Страница 1 из 10
Анна Матвеева
Перевал Дятлова
Посвящается девяти
Говорящий не знает, а знающий не говорит.
ОТ АВТОРА
Событие, о котором идет речь в этой книге, подлинное. Более сорока лет назад загадочная гибель девятерых туристов потрясла Свердловск, хотя за пределами города мало кто знал о ней. Военные ведомства и партийное руководство взяли все под свой контроль. Однако эта трагедия не переставала волновать людей. Окруженная тайнами, она и теперь не дает покоя туристам и тем, кто далек от туризма, - родственники погибших, журналисты, военные, криминалисты уже высказывали свои версии случившегося.
В этой книге мне хотелось показать историю 1959 года глазами человека, переживающего эту трагедию в году 2000. Передо мной не стояла цель раскрыть страшную тайну Горы Мертвецов - эта цель стоит перед Вами, дорогой читатель, а я лишь старалась сделать все, чтобы облегчить решение этой задачи.
Документы, приведенные в книге, - воспроизводятся по оригиналу, иногда с небольшими сокращениями. Современные герои - вымышлены, хотя у некоторых есть прототипы.
Людям, у которых есть личный опыт поиска, память общения с погибшими, документы и собственные версии, приношу глубокую благодарность - их преданность дружбе и поиску справедливости потрясает, - а также извинения в том случае, если наши мнения расходятся.
Для читателей, которых интересуют только документальные сведения, в книге проложен специальный маршрут: избегайте основного шрифта.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ПРИ ДНЕВНОМ СВЕТЕ И СОЛНЕЧНОМ ДНЕ
В моей квартире очень холодно.
На внутреннем термометре - плюс одиннадцать. Воображению не хватает толстых медвежьих шкур и еще руками ломать непропеченные кости у костра, чтобы блики пламени путешествовали по коже бородатых лиц.
Конец ноября, ежегодная битва за согревание началась. До марта буду пинками поднимать себя в студеную утреннюю жизнь. Кот мягко запрыгивает на подоконник и рассматривает что-то ему одному видимоеведомое за окном, где черный воздух и капустный хруст снега.
Я не борюсь с холодом в моей квартире, как причиной: нет смысла. Мне будут говорить о том, что у нас мэр-ворюга и теперь мне холодно оттого, что ему, подлецу, тепло. Еще мне расскажут, что дома у нас строят как-то странно, а мой дом вообще новый, ему всего лишь пять годков.
Спасаюсь искусственным теплом обогревателя, бессчетными кружками чая и жду весны.
И все бы ничего, вот только последнее время все чаще показывают мне, как кино, один и тот же сон. Или это не сон, а какие-то утренние размышления сразу после сна, которые трудно от него отличить… Вижу я четко и ясно высокие плотные сугробы, черные ели и тощие кривые березки. Откуда-то летит ко мне в предпоследний год этого тысячелетия свист смертельного, убивающего ветра и как тихий подголосок ему - тяжелое дыхание замерзающего человека. Снежные крошки на красном лице. Несгибающиеся ладони. Закрытые глаза. Свист ветра…
Вечером я проверяю, хорошо ли заперта дверь. В такое время живем, что засовы и решетки - лучшие друзья. Я тихонько дергаю за дверную ручку, а потом - на всякий - смотрю в "глазок".
Там стоят люди - но тихо, не шевелясь. Маленькое стеклышко "глазка" искажает их лица, но я все равно вижу, что они улыбаются. Две девушки и несколько мужчин. Все в лыжных брюках и стареньких штормовках.
- Вы к кому? - спрашиваю.
Они молчат, и глаза их странно неподвижны.
Я замечаю лыжи, приставленные к стене.
Куда понесло этих людей - в лыжный поход по такой погоде? Ненормальные.
Кот мурчит и вьется низко летающей бабочкой возле моих ног. На площадке - пусто.
Открываю дверь.
Слышится вежливый запах папирос, и снег лежит в полшаге от моего коврика.
1.
Утром в дверь начали колотить с такой силой, будто решили забить ее гвоздями. Со мной внутри. Еле успев глянуть на часы - полвосьмого, гады! - я выпрыгнула из теплого одеяльного убежища и бросилась в прихожую.
- Аня, открывай скорее!
Это я услышала еще на подлете к двери, с дополнением: плач, крики и прочие элементы коллективной паники, которая начисто изничтожает первоначальную злость разбуженного человека.
На площадке, где вчера были лыжники, стояла моя соседка Ира и с ней еще какие-то люди.
- Аня, мне срочно позвонить - умер Эмиль Сергеевич.
Ира всхлипнула и заговорила быстрее. Из этого быстрого рассказа я поняла не все - Ира и так торопится в разговоре, а теперь и вовсе.
Пока она звонила по моему телефону в "скорую", милицию и похоронное бюро, я вышла на лестничную клетку и, пробравшись между соболезнующими спинами соседей, зашла в Ирину квартиру.
Ее свекор Эмиль Сергеевич лежал на полу, вытянув прямые ноги в продранных на пальцах тапочках.
- Сердце, - сказал кто-то тихий за моей спиной.
То, что Эмиль Сергеевич болеет уже не первый год, я знала. Он вообще-то был хорошим дедушкой, не очень и старым, насколько я понимаю, на пенсию вышел года четыре назад. Очень любил читать и постоянно одалживал у меня книги. Я давала их охотно, против обыкновения; вообще-то не люблю, когда до моих вещей дотрагиваются незнакомые руки. Эмиль Сергеевич был очень аккуратным и возвращал книжки неизменно завернутыми в "Литературку". Это подкупало.
Умерший старик выглядел подтянутым и даже красивым - не таким, какой был при жизни.
Ира хлопком закрыла дверь.
- Ань, ты чего, у тебя ведь квартира открытая! И снова увидев Эмиля Сергеевича:
- Ой, что же теперь будет-то?
Ирины переживания можно было понять. Свекор был единственной опорой для нее и ее маленького сына. Жили на его пенсию и приработок, сути которого я не знала.
- Ну ничего, - утерла слезы Ира, - зато умер легко.
"За что за то?" - подумалось мне. Вслух я произнесла:
- Ира, мне очень-очень жаль. Я могу тебе как-то помочь?
Ира сказала, что спасибо, нет. Да и чем тут теперь поможешь?
На выходе я снова заглянула соседке в глаза.
- Я понимаю, что это совсем некстати, но… ты не видела вчера ночью группу лыжников у нас на площадке?
Ира молча покачала головой и снова ушла в свое горе, как в глубокую нору.
На похороны Эмиля Сергеевича я не попала - срочно вызвали в Москву. Речь шла о моей книжке, так что пропустить встречу я не могла. Летела в самолете над заснеженной землей и представляла, как опускают Эмиля в могилу на Широкой Речке. Рядом - памятник сыну, Ириному мужу, которого убили на улице пьяные подростки. На снегу возле подъезда - еловые веточки.
А когда я вернулась через четыре дня - прокляв все и вся, потому что встреча была абсолютно дурацкой и непродуктивной, повесть вообще в это издательство брать не захотели (могли бы и по телефону, собаки, известить), Иры в соседней квартире уже не было.
- Уехала к матери, в Серов, с мальчишком вместе, - пояснила Надежда Георгиевна из девяносто пятой квартиры. - Сказала, что квартиру эту будет сдавать. Не знаю, Ань, кто сюда жить придет - как не боится, там ведь и мебель оставила, и ковер…
Ковер и мебель у Иры просто никакие, но Надежда Георгиевна живет еще хуже, и ей сравнивать не с чем.
И холодно у Иры в квартире так же, как у меня. Но ведь у ней-то еще и ребенок!
Я отвернулась от Надежды Георгиевны, чтобы открыть наконец свою дверь, но старушка сказала:
- Аня, зайди-ка ко мне.
Прямо с сумкой и в дорожной пыли - но вежливая! - зашла в обшарпанную девяносто пятую. Жуткий стариковский запах - вместе лекарства, старая кожа, бедная несытная пища, шерстяные носки, в которых ходили не один день.