Востоковед

Торобов спустился в холл и у желтолицего малайца под циферблатами спросил:

– Не могли бы узнать, когда прямые рейсы из Брюсселя в Триполи? – Пошел собирать чемодан.

Глава 6

В Триполи Торобов поселился в отеле «Аль Махари», когда-то роскошном и фешенебельном. Там останавливались нефтяные магнаты, торговцы оборудованием, европейские дипломаты и арабские шейхи. В те годы над входом, украшенный зеленой мозаикой, красовался портрет Каддафи в полковничьей форме, с пышной кокардой. Теперь же отель потускнел, утратил лоск, обезлюдел. Там, где раньше висел портрет, оставалось грязное пятно от сбитой мозаики. Прислуга щеголяла все в тех же зеленых сюртуках, отороченных серебром, но опытный глаз мог заметить едва различимую штопку.

Триполи оставался звонким, людным, пестрым городом, в котором были почти незаметны следы войны. Лишь несколько правительственных зданий были повреждены крылатыми ракетами и чернели пустыми окнами. По улице, распугивая автомобили, прошла колонна гусеничных броневиков, и пулеметчики, стоя по пояс в люках, водили по сторонам усталыми глазами. У здания полицейского участка, где накануне произошел взрыв, стояло оцепление автоматчиков, пестрела лента ограждения.

Торобов вспоминал, как когда-то, гуляя по весеннему Триполи, забрел на рынок и у веселого белозубого торговца купил серебряный браслет с голубым камнем. Привез жене, и та радовалась подарку, любуясь драгоценным обручем на своем легком запястье. После кончины жены браслет перешел к дочери, та иногда надевала восточное украшение, и вид голубого камня и белого серебра рождал у Торобова сладостную боль.

Тогда он приехал в Триполи с группой военных экспертов, предлагая Каддафи купить у России комплексы радиоэлектронной борьбы. Такие комплексы, установленные в окрестностях Триполи, «ослепляли» самолеты и корабли противника, создавали непроницаемую оборону.

Каддафи отказался от сделки. Сказал, что новые отношения с Западом исключают возможность нападения. Подобная покупка может насторожить и раздосадовать новых друзей, для которых Ливия из врага превратилась в дружеское государство. Каддафи был весел, самодоволен, по его лицу пробегала легкая судорога. Он чистил банан, снимая лепестки кожуры, резал плод серебряным ножичком, протягивал белую мякоть гостям. На его длинных пальцах с ухоженными розовыми ногтями красовался затейливый перстень из золотых сплетенных стеблей. Когда через несколько месяцев Торобов видел на телеэкране окровавленное тело Каддафи, он разглядел его мертвую руку, растопыренные длинные пальцы с золотым перстнем, который еще не успели снять убийцы.

Торобов, не без труда, отыскал на улице Авгис скромное заведение, торгующее антиквариатом. Познакомился с его управляющим, Али Хамидом, полным отечным ливийцем в очках, сквозь которые смотрели большие печальные глаза, какие бывают у робких ланей и антилоп. Для укрепления знакомства Торобов передал управляющему задаток в тысячу евро и пригласил поужинать в ресторанчик вблизи площади Ат-Таль.

Они угощались «мясом по-левантийски», остро наперченным, с испеченными овощами, и рыбой бури, пойманной утром в неспокойных морских водах. Запивали острые блюда сладким морсом, сдобренным травами. Курили кальяны, вдыхая сладкие пьянящие дымы.

– В Брюсселе доктор Нур говорил мне о возможности здесь, в Триполи, заключить крупную сделку на покупку петроглифов из пещер в пустыне Сахаре, в Тадрарт-Акакус, и фрагментов античной архитектуры из Сабраты. Мы можем начать переговоры, доктор Али?

– Уважаемый господин Фарб, я не уполномочен заключать крупные сделки. Я скромный управляющий. Крупные сделки заключает хозяин нашей компании, действующей в Ливии, Ливане, Ираке, Сирии, Египте, Палестине. Все средства от подобных сделок собираются в одном месте и идут на поддержку несчастных беженцев из районов военных действий. Вы же знаете о неисчислимых несчастьях, упавших на их головы. – Али Хамид смотрел на Торобова влажными печальными глазами, исполненными сострадания.

– Я это знаю, доктор Али. Я готов встретиться с доктором Фаруком Низаром и провести переговоры. Устройте мне эту встречу.

– Доктор Фарук был недавно в Триполи, всего несколько дней, и уехал в Ливан. Там у компании появились клиенты в окрестностях Баальбека.

– Я буду ждать, когда он вернется из Ливана.

– Он может вернуться очень не скоро. Он не извещает нас о своем приезде. Признаться, когда он был в Триполи, я даже его не видел. Между нами слишком большая дистанция.

– Но вы можете его известить, что Британский музей заинтересован провести неформальные переговоры? Повторяю, речь идет об очень больших деньгах.

– Не обещаю, господин Фарб. Но вы можете посетить Сабрату и указать фрагменты архитектуры, на которые пал ваш выбор. Мы возьмем их на учет и при первой возможности осуществим сделку.

Торобов благодарно улыбался. След змеи скользнул по камню и исчез в Ливане, чтобы обнаружить себя взрывом фугаса. Отряды ливанской Хизбаллы воевали в Сирии против ИГИЛ, и ответом Фарука Низара мог стать взрыв шиитской мечети Бейрута или у штаб-квартиры Хизбаллы.

– Вы очень любезны, доктор Али.

Торобов оглядывал ресторанный зал. Было людно, много молодежи. Всего несколько девушек пришли в хиджабе. Видимо, шариат медленно пускал свои корни в Триполи. Другое дело Бенгази, где исламисты строили свое «Исламское государство». Туда причаливали корабли с боевиками, сгружалось оружие, оттуда велось наступление на Триполи. Молодежь в ресторане говорила, смеялась, но не громко, вполголоса, словно недавний взрыв оглушил их и они присмирели, осторожно оглядывались.

Торобов тянул из кальяна сладкий дым, чувствуя, как прозрачнее становится воздух и ярче разгораются под потолком лампы. Али Хамид, казалось, покачивается в воздухе, и сейчас поднимется ветер и его унесет. Это было забавно, и Торобов рассмеялся.

– У меня хорошее настроение, доктор Али. Я рад нашему знакомству.

– В прежнее время я мог бы пригласить вас в музей, господин Фарб. Вы бы увидели бесценные экспонаты, рассказывающие о древней культуре Ливии. Но теперь, увы, музей разграблен, и я, кто раньше сберегал национальные сокровища, теперь участвую в их разграблении. – Печальные глаза Али наполнились слезами. Его тоже тронуло сладкое зелье кальяна, и Торобов казался ему невесомым, как воздушный шар, колеблемый ветром.

– Все-таки при Каддафи народ жил лучше, спокойней, не правда ли? Когда я ехал на встречу с вами, я видел полицейский участок, где день назад произошел взрыв. Район все еще оцеплен, и мне пришлось петлять по соседним улицам.

– Народ боготворил Каддафи, когда тот сверг короля и объявил нефть собственностью государства. Он посадил в пустыне райские сады, построил белые города, университеты и научные центры. Дети берберов уже учили высшую математику, когда их отцы все еще кочевали по Сахаре на голодных верблюдах. Так продолжалось до тех пор, пока Каддафи не сошел с ума. Говорят, колдуны заразили его страшной болезнью, когда в человека вселяется зло. Он чувствовал приближение припадков, уезжал в пустыню, подальше от глаз. Жил в шатре, ревел, как зверь. Грыз верблюжью шерсть, она забивала ему желудок, и его рвало кровью. Из него извергались черные жуки. Он стал свирепый и беспощадный. Студенты требовали больше свободы, он арестовывал их и бросал в кислоту. Наши герои заминировали, простите, господин Фарб, они заминировали английский самолет, и он взорвался над Локерби. Мы считали их лучшими из нас. Но Каддафи, когда стал заискивать перед Западом, отдал их в руки англичан. Он поступил как предатель. Он думал, что стал другом французов, итальянцев и англичан. Его стали принимать в Риме, Париже и Лондоне. Он стал сорить деньгами, одаривал нефтедолларами Берлускони и Саркози. Но они сначала целовали его щедрую руку, а потом убили его. Французы выследили его с вертолета и разбомбили его машину. Когда его вытащили из машины, он визжал, как собака. У него были открытые раны, и те, кто взял его в плен, мочились на эти раны. Его положили на дорогу, и ему на живот наехал тяжелый грузовик. Из него вылез огромный черный жук и убежал в пустыню. И вот теперь я тот, кто я есть. Занимаюсь расхищением драгоценностей, которые охранял всю жизнь. В меня тоже вселился черный жук.