Братец

В. Востоков

Братец

Накануне юбилея органов безопасности меня пригласили на встречу с молодыми рабочими.

Когда наша беседа подходила к концу, мне передали записку.

— Не могли бы вы рассказать о каком-нибудь случае из личной практики? — прочел я.

В зале стояла тишина. На меня смотрели сотни глаз.

— Если располагаете временем, я могу рассказать вам об одном деле.

Ребята оживились, раздались одобрительные голоса.

— В тот день, как всегда, мне принесли на доклад почту, — начал я. — Наряду с другими документами в папке лежало заявление. Заявление как заявление. Неровный женский почерк. Внизу штамп «Приемная МГБ. Ящик для писем». Таких заявлений поступало много. Но тогда оно было, как помню, в единственном числе. Я был занят каким-то срочным делом и хотел было отложить его в сторону, но мое внимание привлекла упоминаемая в нем фамилия Шкуро. Решил прочесть заявление.

«В советскую контрразведку. Уважаемые товарищи, спешу сообщить вам об одной встрече, которая перевернула всю мою душу. В районе Метростроевской улицы я неожиданно повстречала на днях своего земляка — Карпецкого Валентина Иосифовича. Боже мой, что со мною было. Белогвардеец из армии атамана Шкуро, действовавшей на Кавказе в годы гражданской войны, его руки по локоть в крови защитников Советской России, оказывается, еще жив и ходит по нашей земле, по рассказам его жены, с которой я была немного знакома по Пятигорску, ее муж Карпецкий наводил страх на местных коммунистов и причастен к смерти Анджиевского, руководителя борьбы за установление Советской власти в Пятигорске, активного борца против белогвардейцев и интервентов на Кавказе. Товарищи чекисты, разыщите этого злодея и воздайте ему должное. Его приметы: высокий, статный, седой, ему сейчас лет 60. С уважением…» —

и далее следовала неразборчивая подпись. На конверте значился обратный адрес: Кропоткинская улица, квартира восемь, а вот номер дома и фамилия отправителя отсутствовали.

Заявление, как говорится, позвало в дорогу. Я занялся установлением местожительства автора письма. Пришлось «перелопатить» все дома по Кропоткинской улице, имеющих квартиры восемь, на что ушло немало времени… Анна Алексеевна оказалась милой старушкой, сохранившей цепкую память. На вопрос, что ей известно, кроме написанного в заявлении, ответила:

— Не очень многое. Когда я жила в 1919 году в Пятигорске, занятом белогвардейцами, моя племянница обшивала жену Карпецкого, который к тому времени работал в контрразведке у атамана Шкуро. Он иногда приходил к нам вместе с супругой.

— Вы уверены, что Карпецкий работал в контрразведке атамана Шкуро? — спросил я Анну Алексеевну.

— Да, сынок. Об этом мы опять-таки знали от жены Карпецкого. Она гордилась мужем и усердно помогала ему. А главное — не скрывала этого. Хорошо помню, как рассказывала она, что однажды, случайно встретив на рынке какого-то знакомого ей большевика, не моргнув глазом, тут же выдала его контрразведке. Получила за это какую-то медаль. Я сама ее видела. В общем, это была достойная друг друга пара.

— О ее судьбе вам что-нибудь известно?

— Конечно. С приходом Красной Армии ее расстреляли, а Карпецкий успел удрать с беляками. Правда, когда наши вели бои за Пятигорск, она мне сказала, что ее муж погиб на перевале во время отступления. Теперь-то ясно, что она врала.

— В своем заявлении вы писали, что Карпецкий причастен к смерти Григория Григорьевича Анджиевского. Откуда вам об этом известно?

— Мне рассказывали люди, которые хорошо знали жену Анджиевского. Она им говорила, что, когда они с мужем вышли из театра «Рекорд», что на проспекте Свободы, его схватили английские интервенты, среди которых был и белогвардейский офицер, выделявшийся высоким ростом. Она его хорошо запомнила. Надо полагать, это был Карпецкий.

— Мог быть, мог и не быть.

— Подходит рост и место службы, а там разберитесь. На это вы поставлены.

— Логично. Будем разбираться. Уважаемая Анна Алексеевна, еще один вопрос: кто вам известен из родственников Карпецкого и где они сейчас?

— Насколько я помню, у него были две сестры — Екатерина, ее-то я и знала, и Светлана, она жила от них отдельно, видеть ее не пришлось, обе уроженки, кажется, Тифлиса.

Далее Анна Алексеевна рассказала об обстоятельствах встречи с Карпецким. Когда она узнала Карпецкого, то обратилась к проходящему мимо молодому мужчине с просьбой помочь задержать Карпецкого, но тот, сославшись на занятость, отмахнулся от старушки. Получив отказ, Анна Алексеевна решила проследить, куда он пойдет. Это был один из переулков на Метростроевской улице.

Мы поехали с ней искать этот переулок. Нашли. Примерно определили группу домов, куда мог войти Карпецкий.

Тогда мы попросили Анну Алексеевну вместе с нашим сотрудником подежурить в районе предполагаемого жительства Карпецкого. Однако прошел месяц, а Карпецкий не появлялся. А тут Анна Алексеевна заболела. Проверка Карпецкого по адресному бюро ничего не дала. В нашем распоряжении оставался единственный путь — идти к Карпецкому через его сестер. Но мы не знали их настоящих фамилий, а под фамилией Карпецких они нигде не значились. Пришлось в домоуправлении проверить все дома и квартиры по Метростроевской улице и прилегающим переулкам. Установили, что в этих домах проживают несколько десятков Екатерин и Светлан, из них три человека с отчеством Иосифовна. После тщательного изучения остановились на Екатерине Горбань, подходящей по возрасту и месту рождения. Она проживала у пенсионера Бориса Георгиевича Корнеева в качестве домработницы.

Вскоре достали фотографии Корнеева и его домработницы. Снова я встретился с Анной Алексеевной. Среди шести разных фотокарточек, предъявленных ей, она уверенно показала на Корнеева, которого знала под фамилией Карпецкого, а в домработнице признала сестру его Екатерину Иосифовну.

Изучение жизни Корнеева заняло немало времени. Он вел очень скромный образ жизни, был на редкость осторожен и недоверчив.

Соседи отмечали, что Корнеев на улицу выходил довольно редко, объясняя это плохим здоровьем. О себе никогда не говорил. Писем по почте не получал, дружбы ни с кем не поддерживал, кроме одной знакомой женщины Люси, работавшей в аптеке.

Многое о Карпецком могли бы рассказать архивы. Но они почти не сохранились. Тем не менее кое-что все же удалось наскрести. Карпецкий происходил из крупных лавочников. До первой мировой войны окончил военное училище. В период гражданской войны действительно находился в белой армии атамана Шкуро, но в качество кого, установить не удалось. Сменил фамилию на Корнеева Бориса Георгиевича и в двадцатых годах приехал в Москву. Работал по граверной части на дому, по договорам. Вторично женился. Жена умерла, в пятидесятом году. Вскоре он ушел на пенсию.

Параллельно с изучением Корнеева — Карпецкого мы искали жену Анджиевского. Она могла рассказать кое-что о Карпецком. Но ее не было в живых. Вот тогда-то и родилась идея, так сказать, психологического характера, позволившая немного встряхнуть Карпецкого, а главное, узнать кое-какие детали из его прошлой жизни. Но об этом лучше всего поведает сама Екатерина Горбань, точнее, сделанные мною выписки из ее дневника. Я снял копии с наиболее характерных мест, имеющих непосредственное отношение к данному случаю. Все думал написать об этом, но так и не собрался с духом. С вашего разрешения я их зачитаю.

«…Братец пришел бледный, с трясущимися руками. Спрашиваю, что случилось. Мотает головой, не может говорить. Чувствую, как и у меня по телу заползали мурашки. Не знаю, о чем подумать. Неужели раскрыта тайна, вот уже столько лет так тщательно охраняемая? Не выдерживаю и набрасываюсь коршуном на него. В ответ вижу горькую улыбку на усталом бледном лице. Затем последовал рассказ. Оказывается, случайно встретил на улице одного знакомого армянина по совместной службе в белой армии Шкуро. И так перепугался, что тот его вдруг узнает, — полдня заметал свои следы по городу. Чудак. Впрочем, его можно понять».