Крёстный тесть

Прибыли вкладывали в новые проекты — в 1995 году купили умиравший без клиентов маленький банк в Аты–рау, перевезли его в Алма — Ату. Это вам не «АТФ-Банк», созданный на отмытые теневые деньги «Казахинторга», «Казвнешмаша» и деньги, полученные от экспорта других государственных компаний, которые продавали за рубеж сырье до 1995 года. Только выручка и прибыль пошли не в бюджет, а в созданный частный «АТФ», которым владели Нурсултан Назарбаев и один из его кассиров Булат Утемуратов. В середине 2007 года они продали его итальянской группе UniCredit через австрийский Bank Astria Creditanstalt. Кстати, у меня было несколько бесед с президентом этого банка Доктором Эриком Хампелем у него в офисе на Шоттентор, где он пытался выяснить побольше об истинных казахских продавцах и об инвестиционном климате в Казахстане. Я подробно рассказал о ситуации в стране и посоветовал немного подождать с офертой, минимум месяца два, ведь они были только одни покупатели, других желающих просто не было, несмотря на заверения продавцов и их щвейцарских консультантов. Так и получилось: Uniгрупп смогла сэкономить до 10 процентов от первоначальной цены.

Я же всегда предпочитал житейскую философию «Лучше меньше, да законнее». Правда, в нашей стране это не та практика, которая позволяет спать спокойно. И национальными ресурсами страны я никогда не торговал, хотя это самый прибыльный бизнес, какой можно найти, и до него всегда была тьма охотников.

Никаких подарков я от президента не получал — ни в виде заводов, ни в виде газет и пароходов. Совместного бизнеса с ним у меня не было, на меня каких — то активов он не переписывал. Так что, в принципе, в финансовом плане я ничем ему не обязан.

Может быть, карьерой на госслужбе? Возможно, кто–то считает пост посла или заместителя министра пределом мечтаний, но только не я. Тем более что на государственных постах я именно РАБОТАЛ.

Президент воспользовался моими докладными записками о полном бардаке, который царил в середине девяностых в фискальной службе (вы помните то время — тогда налоги платил только полный идиот, надо было просто иметь «крышу» в лице какого–нибудь «агашки»), и осенью 1996 года отправил меня в Государственный налоговый комитет. Его расчет был прост: если я провалю задание и не поставлю работу налоговой полиции, то он в любом случае ничего не теряет. Зато продемонстрирует всем, что его молодой родственник умеет только говорить, но не работать.

Если же я добьюсь своего, и в казну потекут деньги, он убивает сразу двух зайцев. Сам он получает деньги в бюджет (а то страна уж неприлично нищая была), а я получаю сотни врагов, и мое имя демонизируется. Все узнают, что в стране есть добрый президент и его злой зять, от которого никому житья нет. То есть была бы использована классическая схема «добрый следователь и злой следователь».

Открытие, что налоги отныне нужно платить, было неприятным для любого бизнесмена и руководителя завода. Даже при том, что мы настояли на понижении налоговых ставок до возможного минимума: вдруг стало выгодней заплатить двадцать процентов государству, чем потерять эти суммы на старых схемах «очистки».

Однако, этого показалось мало. По негласной команде из Астаны любой крупный передел собственности, когда прибыльное предприятие отбиралось у его законного владельца в пользу акима–мэра или министра, или бандита, списывался на меня. Это было удобно — делать загадочные глаза, кивать на потолок и говорить жертве: «Да мы сами не хотим этого делать, но вы же понимаете, это для Алиева, он всех в клочья разорвет».

Это была хорошо организованная кампания, специально запущенная людьми из ближнего круга тестя, чтобы сделать из меня бабая, которым будут детей пугать. Началось с крупных переделов, а потом мода дошла до регионального уровня, и «для Алиева» отбирались уже мелкие лавки и коммерческие киоски.

Всем жертвам такого рейдерства я бы советовал посмотреть, в чьих руках теперь находятся их бизнес–активы. Уж точно не в моих. Даже будь я действительно таким свирепым пиратом–бармалеем, после ноября 2001 года я оказался под колпаком спецслужб, и мне в этой стране не давали стакан фруктового сока спокойно выпить, вся энергия власти была брошена на нейтрализацию моего влияния. А как вы можете догадаться, переписывать выгодные предприятия на себя у нас может только человек, сидящий в «Ак — Орде» имеющий весь государственный репрессивный аппарат.

В августе 1999 года тесть отправил меня в Комитет национальной безопасности. Если вы думаете, что у меня была возможность отказаться, то вы слишком хорошего мнения о порядках на нашем Олимпе. Верховный лидер в качестве казахского Вито Корлеоне тоже делает предложения, от которых нельзя отказаться.

Республиканский комитет тогда представлял собой руины, оставшиеся от некогда филиала всесильной советской спецслужбы КГБ. На самом деле это было обычное областное контрразведовательное управление, задействованное в основном против Китая плюс 5‑е управление — политический сыск, ставший приоритетным после событий 1986 года в Алма — Ате. Техническая служба была развалена, агентурно–оперативная работа упала и поднять ее казалось делом нереальным. Техническая база устарела так же, как и методология работы — чекисты не смогли адаптироваться в рыночных условиях и считали себя только политической охранкой Вождя. Повсеместно процветало пьянство за рабочим столом и круговая порука.

В коридорах все еще висели пожелтевшие портреты Феликса Дзержинского.

Удивляла активная наглость, с которой работали иностранные спецслужбы под дипломатческим прикрытием внутри страны, пенетрируясь во все сферы госуправления, добывая секреты страны. Героин перевозился через нашу территорию тоннами и килограммами, и часть его оседала в наших школах, институтах и ночных клубах. Дилеры и перевозчики чувствовали себя более чем спокойно — против них никто не боролся, их надежно охраняла полицейская «крыша» МВД.

Расчет президента снова был немудрен: если я справляюсь с работой, он получает в свои руки сильные спецслужбы, которые затем сможет использовать по своему усмотрению. Да и безопасности страны, это все–таки не помешает. Зато на меня можно будет повесить всех «собак и кошек»: это я борюсь с оппозицией, это я своей слежкой не даю чиновникам спокойно дышать.

Не обрадовали его и мои с Даригой инвестиции в медиа–бизнес.

Я же понимал, что для меня это единственная возможность противостоять курсу, который все откровеннее брало правительство — на полное сворачивание демократических институтов, на отказ от европейского пути развития и переход от авторитарного правления к откровенной диктатуре. Да, в этом был и мой личный интерес: я также понимал, что доступ к средствам массовой информации дает мне последнюю защиту от моего сиятельного родственника.

До 2004 года наш медиа–бизнес был убыточным. Затем стал покрывать затраты и лишь в последние 2 года начал приносить прибыль.

Не будь я на виду, меня бы съели уже давно и тихо, особенно после 2001 года. Но поскольку я имел прямой выход к публике, устроить людоедский ритуальный ужин с моей головой было не так просто.

Однако, дело не только в этом. Правительство чувствует себя спокойнее, когда работает в полной тишине, когда его действия никем не оглашаются и не комментируются. В таком случае ошибки, а тем более преступления, останутся незамеченными и безнаказанными. Судов, прокуратуры и депутатских запросов можно не опасаться: эти ветви власти давно уже находятся под тотальным контролем. Проблемы может создать только независимая пресса.

В феврале 2006 года, после убийства Алтынбека Сар–сенбаева, в Астане царила настоящая истерика, грани–чаящая с паникой. Мне звонил руководитель администрации Адильбек Джаксыбеков и требовал, чтобы журналисты из частного холдинга «Алма — Медиа» и телеканала «КТК» немедленно замолчали. Я советовал ему обратиться в редакцию, куда он, разумеется, не звонил, потому что знал, куда его пошлют. Он сказал, что будет докладывать «Шефу».