Страница 26 из 38
— Что стало бы с mademoiselle, если бы при ней не было меня? Ведь ее, бедную, совершенно обобрали бы, — сочувственно подумала Жюстина, отделяя себе сравнительно небольшую пачку денег и выбирая на вид скромную, но изящную брошь, которою был пристегнут пышный бант широкой ленты, обвивавшей ствол гортензий.
Ночную лампочку m-lle Перье приказала погасить. Луна, заливая ярким серебристым светом гостиную, через открытую дверь заглядывала в спальню. Оставляя в тени туалет, ее лучи оживляли строгие складки тяжелых оконных занавесей, шаловливо играя на цветах пушистого ковра, серебрили шелк одеяла, мягким светом пробегали по юному личику и, казалось, шевелили черные кудри.
Перье подвинулась на самый освещенный край постели, закинула за голову точеные ручки и, купаясь в мягком свете луны, замечталась…
Первые мысли принадлежали, понятно, жениху. Мелькнуло сожаление, что он не видел ее сегодняшнего триумфа, и с этого момента перед умственным взором поплыли лица минувшего вечера.
— Потешные эти москвичи, но как щедры! По подношениям — они все крезы, но как неуклюжи и смешны с их французским разговором. Хотя бы тот, что преподнес букет роз, застегнутый браслетом из бриллиантов. Он уморительно называл себя… чуть сморщился прекрасный лобик… да, Ю-ра-сов. Quel drole de norn Ju-ra-soff…[4] Ho как выделялся среди них пришедший за кулисы англичанин. Так холодно, но в то же время изысканно любезен. Если бы я нечаянно не полюбила так горячо моего Мориса, то отдала бы сердце только сыну Альбиона; они, бесспорно, лучшие экземпляры мужской породы на земле. Но сделанного не поправишь, — улыбнулась она мелькнувшему перед глазами облику Мориса.
— А этот маленький японец… уморительный…
Глаза закрылись, и как в тумане поплыли лица, виденные в театре.
Ей невольно вспомнились зеленые глаза, глядевшие на нее из первой от сцены ложи бенуара. Там сидела какая-то поразительно красивая дама, но она взглянула на нее мельком; ее и поразили и притянули страшные зеленые глаза сидевшего за ней господина. В последнем акте она делала над собой усилия, чтобы не глядеть в направлении черной фигуры с зелеными глазами. Зеленые глаза с огнем горящими зрачками. Такие, вероятно, бывают глаза волков? Ведь это страна волков. Хорошо, что сейчас лето. Быть может, это один из них, одетый в черную пару… плывут в полусне бессвязные мысли. Даже вздрогнула она от такого предположения, и вдруг показалось ей, что темные складки оконного занавеса тихо заколебались, и из них блеснули страшные глаза.
— Почему я приказала погасить ночную лампочку? — подумалось ей сквозь сонную дрему.
А луна зашла за набежавшее облако и комнаты погрузились в серый полумрак.
M-lle Мари чувствует, как у нее начинает тревожно биться сердце. В душу ползет предчувствие беды. Тяжело дышет грудь. Бессильная, точно свинцом налитая рука не поднимается нажать кнопку звонка. Тревожные мысли бегут с неуловимой быстротой. Глаза открыты, мозг почти свеж, но тело сковано мертвенной неподвижностью, и в нем больно, неровно колотится сердце. Думается ей, что только оно и живет, а сама она уже ушла из неподвижного тела.
Белые розы пошатнулись перед ее глазами. Одна из них вытягивается выше и выше. Заколебалась в воздухе, принимая иную форму. Высоко вытянувшийся стебель оделся в тяжелую шуршащую ткань и поплыл по воздуху, волоча за собою длинный шлейф. Цветок превратился в женскую голову чудной красоты и идет, плывет к ней странная фигура. Слышится, как с тяжелым шелестом влетело в балконную дверь тело птицы или человека…
Зашевелились, запрыгали по полу невиданной формы уродцы; заколебался воздух от взмахов больших черных крыльев. Забилось готовое выпрыгнуть из груди сердце, округлились расширившиеся от страха глаза, но неподвижно непослушное тело. Вся прилетевшая нечисть толкается, спорит, пищит. Низко к полу гнутся нежные ветки пышных роз от тяжести прыгающих на них уродцев. С куста камелии, как огромные капли крови, падают, обрываясь, цветы.
Вот расшалившиеся ужасные гости подобрали упавшие цветы, в миг вскарабкались по спинке кровати и бросают ей в лицо красные гроздья.
Над нею распростерлись черные крылья и горят голодным взглядом зеленые глаза.
— Прочь!
Властной рукой отстраняет урода белая красавица; наклоняется над неподвижным от ужаса телом, холодными руками обвила его голову и жадно прильнула губами к шее. Нечувствительна тяжесть воздушного тела, — булавочным уколом показался жадный поцелуй, но задохнулась, захлебнулась страшным запахом тления мертвого тела.
…Крикнуть бы… нажать кнопку… Поздно.
Куда-то уходят из тела и силы, и жизнь… Закрылись глаза. Не боится, не видит, не чувствует.
Поднялась уплотнившаяся белая фигура, наклонилось зеленоглазое чудовище.
— Близок рассвет… нам пора, — прозвучал властный голос.
В тихой комнате благоухали розы; кровавые камелии улыбались близкому рассвету, на кружевном ложе покоилось юное, прекрасное, неподвижное тело.
На ступеньках часовни Иверской Богоматери сидят в тихой, предрассветной дремоте женские и мужские фигуры. Две-три на коленях припали к дверям часовни. Горяча их молитва в тишине и таинственном полумраке рассвета. Ждут удара к заутрене и с ним прихода монаха.
— Шу-у-у! — низко над головами богомольцев пролетела громадная летучая мышь.
— Кышь ты, окаянная, — отмахнулась от нее стоявшая на ступеньках старушка. — Ишь, погань, летает у самой святыни!
— Бу-у-м, — поплыл по Москве тягучий густой удар с высоты Ивана Великого. Подхватили у Спаса, Василия Блаженного и полился музыкальный перезвон «сорока соро-ков».
Встали и истово перекрестились ночные богомольцы.
Вскочила с постели Жюстин.
— Проспала закрыть окна и двери; разбудили, верно, mademoiselle. Ишь раззвонились, как сумасшедшие; праздник у них, что ли, какой-нибудь особенный!
Быстро закрыла балконную дверь; под ноги попались разбросанные цветы.
— Mademoiselle вставала ночью, — озабоченно подумала камеристка и, неслышно ступая, заглянула в спальню.
Медленно поднялись отяжелевшие веки артистки; с бескровных уст послышался хриплый шепот бреда:
— Сбросьте с постели уродцев… душит… запах тления…
Отдернула, почти оборвала тяжелую штору Жюстин и широко распахнула окно, впуская струю свежего воздуха.
— Что с вами? Кто напугал вас, mademoiselle? — бросилась она к умирающей.
— Белая женщина… зеленые глаза… черные крылья, — со страшным усилием прошептала Перье. По ней пробежала судорожная дрожь; тело вытянулось и замерло.
Глава XXV Загадка
С бешеной скоростью мчатся казенные автомобили из Борок в Москву. Сидящие в них хранят гробовое молчание. Непрерывно дают грозные сигналы шоферы. Далекие встречные спешат посторониться и долго потом недоуменно глядят вслед промчавшимся чудовищам. Полицейские автомобили многим знакомы, а полицеймейстера знают в Москве чуть ли не все поголовно.
— Что-то стряслось недоброе, Господи Батюшка, — качают головами ломовики. — Ишь их сколько поехало! Неспроста!
— Слышь, миллионщика-то Данилова убили, — сообщила возвращавшаяся из Борок молочница. По оживленному лицу видно, что бабенка рада-радехонька быть первой вестницей сенсационной новости.
Первая страшная весть поползла по городу.
Бешено мчавшиеся автомобили остановились у подъезда Национальной гостиницы. В широко распахнувшуюся дверь первым влетел еще на ходу спрыгнувший Зенин. Уж очень хотелось ему взглянуть на нетронутый еще посторонней рукой труп.
За ним, шагая через две ступеньки, бежал следователь. В конце коридора их встретило благоухание бесчисленного множества цветов. Дверь квартиры открыла услыхавшая шум шагов заплаканная Жюстина.
— Когда обнаружили убийство? — бросил на ходу Зорин.
— Да уж больше часа, как умерла mademoiselle; только мы сначала старались привести ее в чувство; не хотелось верить, что она умерла!
4
Какое забавное имя Ю-ра-софф (фр.). (Прим. изд.).