Ставка на бандитов

Зная вздорный характер своего шефа, мужчина промолчал, однако про себя решил сделать по-своему. Людей и так в бригаде не хватало, а начни зажимать болты, они все разбегутся по другим группировкам.

Заика тоже все прекрасно понимал, он лишь пытался показать, кто в доме хозяин.

С тех пор как он связался с Дюком и наладил сбыт наркотиков, поступающих в Россию из-за рубежа, ему стало некогда заниматься повседневными вопросами, связанными с руководством бригадой. По сути дела, все лежало на плечах Вадима, с которым Александр Ступнин (прозванный сверстниками Заикой за въевшуюся по молодости привычку тянуть гласные — от привычки он со временем избавился, а вот прозвище так и прилипло к нему на долгие годы) в свое время занимался в одной секции по боксу.

В спорте Саша ничего не добился, однако при случае любил щеголять словечками типа «…у нас, у боксеров…» или «…мы спортсмены…», что, по его глубокому убеждению, придавало ему некоторый шарм.

Но вряд ли нашелся бы хоть один человек, серьезно воспринимавший Заику как спортсмена.

Другое дело Вадим…

О Вадиме Стародубцеве в свое время много говорили в спортивных кругах. Чемпион среди юниоров в полусреднем весе, а затем и серебряный призер чемпионата Европы — он, к всеобщему удивлению, рано покинул большой спорт и занялся тренерской работой. Никто не понимал причин такого поступка, строились различные догадки, но правду знали немногие.

Дело в том, что у Вадима подрастал младший брат, которого он безумно любил.

Вадик и Сережа Стародубцевы росли без родителей: мать их умерла при родах второго сына, а отец, профессиональный спортсмен-мотогонщик, разбился на соревнованиях; детей воспитывала старая бабушка — мать отца.

Когда старший брат принял нелегкое для себя решение — пожертвовать карьерой, титулами и званиями ради единственного по-настоящему родного человека, — Сереже шел десятый год (между ними была разница в двенадцать лет), и мальчик нуждался в твердой мужской руке. Вадим же почти все время пропадал на всевозможных сборах и соревнованиях, поэтому видел брата крайне редко. Посчитав за лучшее устроиться тренером в один из клубов ДОСААФ со стабильной зарплатой, а самое главное, с регламентированным рабочим временем, Стародубцев-старший каждую свободную минуту посвящал воспитанию Сергея, чтобы тот не почувствовал себя обделенным вниманием и родительской заботой.

Спустя несколько лет в спортзале клуба и произошла встреча между бывшими однокашниками.

Ступнин зашел, как он сам говорил, «тряхнуть стариной». Неожиданная встреча приятно удивила обоих. Хотя их отношения нельзя было назвать особо дружескими, все же приятно вспомнить прежние времена.

С тех пор они стали чаще видеться, ходить друг к другу в гости, пока однажды Саша не предложил товарищу поступить охранником в какой-то вновь открывшийся кооператив. Работа оказалась несложной, а регулярно получаемые деньги приятно оттягивали карман.

Так и пошло.

Много воды утекло за эти годы. Кооператив распался, Страна Советов превратилась из могучей социалистической державы в слаборазвитое государство с ярко выраженными признаками строящегося дикого капитализма, а Саша с Вадимом по-прежнему оставались в одной упряжке.

Правда, от прежнего тщедушного юноши, каким был Заика, не осталось и следа. Вместо юношеских комплексов у него появились непомерные амбиции. Из всех существующих богов Ступнин молился лишь одному — себе.

А Стародубцев, хоть и приобрел внешний лоск, по-прежнему оставался самим собой, конечно, сообразуясь с веяниями времени. В сущности, вся группировка давно находилась в его руках, а Заика оставался лишь в качестве «свадебного генерала». Но у Вадима ни разу не возникла мысль полностью захватить власть. Существующий порядок вещей вполне его устраивал.

— Слушай, Вадим, — Заика вернулся к первоначальной теме разговора, — как ты думаешь, что нам делать с этим блатным?

— Не знаю, Саша, — честно ответил Стародубцев, — может, посоветуешься с Дюком?

— Зачем?

— По крайней мере, он единственный из всех наших знакомых вор в законе, который поддерживает отношения с блатными, мелочь всякую я не считаю.

Заике сама мысль обратиться к кому-то за советом казалась чудовищной. Он раздраженно произнес:

— До этого я мог бы дойти и без твоей помощи.

— Ну как знаешь, — отмахнулся Вадим, — ты босс, тебе и решать. Только попомни мои слова, хлебнем мы горя с этими пистолетами.

— Ладно, ладно, разберемся. — Видя, что помощник собрался уходить, он ему сказал: — Увидишь Грача или Дыню, передай, пусть зайдут.

— Хорошо, — пообещал Стародубцев, плотно закрывая за собой дверь, обшитую кожей цвета кофе с молоком.

ГЛАВА 3

Рано утром следующего дня майор Тимошин, стоя перед сбившейся в кучку группой сотрудников во внутреннем дворе управления Федеральной службы контрразведки, бывшем всесильном КГБ, подробно инструктировал подчиненных по поводу предстоящей операции.

Внимательно вглядываясь в лица, но не задерживаясь подолгу ни на ком из них, он говорил:

— Главное, запомните, чтобы не было никакой стрельбы, никакого шума. Работать надо аккуратно. Лишний шум равносилен провалу всей операции. Брать объект можно только в подъезде, ни в косм случае не на улице. Если обстоятельства не позволят все сделать тихо, в силу вступает «план бета». В машину сажать его без наручников и в полном сознании, ни в коем случае не бить. Особенно это касается тебя, Гусев, — майор пристально посмотрел на одного из сотрудников, выделяющегося своей крупной фигурой, — никаких объяснений шеф не поймет. Ну разве что реальная угроза для жизни. Хотя, думаю, до этого не дойдет. Все ясно?

— Все, все, — нестройным эхом ответили бывшие комитетчики, а ныне офицеры ФСК.

— Значит, так. Группа Гусева, используя маскировку, блокирует подъезд и подступы к нему. Твои люди, Сапронов, — Тимошин многозначительно посмотрел на лысого коротышку со спортивной сумкой, перекинутой через плечо, из которой торчал пламегаситель укороченной модификации автомата Калашникова, — перекрывают чердак и следят за окнами.

Сапронов отозвался неожиданно низким басом:

— Понятно.

— Если понятно, тогда по машинам, — приказал майор и, проходя к стоящей в нескольких метрах от него серой «волге» с частными номерами, на ходу бросил: — По дороге проверим радиостанцию. Поехали.

Через несколько минут из ворот внутреннего двора здания на Лубянке с небольшим интервалом выехали четыре различных автомобиля. В каждом из них находились три человека, не считая машины старшего, в которой, кроме него и водителя, разместились три оперативника…

Фомин проснулся от размеренного звука барабанившего с улицы по жести подоконника дождя. Сквозь неплотно зашторенные занавески проглядывал унылый сумрак пасмурного московского утра.

Поднявшись с мягкой перины, Монах подошел к окну. Наверное, впервые за долгие годы, глядя сквозь мокрые стекла в дождевых потеках на окружающий мир, он почувствовал, что чего-то не хватает, хотя никак не мог понять, чего же именно.

Наконец его осенило.

На рамах, аккуратно выкрашенных в белый цвет, не было металлических решеток, а по улице не брели ровным строем колонны арестантов в черной робе, выделяясь на фоне снега.

Вместо этого его взгляду открылась панорама Кутузовского проспекта с пролетающими по нему автомобилями, разбрызгивающими успевшие скопиться лужи. По тротуару спешили по своим делам москвичи, прячась под разноцветными зонтиками.

От созерцания столь непривычной для Фомина и в то же время такой желанной картины его оторвал настойчивый звонок в дверь. По-видимому, кроме него, в квартире никого не было, так как трель снова повторилась.

Подойдя к двери, Монах щелкнул задвижкой старого замка и распахнул ее.

На пороге стоял мужчина приблизительно одного с Фоминым возраста, одетый в черные джинсы и темно-коричневую тенниску.

Круглое лицо озаряла радостная улыбка, в сочетании с очками в позолоченной оправе, сквозь мощные линзы которых смотрела пара пытливых глаз, придававшая всему облику вошедшего вид этакого безобидного ученого-чудака, помешанного на науке.