Корова

— Корову! Корову!

Вдруг поп остановился. Ноги остановились. Руки остановились. А он подумал:

«А ведь это может очень плохо кончиться», — подумал поп. И вдруг струсил. Его руки струсили, его ноги струсили. И он сам струсил.

— А может быть, бог и не звал нас, — сказал поп, — может, я ошибся.

— Конечно, ошибся! Бог не звал нас, — остановилась толпа — потому что она тоже струсила. Вся толпа струсила. И копья снова превратились в кресты, щиты в иконы, кулаки в кулаков, поп в попа.

И крестный ход пошел так, как он шел.

А я пошел к корове, посмотреть на корову. Я смотрю на корову и вдруг слышу: за мной кто–то шевелится. Я оглядываюсь, это кулак.

— А корова–то моя, — сказал кулак.

— Почему твоя?

— Очень просто. Живет, как я. Отдельно ест. Отдельно спит. Индивидуальная корова.

— Индивидуальная, да не твоя.

— А чья?

— Колхозная.

— Нет, не колхозная. И не моя. А ничья.

— Как ничья?

— Ничья. После увидишь.

Он подошел к корове, посмотрел на вымя, заглянул ей в глаза и сказал:

— Хорошая корова, — сказал он. И ушел. Его ноги ушли, его руки ушли, туловище ушло, голова ушла. Но он остался с коровой. Его мысли остались с коровой, желания с коровой, он сам остался с коровой.

А корова жила, окруженная заботами и молоком. Корова — это два рога, хвост, туловище и молоко — жила.

И росла на глазах у кулаков. Вот она выше всех коров, вот она выше построек! Ее вымя — опрокинутый холм, ее молоко — целое озеро молока.

А кулак между тем думал, как бы отомстить.

— Сегодня отомщу, — просыпался кулак сегодня.

— Завтра отомщу, — просыпался кулак назавтра.

И вот взял да отомстил. Немного соломы, немного бензина, немного спичек.

Вот он крадется на своих четырех ногах. Кулак крадется. Крадется овинами, крадется огородами, крадется садами. Вот он прячется. А вот он бежит. Его ноги бегут, голова бежит, мысли бегут. И он напоминает… Погодите, что же он напоминает…

— Я напоминаю головешку, — думает он.

Ну да, он напоминает головешку. Голова — головешка, руки — головешки, ноги — головешки.

Он бежит, он убегает, он спасается. Его ноги спасаются. Его руки спасаются, туловище спасается, голова спасается. Но он слышит, как за ним кто–то гонится. Он оглядывается: огонь гонится за ним. Но что за огонь, который начинается рогами и заканчивается хвостом, что это за огонь с рогами? Но это не огонь, а корова. И это не корова, а огонь. Ну да, это огонь и корова. Корова, пылающая, как полено, гонится за ним, распространяя запах горящей шерсти. Корова бежит и горит, корова горит и бежит, и кулак чувствует, как бегут его ноги. Они бегут, как кони, отдельно от него, они несут его, как кони.

Но убегут ли они от коровы, унесут ли его от коровы?

— Сгорит ли корова, прежде чем догонит меня, — размышляет кулак, — или прежде догонит, а потом сгорит?

Он бежит. Но корова и огонь ближе. Она уже вот, догорая шерстью, но еще живая. Глаза ее горят, рога горят, но она еще живая.

Но вот прыжок. И вот удар. И кулак у ней на рогах. Кулак повис на ее рогах, как сено на вилах.

Так погиб кулак.