв. Каньон кишел ксеносами, которые занимались своими делами, свалив тысячи гниющих трупов морем разлагающейся органики. Какая мерзость побудила тварей оставить своих убитых непогребёнными? Неужели их тлетворное влияние бесконечно?

Золотые доспехи, потемневшие и грязные, лежали посреди груд разграбленных трупов. Мёртвых Львов унизительно свалили в кучи вместе с их убийцами-ксеносами. Керамитовые пластины — бесполезные для мусорной ереси, которая составляет основу технологий зелёнокожих — стали гробами разлагавшихся воинов в курганах плоти.

Мы приблизились к морю осквернённых трупов. Огромные груды тел не оставили легионерам иного выбора, кроме как забраться на танки. Возглавлял колонну “Серый Воин” — он первым добрался до баррикады мертвецов, и его траки забуксовали на колоссальной куче тел, перемалывая спрессованную гигантским весом плоть. Меньшая техника решительно двинулась вперёд: некоторые пробивали бреши в стене трупов из башенных орудий, но большинство устремилось за “Гибельным клинком” и другими сверхтяжёлыми танками.

Над нами скользила флотилия “Валькирий”, “Стервятников” и “Вендетт”. С флангов их прикрывали три уцелевших “Громовых ястреба”. Как только они влетели в каньон, орочьи орудия открыли огонь, и десантно-штурмовые корабли начали падать в ущелье кувыркавшимися огненными шарами.

Официальное время начала битвы отсчитывают с первого гневного выстрела — ровно в пять часов тридцать одну минуту и двенадцать секунд после рассвета. Этим выстрелом был залп главного орудия “Серого Воина” генерала Курова. Из “Громового ястреба” я видел попадание в бронированное раздувшееся брюхо гарганта и выкошенных пылающими обломками техников ксеносов.