Страница 6 из 13
Виктор бросил на егеря быстрый взгляд.
– Мечту?
– Хочет она в океане поплавать. Не в море каком-то зачуханном, а в настоящем океане. Ни разу нигде не были за всю жизнь, веришь? Хочу вывезти ее, пока не поздно. У нас уж и паспорта готовы…
– Вывезешь, – сказал Смолин, глядя перед собой. – Если медведя возьмем, я тебе еще накину.
Он подумал о своей жене, оставшейся в Москве. После смерти Сашки его Лариса, некогда очаровательная рыжеволосая красавица, превратилась в разбитое горем изможденное существо, держащееся на плаву только благодаря лошадиным дозам успокоительного. По идее он должен был сейчас находиться с ней рядом. Но у него не было иного выхода. Иначе вслед за Сашкой отправится его младший сын Артемка, которому только-только исполнилось пять лет.
– Может, и вывезу, – кивнул Олег. – Вот охота твоя закончится через неделю, тогда и займемся отпуском.
– Охота закончится тогда, когда мы убьем медведя, – произнес Виктор, глядя себе под ноги. Поднял голову, и егерь испытал не очень приятное ощущение, увидев уже знакомую ухмылку. Будто кто-то рану на рыбьем брюхе раздвинул.
– Может, это будет завтра. Может, и через неделю, – сказал Смолин, вновь опустив голову. – А может, и через месяц.
«Да вот хрен тебе, – вдруг со злостью подумал Шибаев, еле удержавшись, чтобы не нагрубить этому странному мужику. – Если медведя не найдем, вывезу тебя отсюда силком, сержант. С мешком на голове».
Больше они не разговаривали.
Когда они вернулись к избе, лес погрузился в тьму.
Там же, суббота, 02.26
Этой ночью Виктору привиделся кошмар.
Они гуляют в парке, он, Лариса и Артем. Сын весело лопочет, жена что-то рассказывает, но едва ли он вникает в суть ее фраз. Артем то и дело дергает его за рукав, показывая куда-то вперед. Виктор вглядывается и видит, что парк быстро пустеет, гуляющие постепенно расходятся. Будто перед надвигающейся грозой. Все дорожки свободны, лавки тоже, садись – не хочу. Вот только чувство тревоги усиливается, и никуда садиться не хочется…
«Смотри!» – вдруг восклицает Лариса, и Виктор цепенеет. Вдалеке виднеется черное пятно, увеличиваясь с каждой секундой. Прямо на них несется огромный медведь. Шерсть на здоровенной, словно котел, голове торчит дыбом, уши плотно прижаты к черепу, пасть оскалена. Утробно рыча, он громадными скачками приближается… приближается…
Они в панике несутся к машине. Лариса плачет, она спотыкается, падает, поднимается и снова бежит. Ноги вязнут, будто они не на парковой дорожке, а по колено в расплавленном битуме.
Злобное рычание звучит над самым ухом, и Виктор чувствует смрадно-горячее дыхание зверя. Он прижимает к груди напуганного Артемку.
Каким-то образом они успевают заскочить в машину. Она не заводится, и Виктор, чертыхаясь, без толку крутит и крутит ключ в замке зажигания.
«Это все ты виноват», – раздается за спиной голос, и у него обрывается сердце. Это голос Саши. Их дочери, которую они совсем недавно похоронили. Он со страхом поднимает глаза и смотрит в зеркало заднего вида. Дочь сидит прямо, как ученица на уроке. Разорванное тело небрежно сшито суровыми нитками. Нелепая кукла, которую сначала расчленили, а потом, спохватившись, решили собрать заново. Получилось коряво и неуклюже, но разве это важно? Пусть кукла мертва, но она хлопает глазами и даже может говорить.
Медведь ковыляет к машине. Фыркая, приближает морду к окну, там, где сидит жена. Лариса заходится в крике. Мощным ударом когтистой лапы зверь разбивает стекло, осыпая сидящих в салоне осколками.
Саша хрипло смеется.
Медведь со скрежетом отрывает дверь и выволакивает визжащую Ларису наружу. Она пытается вырваться, но хищник бьет ее по лицу. Когти почти полностью снимают кожу, оголяя носовой хрящ и поблескивающие красным мышцы. Лицо свисает, как мокрая тряпка, на мясном фарше тупо моргают неестественно выпученные глаза. Лариса пытается удержать лицо руками и машинально проходит несколько метров. Ее шажочки, осторожные и нерешительные, словно женщина хочет пройти по заставленному хрусталем столу, не задев ни одного предмета. Затем она спотыкается и падает прямо сочащейся плотью на щебенку.
«Артемка следующий», – предупреждает Саша. Она поправляет прическу, на колени падают комки земли. Могильной земли.
«Ты умерла, – хрипит Виктор. – Я сам видел гроб!»
«Да. Мы все умерли».
Артем зажмуривается, жалобно всхлипывая. Саша успокаивающе гладит его своей бледно-синюшной рукой, напевая колыбельную.
Медведь усаживается возле тела Ларисы и приступает к трапезе. Она пока жива, шевелится и издает булькающие звуки. Виктор старается не смотреть на это, но голова сама поворачивается в сторону дикого пиршества. Когда зверь сожрал вторую грудь, Лариса затихла.
«Он всегда вначале съедает самое вкусное и мягкое. Тебе уже сказал об этом егерь? К примеру, у коровы медведь первым делом пожирает вымя и кишки», – сообщает Саша.
«За… замолчи!» – умоляет Виктор.
«Почему ты тоже не застрелился, папа», – шепчет покойница. Каждый раз, когда она открывает рот, оттуда вываливаются жирные личинки. – Если бы ты застрелился, мы с Артемом остались бы живы».
Артем плачет.
«Не бойся, братик, – ласково говорит мертвец. – Там хорошо. Я покажу тебе кое-что… кое-что…»
«Я не дам умереть Артему!» – вопит Виктор. Машина наконец заводится, и он вдавливает педаль газа до упора. Они уезжают, а медведь провожает их снисходительным взглядом. С его носа падает капля крови. Он почти наелся. Теперь «обед» можно забросать ветками и прийти сюда через пару дней, когда его кушанье слегка тронет разложение.
Виктор смотрит в зеркало заднего вида. Саши больше нет.
«Артем!» – зовет он.
Сын убирает руки от лица, и Смолин кричит от ужаса. Вместо Артема на него слепо таращится новорожденный медвежонок. На нем такие же синие шортики и футболка с трансформером, как у сына. Зверек елозит по сиденью, робко тычась по сторонам мордочкой.
«Папочка, – хнычет существо, и из глаз вместо слез течет кровь. – Не отдавай ему меня».
Кожа с медвежонка слезает клочьями, растворяясь прямо в воздухе, оставляя после себя запах тлена, пока на сиденье не осталась сиротливая горка костей.
Виктор кричит.
И просыпается.
Несколько минут он лежал, уставившись в темноту. Дыхание постепенно выравнивалось, но сердце продолжало выстукивать дробь.
«Я скоро сойду с ума», – подумал он с дрожью.
Смолину и раньше изредка снились кошмары, но он их не особенно запоминал, и все, что оставалось в хранилищах его памяти, – лишь смутные обрывки чего-то не слишком приятного. Вроде невесть как очутившихся ворсинок на парадном костюме. Стряхнул их, и все дела.
Все изменилось после смерти дочери. Практически каждый раз, когда его сознание проваливалось в тревожную дремоту, его начинали преследовать видения, одно безумнее другого. Будто некий дьявольский портал переносил Виктора в саму преисподнюю, и почти каждый раз он пробуждался от собственного крика.
А когда Серега разнес себе голову выстрелом, кошмарные сны стали нормой.
Он хотел повернуться на другой бок и попытаться заснуть, как вдруг замер, прислушиваясь. Снаружи раздавался шуршащий звук, будто кто-то по земле волочил некий предмет.
«Это Юма», – попытался он успокоить себя. Лайка Олега.
Ну да. Может, это собака. А может, и нет.
Приподнявшись с лежанки, он посмотрел в оконце. Ночь была безлунной, и темень стояла такая, словно все вокруг залили гудроном.
Шорох повторился.
Медведь.
(Пришел медведь, задрал Юму и сейчас ходит вокруг избушки, пытаясь пробраться внутрь.)
Эта мысль повергла Виктора в пучину суеверного ужаса, спина мгновенно взмокла от пота.
«Нужно сказать Олегу».
– Что, не спится, сержант? – внезапно прорезал темноту простуженный голос егеря, и Виктор вздрогнул.
– Там, снаружи… кто-то есть.
Словно в подтверждение этому залаяла собака.
Шибаев мгновенно вскочил. Накинув куртку, он взял фонарь и, прихватив ружье, вышел наружу.