Востоковед

Глава 5

Брюссель, зимний, дождливый, отливал черным металлическим блеском, каким отливает железный метеорит.

Квартал Моленбек был полон запахов восточных сладостей, жаровен, туалетной воды, пряностей. Так пахнут улицы в старом Багдаде или Дамаске. По тротуарам двигалась смуглая толпа, женщины в хиджабах напоминали круглоголовых птиц, мужчины то и дело перебегали улицу перед радиаторами автомобилей, и водители раздраженно сигналили. Отовсюду звучала восточная музыка, женский голос, витиеватый, как арабская вязь, пел о безответной любви, о безутешной невесте, потерявшей своего жениха. Мальчишки запускали в небо сверкающих пластмассовых птиц, и те падали на крыши автомобилей, а мальчишки с криками бежали вдогонку.

Торобов шел в толпе, иногда его задевала развеянная накидка, обжигал из-под хиджаба черный огненный взгляд. Витрины маленьких магазинчиков были украшены мигающими гирляндами. В одних витринах, окруженные огоньками, лежали сладости, халва, пирожные с марципанами. В других витринах, похожие на лебедей, стояли кальяны. В третьих были вывешены образцы арабской одежды, мужской и женской. Тут же к прохожим цеплялись назойливые зазывалы, тащили в харчевни, где кормили свежей морской рыбой. В глиняных, врытых в землю печах пекли лепешки, здесь же продавали. Покупатели, обжигаясь, хватали лепешки и, не отходя от пекарен, поедали.

Район Моленбек казался куском восточного торта, который на перламутровой лопатке перенесли с одного фарфорового блюда на другое. Из Ближневосточной Азии в центр Европы.

Торобов читал вывески, большинство на арабском. Начальная школа – зеленый щит с красной вязью.

Аптека – зеленый полумесяц. Благотворительное общество – зеленый флаг с цитатой из священного текста.

Он искал магазин, торгующий предметами древности, и наконец нашел его среди других затейливых вывесок. В витрине красовался верблюд из папье-маше, окруженный мерцающими светлячками. Были разложены какие-то бусы, черепки, обломок амфоры, осколок мраморной капители. Торобов вошел, услышав над головой звон бубенца.

– Салям алейкум! – громко произнес он.

На его приветствие появился смуглолицый араб с седыми волнистыми волосами, в изысканном костюме, белых манжетах, с осанкой, какая бывает у аристократических профессоров Гарварда или у метрдотелей элитных ресторанов.

– Ваалейкум ассалям. – Араб сдержанно улыбнулся, внимательный к гостю, не обнаруживая радости. И эта едва заметная отчужденность заставила подумать Торобова, что коммерция, быть может, не главное для хозяина дело. – Что вам угодно, месье?

– Меня интересуют артефакты, которые, в силу известных обстоятельств, покидают свои традиционные места в арабских музеях. Переносятся в Европу, где их могут приобрести европейские музеи и коллекционеры.

– У нас не слишком великий выбор, месье. В основном это этнография бедуинских племен, египетская керамика, мрамор, привезенный из античных поселений Ливии.

– Мы знаем, что в результате военных действий из Пальмиры, Вавилона, Сабраты в Европу попадают статуи, капители, фрагменты римских надгробий. И их можно приобрести в вашей торговой фирме.

– Сильное преувеличение, месье. Это весьма небезопасное дело. Таможня, полиция, законы о сохранности музейных ценностей – все это ограничивает торговлю. – Араб внимательно смотрел на Торобова, ожидая, как тот откликнется на этот вежливый отказ. Повернется и уйдет или продолжит настаивать.

– Я профессор Майкл Фарб, сотрудник Британского музея. В мою задачу входит приобретение для музея подобных артефактов. – Торобов подал арабу визитную карточку, подтверждающую его научный статус.

– Прошу вас. – Араб протянул Торобову свою визитку, в которой, на арабском и английском, указывалось, что ее владелец – коммерсант Нур Азиз. – Иногда к нам попадают ценности, в основном из Ливии. Но очень редко и третьего сорта. Нужен гарантированный и достойный клиент. Тогда мы можем сделать заказ нашим партнерам в Ливии, и они подберут интересующую клиента вещь. И тогда начнется сложная процедура доставки и оформления покупки.

Нур Азиз умолк, отстраненно улыбаясь. Но Торобов чувствовал, что дистанция между ними уменьшилась, и продолжал ее уменьшать.

– Я вам не все сказал, уважаемый доктор Нур. Я представляю не только государственный Британский музей, но и частную компанию, которая продает дорогую недвижимость, в основном русским. Очень богатые русские строят себе виллы и замки где-нибудь в Альпах или на Лазурном Берегу. Им хочется иметь у себя артефакты, связывающие их современные дворцы с древними культурами. Они готовы платить за это огромные деньги.

– Прошу вас, садитесь, месье Фарб, – пригласил Нур Азиз.

Торобов почувствовал, что преодолен еще один отрезок, их разделяющий.

– Мне говорили, что у вас можно приобрести артефакты из Сирии. Там идут бои и страдают античные постройки. Вы своей коммерческой деятельностью спасаете от исчезновения драгоценные свидетельства древности. За это вас не преследовать надо, а кланяться до земли.

– К сожалению, не все так считают, – скромно потупился Нур Азиз. – Однако я должен вас огорчить. С Сирией мы не работаем. Главным образом с Ливией. Там есть наш представитель.

– А что вы можете предложить?

– Сейчас, увы, ничего. Но если сделать заказ, можно, например, получить рисунки из пещер в Сахаре.

– Как, знаменитые наскальные рисунки в Тадрарт-Акакус? Но ведь они нанесены на каменный монолит!

Торобов вспомнил свое посещение пещер на границе раскаленной пустыни, когда, ослепленный жгучим солнцем, ты входишь в прохладные гроты и на скальной породе неяркими красками из растертых разноцветных камней нарисованы сцены охоты, бегущие стада жирафов, картины первобытной жизни, в которой уже существовали все сюжеты более поздних времен. Женщина держит на поводке собачку, словно иллюстрация к Чехову. Два старика, мужчина и женщина, любовно поддерживают друг друга, – «Старосветские помещики» Гоголя. Все это вспомнил Торобов, слушая арабского коммерсанта.

– Но как эти рисунки можно привести из Сахары? Должно быть, копии, а не подлинники?

– Есть особая технология снятия рисунков с камня. Ткань, пропитанную особым раствором, прикладывают к рисунку. Обрабатывают раскаленным паром. Рисунок переходит на ткань. Ткань сворачивают в рулон и везут в Европу. И на стене какого-нибудь русского миллиардера появляется рисунок неолита, изображающий охоту на гиппопотамов.

– Поразительно, доктор Нур!

Торобов вдруг остро почувствовал связь между этим чинным арабом и Фаруком Низаром, чей след незрим, как след змеи на камне. Особым чувствилищем, таинственным органом, расположенным где-то в глубине гортани, он ощутил близость Фарука. Словно тот сейчас выйдет из-за перегородки и предстанет перед Торобовым.

– Но как я могу сделать заказ на такой рисунок? – Торобов одолел волнение, боясь, что Нур Азиз угадает его смятение.

– Боюсь, что сейчас это невозможно, месье Фарб. Мне нужно согласовывать этот вопрос с руководителем фирмы.

– Разрешите мне выйти на него непосредственно, и я предложу ему цену, от которой он не откажется.

Зрачки араба чуть заметно дрогнули, словно бесшумно щелкнул запор и между ними возникла стена, непроницаемая, как стальная дверь. Но кое-что не успело скрыться за этой непробиваемой сталью. Как лоскут защемленного платка. Эта была Ливия. Там, в разорванной революцией стране, где грохотали пулеметы и носились отряды повстанцев, среди разграбленных римских поселений, на берегу лазурного моря, находился Фарук Низар. Его черная голова и черные сутулые плечи, пробитые попаданиями.

– Благодарю вас, доктор Нур. Вы позволите мне навестить вас еще раз?

– Буду рад, месье Фарб. – Араб, изысканно кланяясь, провожал его до дверей, звякнувших бубенцом. Выпустил на улицу, где звенела арабская музыка, пахло жареной рыбой, и проходящая женщина в хиджабе бросила на него огненный взгляд.

Он шел, обдумывая результаты визита. Таинственное, размещенное в гортани чувствилище указывало на Ливию. Туда вел след Фарука Низама, след змеи, скользнувшей по камню. Торобов заметил, что за ним следят. Араб в кожаной куртке и красном шарфе следовал за ним на небольшом расстоянии. Замирал, если Торобов останавливался. Отворачивался и рассматривал витрины, если Торобов поворачивал голову. Второй наблюдатель, тоже араб, в пальто и синей вязаной шапочке, держался в стороне от первого, не отставал от Торобова. Это была слежка, наружное наблюдение.