Крёстный тесть

Счета нужно срочно опустошать, настаивал американец. Деньги надежнее всего спрятать в Казахстане. На руках у Гиффена были выписки с банковского счета президента и бумаги, необходимые для осуществления перевода. Однако Назарбаев, несмотря на паническое состояние своего собеседника, колебался еще два дня.

Прятать деньги в Казахстане он не решился и дал указание отправить их в Лихтенштейн, на срочно открытый счет казахского казначейства в банке Пиктет. Тем самым он убивал, как ему казалось, двух зайцев. Во–первых, представлял деньги как будто легальные, государственные, и защищал тем самым от замораживания по запросу американских и швейцарских прокуроров. Во–вторых, делал их недоступными и для казахской казны, поскольку распоряжаться лихтенштейнским счетом мог только он сам.

Однажды, в 1999 году, во время обычного семейного ужина президент вдруг проявил невиданную ранее щедрость. Перед десертом он напустил на себя загадочного вида и протянул Дариге три чека — каждый на миллион долларов. Скромный отцовский подарок, ценой в три миллиона, обналичить которые можно было в лихтенштейнском банке Frick.

Я узнал, откуда были эти деньги, и почему чеки оказались у моей жены. Это была часть тех средств, которые переводил на подставные счета доверенный агент Назарбаева, американский бизнесмен Джеймс Гиффен. Это была оплата за благорасположение казахского президента к американским нефтяным гигантам, которые хотели разрабатывать нефтяные месторождения Казахстана — все понимали, что судьбу каждого контракта решал только один человек. Позднее правда об этой афере стала всеобщим достоянием, и судебное расследование ее теперь известно миру под именем «Казахгейт». Однако, в девяносто девятом эта тайна была известна только самым ближайшим людям из окружения моего тестя.

Когда мы остались одни, я сказал Дариге, что это грязные деньги, и от них надо любым способом быстро избавиться. Неизбалованной отцовскими подарками, ей было непросто решиться на этот шаг, да и три миллиона долларов, честно говоря, на дороге не валяются. Но я настаивал, понимая, что впоследствии этот дар данайца может стоить нам обоим гораздо больше.

Дарига колебалась. Щадя ее чувства, я не мог сказать ей, что отец пытается впутать нас в свои грязные делишки, и убеждал ее при помощи менее очевидных аргументов. Что президент может позволить себе некоторую неосторожность в оформлении финансовых сделок, но мы, его родственники, должны вести дела абсолютно безупречно, чтобы ему же не навредить.

И Дарига решилась. Она перечислила эти деньги в благотворительный фонд, который спасал детей с сердечнососудистыми и онкологическими заболеваниями. Деньги пошли на лекарства и исследовательские работы. Я внимательно следил, чтобы ни один цент не ушел на сторону.

В тот день мы с женой стали беднее на три миллиона, но я совсем не жалею об этом. Прошло несколько лет, история с выплатой взяток президенту Назарбаеву выплыла наружу, и я думаю, что в глубине души мой тесть уже не раз пожалел, что не последовал нашему примеру.

В середине 2008 года Назарбаев и его подельник Владимир Ким сделали ход конем: просто выкупили контрольный пакет акций этого самого банка из Вадуца, откуда и были эти чеки на предьявителя. Крестный тесть так и не смог повязать меня своими грязными коррупционными деньгами.

Балгимбаев, Динара и Тимур Кулибаевы свои швейцарские счета закрыть не успели или не захотели, и в августе 99‑го их деньги оказались замороженными, у каждого по три миллиона долларов США. С тех пор президент уже не колебался: ближайшему окружению был дан запрет на полеты в Швейцарию и в Америку, дабы там никого не задержали и не допросили расторопные следователи.

Мало того, остаться в Казахстане пришлось и тем, кто и думать не думал у нас поселиться. Назарбаев не говорит по–английски и поэтому общался с Гиффеном только через переводчиков — гражданина США Ричарда Спунера и гражданина России Михаила Иванишвили. С тех самых пор их не выпускают из Астаны, поскольку Назарбаев опасается возможности их допроса прокуратурой США.

Но больше всего Назарбаев боялся, что в Америке задержат его бывшего друга Джеймса Гиффена. Бывшего — потому что о дружбе уже не шло речи. Президент был настолько зол на своего советника за советы, которые привели к этой ситуации. Дескать, он доверял тому как профессионалу в банковской сфере, дал ему такое поле деятельности, а взамен получил одни проблемы.

Однако осторожность требовала того, чтобы американец оставался рядом. Несмотря на злость и обиду, Назарбаев начал упрашивать Гиффена остаться в Казахстане по сути, принять политическое убежище. Здесь бы у него были и деньги, и предприятия, и развлечения, доступные только нашей высшей элите (царская охота и прочие).

Мне президент дал указание полностью поддерживать Джеймса и помогать ему во всем, о чем тот ни попросит. Не сомневаюсь, что такое же поручение получили все руководители силовых ведомств и глава правительства. Американцу даже был выдан дипломатический паспорт Казахстана (в то время как официально двойное гражданство в стране запрещено).

Однако, к пущему неудовольствию Крестного Тестя, Гиффен наотрез отказался пускать корни в нашей стране. Он заявил, что без родной Америки жить не может и будет туда периодически летать. Состояние Назарбаева в те дни было близко к паническому: он вновь увидел, что ситуация окончательно выходит из–под его контроля. Худшие страхи Назарбаева воплотились спустя три года: в 2002‑м Джеймс Гиффен был арестован сотрудниками Федерального Бюро Расследований.

Глава 44

Три этапа новейшей истории

Так в июле 1995‑го года закончился первый период истории суверенного Казахстана. Про себя я называю его «романтическим». Тогда нам действительно казалось, что все дороги открыты — и в бизнесе, и в государственном строительстве. Казалось, что демократические свободы в перспективе могут только расширяться, но не съеживаться как шагреневая кожа. Я помню, как мне удалось настоять на отмене выездных виз (разрешительный штамп МВД) для граждан страны: это была настоящая победа. Мы расшатывали устои закрытого общества, доставшегося нам от Советского Союза, и чувствовали себя настоящими реформаторами.

И в республике дела шли на поправку: молодое правительство вывело страну из экономического кризиса (здесь нужно отдать должное Акежану Кажегельдину и всем молодым профессионалам рыночной экономики, которых он привлек). В стране работал пока еще выбранный гражданами парламент. В эфире вещали независимые телестанции, а на прилавках киосков лежали газеты любой политической направленности.

А главное, у нас был президент, который еще занимался государственными делами как своей основной работой. Конечно, он уже тогда любил деньги, но взятки были лишь приятным бонусом. Уже тогда он начал создавать внебюджетные фонды и сливать в них государственные ресурсы, но это еще не представляло угрозу национальной экономике.

Назарбаев еще следил за общественным мнением, и ему еще хотелось оставаться популярным лидером. Машина по массовой фальсификации выборов была уже изобретена и запущена, но президент еще не забаррикадировался окончательно от народа в своей президентской резиденции.

Летом 1999‑го наступил новый этап: паника, которая продолжалась долгих четыре года. Обжегшись со швейцарскими счетами, Назарбаев потерял веру в человечество и в ближайшее окружение. Подозрительность, которая и прежде давала о себе знать, теперь вышла на первый план. Испуг, который не отпускал президента после той внезапной встречи с Гиффеном, сообщившем о начале расследования их денежных афер, отныне диктовал тестю все главные решения и во внутренней, и во внешней политике.

Дело, получившее вскоре название «Казахгейт», легло мрачной тенью на Президентский Дворец «Ак — Орда». И в итоге оно принесло Казахстану значительно больше ущерба, чем те миллионы от нефтяных сделок, которые президент положил на свои счета.