Разрушение Трои

Василий Андреевич Жуковский

РАЗРУШЕНИЕ ТРОИ

Из «Энеиды» Виргилия

Все молчат, обратив на Энея внимательны лица.С ложа высокого так начинает Эней-прародитель:«О царица, велишь обновить несказанное горе:Как погибла Троя, как Приамово царствоГреки низринули, все, чему я плачевный свидетель,Все, чего я был главная часть… повествуя об этом,Кто – мирмидон ли, долоп ли, свирепый ли ратник Улисса —Слез не прольет! Но влажная ночь уже низлетелаС тихого неба; ко сну приглашают сходящие звезды.Если ж толь сильно желание слышать о наших страданиях,Слышать о страшном последнем часе разрушенной Трои, —Сколь ни тяжко душе вспоминать о бедах толь великих,Я повинуюсь. Войной утомленны, отверженны роком,Столько напрасно утративши лет, полководцы данаевХитрым искусством небесной Паллады коня сотворили,Дивно-огромного, плотные ребра из крепкия сосны,В жертву богам при отплытии (так молва разгласила).Тут избранных мужей, назначенных жребием, тайноСкрыли они в пространные недра чудовища: полноСделалось чрево громады одеянных бронею ратных.Близ Илиона лежит Тенедос, знаменитый издревлеОстров, обильный, доколе стояло царство Приама,Ныне же бедный залив, кораблям ненадежная пристань.Там, удалясь, у пустых берегов притаились данаи;Мы же их мнили уплывшими с ветром попутным в Микины.Тевкрия вся от тяжелой печали вдруг отдохнула;Град растворился; рвемся на волю, чтоб лагерь дорийский,Место пустое и берег, врагами оставленный, видеть.Там стояло их войско; тут шатер был Ахиллов;Здесь корабли их; там поле, где рати обычно сражались».Все дивятся опасному дару безбрачной Паллады;Все дивятся великой громаде, и первый Тиметос —Был ли он враг нам, судьба ль уж паденье Пергама решила —В город вовлечь и в замке поставить коня предлагает;Но проницательный Капис и каждый, в ком ясен был разум,В море советуют козни данаев с их даром невернымБросить или предать огню и пеплом развеять;Или, чрево пронзив, сокровенное в нем обнаружить.Так в нерешимости мнений толпа волновалась. Но быстро,Гневен, стремится от замка, один впереди, провожаемСонмом шумящим народа, Лаокоон; издалекаОн возопил: «О, несчастные! что за безумство, граждане!Верите ль бегству врага? Иль мните, что дар нековарныйМогут оставить данаи? Так ли узнали Улисса?Или ахеяне здесь, заключенные в древе, таятся;Или громада сия создана, чтоб, на гибель Пергаму,В домы наши глядеть и град сторожить с возвышенья;Или коварство иное… коню не вверяйтеся, тевкры!Что здесь ни будь… я данаев страшусь и дары приносящих».Так сказал, и копье тяжелое мощной десницейОн в огромный бок и в согбенное чрево громадыРинул; вонзившись, оно зашаталось; дрогнуло зданье;Внутренность звон издала; застенало в недре глубоком.Так, когда бы не боги, когда б не затменье рассудка,Нам бы тогда же открыло их козни железо… и ты бы,Троя, стояла, ты бы стояло, жилище Приама!Вдруг дарданские горные пастыри с криком и плескомЮношу, руки ему на хребет заковавши, к ПриамуСилой влекут; он сам, неведомый им, замышляяХитрость и средство ахеян впустить в Илион, произвольноПредал себя, отважный, на все готовый заране:Козни ль свои совершить иль верною смертью погибнуть.Жадно троянские бросились юноши грека увидеть;Стали кругом и спорят друг с другом, чтоб пленным ругаться…Сведай же хитрость ахеян; в злодействе единомВсех их узнай! Стоя один, посреди толпы, смятен, безоружен,Робко водил он кругом недоверчивый взор; напоследок:«О, какая земля, какое море, – воскликнул. —Примут меня, и что мне теперь, несчастливцу, осталось!Места меж греками нет, а здесь раздраженная Троя,Полная праведной мести, погибелью мне угрожает!»Жалоба пленника тронула наши сердца; замолчалоБуйство толпы; вопрошаем: какой он породы? откуда?Что намерен начать? за что судьбу упрекает?Бремя страха сложивши, Приаму ответствовал пленник:«Что б ни случилось, о царь, ничего не сокрою. Во-первых,Родом я грек – не таюсь; Синон быть может несчастен,Воля судьбы; но коварным лжецом никогда он не будет.Верно, молва донесла до тебя знаменитое имя,Верно, слыхал о делах Паламеда, Вилова сына;Славный вождь, но безвинно, по злым наущеньям пелазгов,Только за то, что войны не оправдывал, преданный смерти,Ныне же, света лишенный, от них же, свирепых, оплакан.Сродник его, мой убогий отец, его попеченьямВ юности вверил меня, снарядив на войну; и доколеБыл почтен Паламед, заседая с вождями в совете,Был и я не без имени, было и мне уваженье.Но с тех пор как пал он жертвой Улиссовой злобы,Тяжкую жизнь во мраке печальном влачил я, бесплодноВ сердце своем негодуя на гибель невинного друга;О, безрассудный! я не смолчал, но смело грозилсяМстить за него, лишь только б в Аргос возвратиться с победойБоги велели! Угрозы мои распалили их злобу.С той минуты беды за бедами; Улисс неусыпно,Сам виновный, меня обвинял в замышленьях, коварноСеял наветы в толпе и губил меня клеветами.Прежде не мог успокоиться он, доколе Калхаса…Но почто продолжать бесполезно-прискорбную повесть?Что прибавлю? Когда вам все греки равно ненавистны —Ведать довольно: я грек; поражайте меня; вы УлиссуТем угодите; и щедро за то наградят вас Атриды».Чужды сомненья, не зная всего вероломства пелазгов,Мы, любопытством горя, вопрошать продолжаем Синона.Снова начал он робкую речь с лицемерным смиреньем:«Долгой осадой наскучив, бесплодной войной утомленны,Греки не раз от упорныя Трои бежать замышляли.О! почто сего не свершилось? Но бури от моряЧасто им путь заграждали, и южный ветер страшил их.С той же поры, как построен был конь сей из брусьев сосновых,Грозы с небес не сходили, и ливень шумел непрестанно.В трепете мы Эрифила узнать, что велит нам оракул,В Дельфы послали – с ужасным ответом он возвратился:Греки, плывя к Илиону, кровию девы закланнойВечных склонили богов даровать им ветер попутный:Крови аргосского мужа и ныне за ветер возвратныйТребует небо. Едва разнеслось прорицанье в народе,Все возмутились умы, сердца охладели, и трепетКости проникнул. Кому сей жребий? Кто Фебова жертва?С шумом тогда Улисс ухищренный Калхаса пророкаСилой привлек пред народ, да откроет волю бессмертных.Многие тут же, зная Улисса, мне предсказалиУмысел злой на меня и ждали в смятенье, что будет;Десять дней прорицатель молчал и, таясь, отрекалсяЖертву назвать и слово изречь, предающее смерти.Но, наконец, приневолен докучным Улиссовым воплем,Он произнес… то было мое несчастное имя!Все одобрили выбор, и всяк, за себя трепетавший,Рад был, что грозное всем одному обратилось в погибель.День роковой наступал; меня уж готовили в жертву;Были готовы и соль и священный пирог, и повязкаМне уж чело украшала… но я (не сокрою) разрушилЦепи, скрылся в болото и там, в тростнике притаившисьНочью ждал, чтоб они, подняв паруса, удалились…Нет теперь мне надежды отчизну древнюю видеть!Вечно милых родных и отца желанного вечноЯ не увижу! Быть может, и то, что их же, невинных,Мне в замену, за бегство мое, убийцы погубят…О! всевышними, зрящими вечную правду богами.О! правотой неизменною – если еще сохраниласьГде на земле правота – молю: яви сожаленьеБедному мне и тронься на мой незаслуженный жребий!»Мы, сострадая, скорбели над ним, проливающим слезыСам благодушный Приам повелел тяготящие узыС пленника снять и ему с утешительной ласкою молвил:«Кто бы ты ни был, забудь о своих неприязненных греках;Наш ты теперь; ободрись и друзьям откровенно поведай:Что знаменует громадный сей конь? На что он воздвигнут?Кем? Приношение ль богу какому? Орудие ль брани!» —Так Приам вопрошал. И, полный коварства пелазгов,Пленник, поднявши к священному небу свободные руки:«Вы, светила небесные, вы, надзвездные боги,Вас призываю (воскликнул), вас, от которых бежал я,Жертвенный нож, алтарь, роковая повязка! ОтнынеЯ навсегда разорвал ненавистные с греками узы;Греки враги мне; свободно открою троянам их тайны:Чуждый отчизне, я чужд навсегда и законам отчизны.Ты же мне данный обет сохрани, сохраненная Троя,Если тебе во спасенье великую истину молвлю.Всех упований подпорой, надежной помощницей в битвах.Грекам Паллада была искони; но с тех пор как преступныйСын Тидеев и с ним Улисс, вымышлятель коварныхКозней, из храма Палладиум, стражей высокого замкаСмерти предав, унесли и рукой, от убийства кровавой,Девственно-чистых богини одежд прикоснуться дерзнули —Кончилась наша доверенность к ней, охладела надежда,Сила упала, от нас отклонилась богиня; и зрелисьЯвные знаки гнева Тритоны: лишь только во станеБыл утвержден похищенный идол, ожившие очиВдруг ослепительным блеском зажглись, по членам соленыйПроступил, и трикраты (о страшное чудо!) богиня,Прянув, воздвигнула щит и копьем потрясла, угрожая.Нам, устрашенным, Калхас немедля советует бегство.Трое не пасть от аргивския силы, – прорек он, – иль сноваГреки должны вопросить оракул в Аргосе и моремВзятый в отчизну Палладиум вновь привести к Илиону.Знайте ж: теперь, переплывши в Аргос с благовеющим ветром,Рать и сопутных богов они собирают, чтоб сноваВслед за Калхасом войной на Пергам неожиданной грянуть.В дар же богам за Палладиум, в честь оскорбленной ТритоныИми воздвигнут сей идол, чтоб их святотатство загладить;Сам Калхас повелел, чтоб конь сей чудовищный созданБыл из крепких досок и высился ростом огромнымК небу, дабы не пройти во врата и не стать в ИлионеГрозной защитой народу по древним сказаниям предков.Ведай же, Троя: когда оскорбите святыню Минервы,Гибель великая – о! да обрушат ее на КалхасаПраведны боги! – постигнет Приамов престол и фригиян;Если же сами коня возведете во внутренность града,Некогда Азия стены Пелопсовы сильной оступитРатью, и наших потомков постигнет мстящая гибель».Боги! боги! притворным речам вероломца СинонаЖадно поверили мы… и те, кого ни ТидеевСын, ни Ахилл-фессалиец, ни десять лет непрерывнойБрани, ни тысяча их кораблей покорить не умели, —Те единому слову, одной слезе покорились.Тут явилось другое, неслыханно страшное чудоНашим очам и вселило в сердца неописанный трепет.Лаокоон, Нептунов избранный жрец, всенародноТучного богу вола приносил пред храмом на жертву…Вдруг, четой, от страны Тенедоса, по тихому морю(Вспомнив о том, трепещу!) два змея, возлегши на воды,Рядом плывут и медленно тянутся к нашему брегу:Груди из волн поднялись; над водами кровавые гребниДыбом; глубокий, излучистый след за собой покидая,Вьются хвосты; разгибаясь, сгибаясь, вздымаются спины,Пеняся, влага под ними шумит; всползают па берег;Ярко налитые кровью глаза и рдеют и блещут;С свистом проворными жалами лижут разинуты пасти.Мы, побледнев, разбежались. Чудовища прянули дружноК Лаокоону и, двух сынов его малолетнихРазом настигнув, скрутили их тело и, жадные втиснувЗубы им в члены, загрызли мгновенно обоих; на помощьК детям отец со стрелами бежит; но змеи, напавшиВдруг на него и спутавшись, крепкими кольцами дваждыЧрево и грудь и дважды выю ему окружилиТелом чешуйным и грозно над ним поднялись головами.Тщетно узлы разорвать напрягает он слабые руки —Черный яд и пена текут по священным повязкам;Тщетно, терзаем, пронзительный стон ко звездам он подъемлет;Так, отряхая топор, неверно в шею вонзенный,Бесится вол и ревет, оторвавшись от жертвенной цепи.Быстро виясь, побежали ко храму высокому змеи;Там, достигши святилища гневной Тритоны, припалиМирно к стопам божества и под щит улеглися огромный.Всем нам тогда предвещательный ужас глубоко проникнулСердце; в трепете мыслим: достойно был дерзкий наказанЛаокоон, оскорбитель святыни, копьем святотатнымНедра пронзивший коню, посвященному чистой Палладе.«Ввесть коня в Илион! молить о пощаде Палладу!" Весь народ возопил…Стены поспешно пронзаем; разломаны града твердыни;Все на работу бегут: под коня подкативши колеса,Ставят громаду на них и, шею канатом опутав,Тянут… шатнулось чудовище; воинов полное, в городМедленно движется; юноши вкруг и безбрачные девыГимны поют и теснятся, чтоб вервей коснуться руками.Вдвинулся конь и идет, угрожающий, стогнами Трои…О отчизна! о град богов Илион! о во браниСлавные стены дарданские! трижды в воротах громадаОстановилась, трижды внутри зазвучало железо…Мы ж, ослепленные, разум утратив, не зрим и не слышим.В замок Пергама введен наконец истукан бедоносный.Тут Кассандра, без веры внимаема нами, напрасноВещий язык разрешила, чтоб нам предсказать о грядущем;Мы слепцы, для которых сей день был последний, цветамиХрамы богов украшали, спокойно по стогнам ликуя…Небо тем временем круг совершило, и ночь полетелаС моря, и землю, и твердь, и обман мирмидонян объемляТенью великой; по граду беспечно рассыпавшись, тевкрыВсе умолкнули: сон обнимал утомленные члены.Тою порой от брегов Тенедоса фалангу аргивянСтроем несли корабли в благосклонном безлуния мракеПрямо к знакомым брегам; и лишь только над царской кормоюВспыхнуло пламя – судьбою богов, нам враждебных, хранимый,Тихо сосновые двери замкнутым в громаде данаямОтпер коварный Синон; растворившися, греков на воздухКонь возвратил; спешат из душного мрака темницыВыйти вожди: Стенел, и Тессандр, и Улисс кровожадный,Смело по верви скользя, и за ними Фоас с Афаманом,Внук Пелеев Неоптолем, Магаон, напоследокСам Менелай и с ним громады создатель Эпеос.Быстро напали на сонный, вином обезумленный город;Стража зарезана; твердые сбиты врата, и навстречуЖдущим у входа вождям мирмидоняне хлынули в Трою.Было то время, когда на усталых сходить начинаетПервый сон, богов благодать, успокоитель сладкий.Вдруг… мне заснувшему видится, будто Гектор печальныйСтал предо мной, проливая обильно горькие слезы,Тот же, каким он являлся, конями размыканный, черенПылью кровавой, истерты ремнями опухшие ноги.Горе! таким ли видал я его? Как был он несходенС Гектором прежним, гордо бегущим в Ахилловой бронеИль запалившим фригийский пожар в кораблях супостата!Всклочена густо брада; от крови склеилися кудри;Тело истерзано ранами, некогда вкруг илионскихСтен полученными. Сам, заливаясь слезами, казалосьТак во сне я приветствовал Гектора жалобной речью:«О светило Дардании! верная Трои надежда!Где так долго ты медлил? Гектор желанный, откудаНыне пришел ты? О! сколь же ты нас, по утрате толикихХрабрых друзей, по толиких бедствиях граждан и градаСердцем унылых обрел! И что недостойное светлыйОбраз твой затемнило? Откуда толикие раны?»Он ни слова; бесплодным вопросам он не дал вниманья;Но, протяжный, тяжелый вздох исторгнув из груди,Молвил: «Беги, сын богини, спасайся; Пергам погибает;Враг во граде; падает Троя; Приаму, отчизнеМы отслужили; когда бы от смертной руки для ПергамаБыло спасенье – Пергам бы спасен был этой рукою.Троя пенатов своих тебе поверяет, прими ихВ спутники жизни; для них завоюй обреченные небомСтены державные, их же воздвигнешь, исплававши море».Кончил – и вынес из тайны святилища утварь, повязки,Вечно пылающий огнь и лик всемогущия Весты.Тою порою по граду, шумя, разливалася гибель.Боле и боле – хотя в стороне, одинок и непышен,Дом Анхиза-родителя сенью закрыт был древесной —Шум приближается; явственней слышно волнение брани.Я очнулся и ложе покинул; на верхнюю кровлюДома взбежал и стою, внимательным слушая ухом.Так – когда, раздуваемый бурей, свирепствует пламеньВ жатве, иль ливнем поток наводненный, с горы загремевши,Губит поля, и веселые нивы, и труд земледельца,С корнями рвет и уносит деревья – с вершины утесаВ смутном неведенье силится к шуму прислушаться пастырь.Все мне тогда – и видения тайна и козни данаев —Вдруг объяснилось. Уж дом Деифобов горит и огромнойГрудой развалин, дымящийся, падает; с ним пламенеетУкалегонов, и заревом блещут сигейские воды;Слышны и крики людей и звонкой трубы дребезжанье.Я как безумный за меч… но куда с мечом обратиться?Рвусь нетерпеньем дружину созвать, чтоб броситься в замок;Ярость и бешенство душу стремительно мчат, и погибнутьСмертью прекрасной в бою с тоскою мучительной жажду.Вдруг явился Панфей, убежавший от копий ахейских,Старец Панфей, Отриад и в замке жрец Аполлонов.Утварь и лики богов побежденных похитив, младогоВнука он влек за собой и, беспамятен, мчался к Анхизу."Есть ли надежда, Панфей? Уцелели ль замка твердыни?» —Я вопросил; отчаянным стоном ответствовал старец:«День последний настал, неизбежное время насталоЦарству; мы были трояне, был Илион, и великойТевкрии слава была… на аргивян жестокий ЮпитерВсе перенес; господствуют греки в пылающем граде,Гибельно высясь над площадью замка, ратников сонмыКонь извергает; Синон, торжествуя, пожарное пламяТщится усилить; там непрестанно двумя воротамиВойска бесчисленны входят, каких не видали Микины;Здесь, захвативши тесные выходы, сильная стражаСдвинула копья, и грозно, вонзиться готовое, блещетИх острие; безнадежно, расстроенной, слабой дружинойБьются привратные воины, силясь напрасно отбиться».Страшною вестью Панфея и силой бессмертных влекомый,Я побежал, куда призывали Эриннис, и шумныйГовор сраженья, и пламень, и стон, ко звездам восходящий.Следом за мною Рифей и зрелый мужеством Ифит;К нам пристали при блеске пожара Димант с Гипанисом,К нам и Хорев Мигдонид, в Илион приведенный судьбоюЗа день пред тем, горящий безумной к Кассандре любовью,С верною помощью к тестю Приаму и Трое… несчастный!Купно с другими вещим речам вдохновенной невесты он не поверил…Я же, их видя решительных, жаждущих боя, воскликнул:«Юные други! сердца, толь напрасно бесстрашные ныне!Если, отважась на все, испытать вы со мною готовыСилы последней (что же фортуна решила, вы зрите:Наши святилища бросили, наши покинули храмыБоги, хранители Трои; снятый Илион исчезаетДымом), на смерть побежим, ударим в средину оружий;Други! спасенья не ждать – одно побежденным спасенье».Вспыхнула бодрая младость. Подобно как в темном туманеРыщут, почуя добычу, гонимые бешенством глада,Хищные волки и, пасти засохшие жадно разинув,Их волчата ждут в логовищах, – сквозь копья и сонмыТак на погибель ударились мы, пролагая в срединуГорода путь, облетаемы ночи огромною тенью.Ночь несказанная; где слова для ее разрушений?Кто и какими слезами такую погибель оплачет?Падает древний град, многолетный властитель народов;Всюду разбросаны трупы; лежат неподвижно во прахеУлиц, на прагах домов, при дверях, во святилищах храмов.Но не одну безотпорную смерть принимает троянец,Часто горит в побежденном привычная бодрость и гибнетГрек-победитель… Везде, отовсюду являются взоруУжас, и бой, и кровавая смерть в неисчисленных видах.Первый из греков, дружиною встреченный нашей на стогнах,Был Андрогей; в обманчивом сумраке ночи приемляНас за данаев союзных, он так дружелюбно воскликнул:«Братья, спешите; где же так долго вас задержалаПраздная лень? Давно расхищают горящую ТроюГреки; а вы едва с кораблями расстаться успели».Так он сказал; но, узрев безответную нашу суровость,Вмиг догадался, кто перед ним, отскочил и умолкнул,Скованный страхом. Как путник, змею разбудивший ногою,Трепетен рвется назад, узрев, как она, развернувшись,Гнев воздымает и свищет, подняв чешуи голубые, —Так, задрожавши, от нас побежал Андрогей… но напрасно!Мы за ним; разорвали их строй; и, не ведая града,Вдруг осажденные страхом, незапностью, ночью и нами,Все до единого пали враги. Улыбнулась фортунаПервому нашему бою. Хорев, воспаленный удачей,«Други! – воскликнул. – Отважимся ввериться первому счастью;Нам благосклонно судьба указует наш путь; облачимсяВ брони данаев, щиты переменим; обманом иль силой —Все равно для врага. И ныне оружие самиГреки троянам дадут». Сказал и надел АндрогеевГривистый шлем, завоеванный щит надвинул на шуйцу,Греческий меч утвердил на бедре. Ему подражая,Бодро Димант, и Рифей, и вся молодая дружинаСвежей добычей оружий себя ополчили. В срединуГреков бежим… но боги отчизны были не с нами.Подвигов много, врагами не узнанны, в сумраке ночиМы совершили, много данаев низринуто в Оркус.Мчатся из града; иных загоняет постыдная робостьВ недра коня, и приемлет их снова знакомое чрево.Но… богам отвратившимся, поздно вверяться надежде!Вдруг из храма Паллады влекут за власы распущенны,Вырвав ее из святилища, дочь Приама Кассандру,К темному небу напрасно подъемлющу пламенны очи —Очи одни, окованы были невинные руки;Страшного вида сего не стерпело сердце Хорева;Он, обезумленный, прямо в средину толпы их; и, сдвинувГруди и копья, мы дружно за ним; но плачевно-ужасныйБой тогда закипел: трояне, обмануты видомНаших греческих лат и сверканием шлемов косматых,С кровли высокого храма пустили в нас тучею стрелы;Стон пораженных нам изменил; на Кассандрины воплиБросился враг; мы все опрокинуты; с бурным АяксомОба явились Атрида – за ними толпами данаи.Так, подымаясь крутящимся вихрем, сшибаются ветрыНот и Зефир, и на легких несомый конях от востокаЭвр, и бушуют леса, и Нерей опененным трезубцемБьет по водам, и до самого дна содрогается море.Скоро и греки, испуганны мраком ночным и по градуНашей дружиной рассеянны, вышли из тайных убежищ,Первые нас по щитам и обманчивым броням узнали,Вслушались в наши слова и чужие заметили звуки.Множество нас задавило: первый мечом ПенелеяПал Хорев пред святым алтарем броненосной Паллады;Пал и Рифей, из троян непорочнейший, правды блюститель(Иначе боги судили о нем); Димант с ГипанисомПали от копий троянских; ни Фебова риза, ни святостьЧистыя жизни тебя не спасли, о Панфей благодушный,Прах Илиона, все блага мои поглотившее пламя.Вас призываю! вы зрели, что я не чуждался ни копийВражьих, ни силы врага; и когда бы назначил мне жребийПасть – я паденье свое заслужил. Но из битвы (за мноюИфит один с Пелиасом, Ифит, уже отягченныйДряхлостью лет, Пелиас, умирающий, ранен Улиссом)Я устремился на стон, огласивший чертоги Приама.Там все ужасы брани стеклися: как будто во градеНе было битвы иной и нигде никого не разили —Так свирепствовал Марс, так бешено греки рвалисяВ замок и, сдвинув щиты черепахой, на вход напирали.Множеством лестниц унизаны стены; вверх по ступенямЛезут данаи, шуйцей щиты над главами под копьяНаши подставив, десной за вершину ограды хватаясь;Тевкры, готовя отпор, разоряют и башни и домы.Вместо оружий сбирают обломки с намереньем грознымВ битве отчаянной ими врага раздавить, погибая;С шумом державного дома царей позлащенны убранстваПадают; меч обнаживши, другие, у врат осажденныхТесной дружиной столпясь, ограждают святилище прага.Взорванный гневом, стремлюсь на защиту Приамова дома,Ратных усилить и бодрого духа придать побежденным.Были сокрытые двери в стене высокого замка.Ход потаенный из внешнего града в царево жилище;Часто, во дни благоденствия Трои, ко свекру ПрнамуОным путем Андромаха несчастная тайно ходила:Взор престарелого деда порадовать внуком цветущим.Оным путем пробираюсь к тому возвышенью, откудаТщетно последние стрелы на греков бросали трояне.Там воздымалась стремнистая башня, весь град перевыся:С кровли ее неприступной видимы были вся Троя,Все корабли мирмидонян, весь греческий стан отдаленный.Там, где она со стены висела громадою всеюГрозно над градом, как туча, мы острым железом подрылиСплоченны камни и двинули башню… гремя и дымяся,Вдруг она повалилась и страшной развалиной палаВся на греков; погибших сменили другие, и градомСтрелы, копья и камни опять полетели.Всех опредя, напирал на преддверие Пирр бедоносный,Грозен, как пламенный, медной броней и стрелами сияя.Так на солнце змея, напитавшися ядом растений,Долго лежав неподвижно под тягостным холодом снега,Вдруг, чешуи обновив, расправляет красы молодые,Скользкий волнует хребет, золотистую грудь надувает,Вьется в лучах и жалом тройным, разыгравшися, блещет.С ним великан Пернфрас, и правитель Ахилловых конейОруженосец Автомедон, и дружина скирнянШумно к чертогам теснятся и пламень бросают на кровли.Сам же, у всех впереди, он огромной двуострой секиройРушит затворы, с притолок тяжких, окованных медью,Петли сбивает, брусья дробит и плотные доскиВдруг прорубил – широкою щелью разинулись двери.Видимы стали и внутренний двор и ряды переходов,Видима древняя храмина прежних царей и Приама,Видимы в сенях и стражи, хранители царского прага.В самом же доме и жалобный крик, и шум, и волненье;Звонкие своды чертогов наполнив пронзительным стоном,Жены рыдают; к звездам подымает отчаянье голос.Бледные матери, бегая в мутном безумии страха,Праги объемлют дверей и к ним прилипают устами.Вдруг вторгается Пирр, как отец, неизбежно – ужасный.Тщетны заграды; низринута стража; таран стенобойныйСшиб ворота; расколовшись, огромные рухнули створы;Силе прочистился путь, и в пролом, опрокинув передних,Ринулся грек, и врагами обители все закипели.Менее грозен, плотину прорвав и разрушивши стену,С ревом и с пеной стремится поток из брегов и, равнинуШумным разливом окрест потопив, стада и заградыМчит по полям. Я видел убийством яримого Пирра;Видел обоих Атридов, дымящихся кровью в обители царской;Видел Гекубу, и сто невесток ее, и Приама,Кровью своею воздвигнутый ими алтарь обагривших.Вдруг пятьдесят сыновних брачных чертогов, надеждаСтольких внуков, и стены, добыч многочисленных златомГордые, пали – пожаром забытое схвачено греком.Знать пожелаешь, быть может, царица, что было с Приамом.Видя падение града, видя пылающий замок,Видя врага, захватившего внутренность царского дома,Старец давно позабытую броню на хилые плечи,Сгорбленный тягостью лет, чрез силу надел, бесполезныйМеч опоясал и в сонмы врагов пошел на погибель.В самой средине царских чертогов, под небом открытым,Был великий алтарь; над ним многолетнего лавраСень наклонялась и лики домашних богов обнимала.Там с дочерями сидела Гекуба. Напрасно – укрывшисьРобко под жертвенник, словно как стая пугливая горлицВ грозу под ветви, – кумиры бессмертных они обнимали.Вдруг царица одетого бронею младости браннойВидит Приама. «Куда ты, бедный супруг (возгласила)?Что ополчило тебя? К чему безрассудная бодрость?Ныне такая ли помощь, такой ли защитник ПергамуНужны? Пергама не спас бы теперь и великий мой Гектор.С нами останься, Приам; алтарь защитит нас,Или умрем неразлучны». Сказала и, руку супругуДавши, старца с собой посадила на месте священном.Вдруг из убийственных Пирровых рук убежавший Политос,Сын последний Приама, сквозь копья, сквозь сонмища вражьи,Вдоль переходов, пустыми чертогами, раненый, мчится;Быстро за ним сверкающий Пирр с неизбежным убийствомГонится… близко; нагнал, достигнул железом; пронзенный,К лону родителей кинулся юноша, в страхе пред нимиПал, содрогнулся… и жизнь пролилася потоками крови.Тут закипело Приамово сердце. Сам погибая,Он не стерпел толь великого горя и гневно воскликнул:«О, чудовище! Боги тебе, святотатный убийца,Боги – если живет в небесах правосудная жалость —Мзду ниспошлют; по заслуге получишь награду, губитель,Ты предо мной моего растерзавший последнего сына!То ли Ахилл, от тебя названьем отца поносимый,Сделал с Приамом – врагом? Он, краснея, почтил униженьеСтарца молящего; дал схоронить мне бездушное телоГектора – сына и в Трою меня отпустил безобидно».Так он сказал и копье бессильное слабой рукоюБросил; оно, ударяся в медь, зазвеневшую глухо,Тронуло выгиб щита и на нем без движенья повисло.Яростно Пирр возопил: «Иди же с поносной отсюдаВестью к Пелиду-отцу; не забудь о бесславных деяньяхПирра поведать ему; теперь же умри». БеспощадноОн перед жертвенник дрогнувший старца повлек; сединамиШуйцу, облитую кровью сыновней, опутал, десницейМеч замахнул и в ребра до самой вонзил рукояти.Так совершилася участь Приама; так он покинулЗемлю, зревши добычей пожара Пергам и паденьеТрои, некогда сильный властитель народов, державныйАзии царь… и великое тело на бреге пустынномНыне без чести лежит, обезглавлено, труп безымянный.Тут впервые мне ужас предчувствия душу проникнул:Я обомлел; я о милом старце родителе вспомнил,Видя, как дряхлый ровесник его, под рукой беспощадной,Царь издыхал; я вспомнил о сирой Креузе, о доме,Преданном греку во власть, о судьбине младенца Иула.Взор обращаю: нет ли со мною сподвижников ратных?Все исчезли; одни, утомленные битвою, с башниПрянули в город; другие отчаянно кинулись в пламеньЯ один уцелел. И вдруг в преддверии храмаВесты, робко-безмолвную, скрытую в темном притворе,Вижу Тиндарову дочь: при зареве ярком пожараСветлым путем я бежал, все оку являлося ясным.Там, опасаясь троян, раздраженных паденьем Пергама,Злобы данаев и мести супруга, отчизну и ТроюКупно губящая Фурия, жертвенник Весты объемля,В храме, богам ненавистная, тайно сидела Елена.Вспыхнуло сердце во мне; отомстить за погибель отчизныРвется мой гнев; истребить истребленья виновницу жажду«Ей ненаказанной Спарту узреть! в родные МикиныГордой царицей вступить, торжествуя! увидеть супругаДом родительский, чад, окруженной прискорбной толпоюДев илионских и пленных троян!… А Приам уж зарезан,Троя горит и Дардания целая кровью дымится!Нет! того не стерплю! пускай не великая славаЖеноубийце, пускай для него беспохвальна победа —Свет от чудовища должно очистить; кровавою местьюСердце свое утолю и пепел моих успокою».Так я, себя раздражая, злобой кипящий, стремился.Вдруг перед очи мои, откровенная, мрак осиявшиЯрким блистаньем, великой богиней, какою лишь небоЗнает се, предстала мать и, меня удержавши,Молвила так мне устами, живыми как юная роза:«Сын, для чего необузданной скорбию гнев пробуждаешь?Что за безумство? Ужели оставил о нас попеченье?Прежде помысли о том, где покинут тобою родитель,Дряхлый Анхиз, не погибли ль супруга Креуза и юныйСын твой Асканий? Кругом их обители бешено рыщетГрек, и давно бы, когда б не моя берегла их защита,Их истребило железо и пламень враждебный похитил!…Нет! не Парид, похититель преступный, не образ спартанки,Низкой Тиндаровой дочери – боги, разгневанны богиВаш опрокинули град и сразили величие Трои.Зри – я всякое облако, ныне темнящее слабыйСмертного взор и облекшее все пред тобою туманнымМраком, подъемлю – но только моим повелениям смело,Сын, покорись, и бесспорно мои поученья исполни.Там, где видишь разбросанны груды, утес на утесе,Где подымается черное облако праха и дыма,Там Посидон великим его потрясенны трезубцемСтены дробит и, подрыв основанья, весь город в обломкиРушит; здесь беспощадная Ира, на Скейских воротахГрозно воздвигшись, союзную рать с кораблей к Илиону,Броней звучащая, кличет…Там – оглянися – на замке, над градом, Тритона-ПалладаСела, гремящею тучей и страшной Горгоной блистая.Сам вседержитель и бодрость и бранную силу низводитСвыше на греков и сам на дардан подымает все небо.Нет упования, сын; беги, не упорствуй сражаться;Буду с тобой; невредимо достигнешь родительской сени».Так сказала и скрылась в глубокую бездну ночную.Грозныe лики тогда мне предстали, разящие ТроюСилы великих богов я увидел…Тут открылось, как, страшно разрушен, в огне распадалсяВесь Илион и в обломки валилась Нептунова Троя.Так на густой прародительский ясень, горы украшенье,Корни кругом подрубив, дровосеки, столпясь, нападают;Споря проворством, разят топоры; благородное древоЗыблется, сенью шумит, волосистой главою трепещет,Мало-помалу под ранами клонится… вдруг, изнемогши,Стонет и падает, всю завалив разрушением гору…Я удаляюсь, храним божеством; иду через пламень,Мимо врагов: раздвигаются копья, огонь уступает.К древней обители, к прагу священной родительской сениСкоро достиг я, и первой заботой в защитное место,На гору старца отца перенесть. Приближаюсь к Анхизу —Трою свою пережить и себя осудить на изгнаньеСтарец отрекся. «Вы, сохранившие бодрую младость,Вы, не лишенные мужеской силы годами, спешитеБегством спасаться, – сказал он. —Если б державные боги конец мой отсрочить хотели —Мне бы они сохранили мой дом. Но слишком довольноЗреть и однажды погибель своих и сожжение града.С миром идите, почтивши мое полумертвое телоСловом прощальным; смерть я сам обрету, иль, жалея,Враг умертвит старика. Не страшна погребенья утрата;Слишком долго, противный богам, на земле я промедлил,Чуждый земле, с тех пор как бессмертных и смертных владыкаВеяньем молний своих и громом ко мне прикоснулся».Так говорил мой родитель, в жестоком намеренье твердый.Мы же в слезах – и я, и Креуза, и юный Асканий,Сын мой, и с нами домашние – молим, чтоб вместе с собоюОн, отец, семьи не губил и в беду не ввергался…Тщетны моленья; покинуть свой дом непреклонный отрекся.Снова тогда ополчаюсь, отчаянный, жаждущий смерти.Что иное мне оставалось? Какая надежда?«Как, родитель, чтоб я убежал, об отце позабывши,Требовал ты! из родительских уст толь обидное слово!Если назначили боги, чтоб не было Трои великой,Если тобой решено истребить с истребляемым градомНас и себя – для погибели нашей двери отверсты:Скоро Приамовой кровью дымящийся Пирр, умертвившиСына пред взором отца и отца пред святыней Пенатов,Явится здесь! Для того ли сквозь бой и пожар, о, богиня,Я проведен, чтоб, врага допустив во святилище дома,Видеть, как сын мой Асканий, и дряхлый отец, и Креуза,Кровью друг друга облив, предо мною истерзаны будут?Дайте оружия, воины; время пришло роковое;Грекам меня возвратите; отведаем силы последней;В бой, друзья! мы не все неотмщенные ныне погибнем».Меч опоясав и щит свой надвинув на шуйцу, из домаВыйти спешу; но Креуза, упав со слезами на праге,Ноги мои обняла и, сына – младенца подъемляК лону отца, возопила: «Если себя на погибельТы осудил – да погибнем с тобою и мы неразлучно!Если ж осталось тебе упованье на меч и на силу —Прежде свой дом защити; здесь младенец Иул; здесь отец твой;Здесь Креуза… ее называл ты доныне своею».Так вопияла супруга, стенаньем весь дом оглашая.Тут несказанное в наших очах совершилося чудо:Сына Иула с печалью родительской мы обнимали —Вдруг над его головою сверкнуло эфирное пламя,В кудри власов, не палящее, веяньем тихим влетело,Пыхнуло ярко и вкруг головы обвилося блистаньем.В трепете страха мы отряхаем горящие кудри;Силимся влагой студеной огонь затушить чудотворный.Чуда свидетель, Анхиз оживленные радостью очиК небу возвел и, дрожащие длани подъемля, воскликнул:«О, вседержитель Зевес! когда ты молитвам доступен,Призри на нас, о едином молящих: если достойны,Будь нам защитой, отец, и знаменью дай подтвержденье».Только промолвил Анхиз – помутилося небо, и страшноГрянуло влеве; и, быстро упадшая с темныя тверди,Мрак лучезарный рассекши браздой, звезда побежала…Видели мы, как она, разразившись над нашею кровлей,Светлая, вдаль покатилась и, путь наш означив блистаньем,Пала за Идою в рощу… долго, протянут вдоль неба,След пламенел, и запахом серным дымилась окрестность.Тут побежденный старец родитель подъемлется с ложа,Молит богов и творит поклоненье звезде путеводной.«Все решено! – возгласил он – Боги отчизны, ведите;С верой иду; сохраните и дом мой и внука; то вашеЗнаменье было, и в вашем могуществе есть еще Троя;Вам покоряюсь; мой сын, предводи; за тобою отец твой».Так он сказал… и уже приближался к обители нашейС треском пожар и шумящего пламени зной опалял нас.«Время, родитель; на плечи сыновние сядь (возгласил я),Дай мне мои подклонить рамена под священное бремя.Что бы ни встретило нас на пути – одно нам спасенье,Гибель одна; перестанем же медлить; младенец АсканийРядом со мною пойдет; в отдаленье за нами Креуза.Вы же, служители дома, заметьте, что вам повелю я:Есть при исходе из града холм, и на холме Церерин,Древле покинутый храм; перед ним кипарис престарелый,С давних времен сохраненный почтением набожных предков.Там во единое место из разных сторон соберитесь.Лики Пенатов и утварь тебе поверяю, родитель;Я же, пришедший из битвы, рукою кровавой не смеюК ним прикоснуться, доколь не очищу себя орошеньем свежия влаги…»С сими словами, широкие плечи склоня и на выюСверх одеянья накинув косматую львиную кожу,Старца подъемлю; идем; Асканий, мою обхватившиКрепко десницу, бежит, торопяся, шагами неровными сбоку;Следом Креуза; идем, пробираяся мглою по стогнам;Я же, дотоле бесстрашным оком смотревший на тучиСтрел и отважно встречавший дружины враждебные греков,Тут при малейшем звуке бледнел, при шорохе каждомМедлил, робея за спутника, в страхе за милую ношу.И уже достигал я ворот и мнил, что опасныйПуть совершился… вдруг невдаля голоса раздалися,Что-то мелькнуло, послышался топот. Пристально в сумракСмотрит Анхнз. «Мой сын, мой сын, беги! – возопилИдут! сверкают щиты! оружие медное блещет!…»Кто изъяснит? Божество ли какое враждебною силойУм мой смутило… но, в сторону бросясь, чтоб мнимойВстречи избегнуть, далеким обходом я вышел из града;Боги! Креуза исчезла; во тьме ль, ослепленная роком,Сбилась с дороги иль где отдохнуть, утомленная, села —Я не знаю, с тех пор мы нигде уж ее не встречали.Только тогда я утрату, опомнясь, заметил, когда мыХолма святого и древнего храма Цереры достигли.Там собрались мы, убогий остаток троян, – а КреузыНе было, к горю сопутников, сына, отца и супруга.О! кого из людей и богов я не клял, исступленный!Было ли что для меня и в паденье Пергама ужасней?Сына Иула с Анхизом-отцом и с Пенатами ТроиСпутникам вверив, в излучине дола велю им укрыться;Сам же, блестящей одетый броней, возвращаюся в Трою.Вновь решено боевые труды испытать, по горящимСтогнам Пергама промчаться и грудь под удары подставить.К темному прагу ворот, чрез который мы вышли из града,Прежде спешу, чтобы, снова по свежему нашему следуТрою пройдя, замечательным оком всмотреться в приметы;Всюду ужас! даже молчание в трепет приводит!К дому Анхиза – не там ли она, не туда ли ей случайПуть указал – я бегу, но данаи уж грабили дом наш;Все испровергнуто; с воплями враг по обители рыскал;Пламень пожара уже прошибал из – под верхний кровли;Вихрем взвивалися искры, и в воздухе страшно гремело.Я обратился к Приамову дому, к высокому замку:Боги! боги! в притворе пустого Юнонина храмаЗверский Улисс и Феникс у добычи стояли на страже:Там сокровища Трои, богатства сожженных святилищ,Чаши златые, престолы богов, и убранства, и ризыВ грудах лежали; младенцы и бледные матери длиннымСтроем стояли вблизи.Презря меня окружавшую гибель, дерзнул я во мракеГолос возвысить; печальный мой клик раздавался по стогнам.«Где ты, Креуза?» – взывал я, взывал… но было напрасно.В яростном горе по грудам разрушенных зданий я бегал.Вдруг перед очи мои появилася призраком, легкойТенью она… и казалась возвышенней прежнего станом.Я ужаснулся, волосы дыбом, голос мой замер.Тихо с улыбкой, смиряющей душу, сказала Креуза:«Тщетной заботе почто предаешься, безумно печалясь?О Эней, о сладостный друг, не без воли бессмертныхБыло оно: мне не должно идти за тобой из Пергама;То запрещает владыка небес, громодержец Юпитер.Долго изгнанником будешь браздить беспредельное море;Там в Геснерии, где волны Лидийского Тибра по тучным,Людным равнинам обильно-медлительным током лиются,Светлое счастье, и царский венец, и невесту царевнуТы обретешь. Не томи ж по Креузе утраченной сердца;Нет! ни дверей мирмидона, ни пышных чертогов долопаЯ не увижу; не буду рабынею матери грека,Дочь Дардании, вечной Венеры невестка…Быть при себе мне судила великая матерь бессмертных.Ты же прости; поминай о супруге любовию к сыну».Смолкла и тихо со мной, проливающим слезы, рассталась;Много хотел я сказать, но она улетела; трикратыЯ за летящею тению руки простер, и трикратыЛегкая тень из напрасно объемлющих рук ускользнула,Словно как веющий воздух, словно как сон мимолетный.Так миновалася ночь; возвращаюсь к товарищам бегства;Много толпою притекших из Трои сопутников новыхТам нахожу, изумленный: матери, мужи, младенцы,Жалкий народ беглецов, невозвратно утратив отчизну,С бедным остатком сокровищ, теснилися там, приготовясьВместе со мной за морями искать обреченного брега.И уже восходил над горой светоносный Люцифер,Юного дня благовестник, и все ворота ИлионаЗаперты были врагом… упованье исчезло! судьбинеЯ уступил и Анхиза понес на высокую Иду.