Орлы над Хинганом

В течение двух лет он сделал географию любимым предметом школьников. В тысяча девятьсот сороковом году школа, в которой он работал, выпустила пятьдесят восемь питомцев, из них почти половина поступила на географические факультеты.

Потом ему географии стало мало, и он увлекся селекционированием. Он принялся за это с не меньшей страстью. Побывал в Мичуринске, съездил на опытную станцию, объездил опытные участки многих колхозов. Половину огорода, примыкавшего к его домику, занял под свои опыты, а вокруг школы при помощи ребят разбил фруктовый сад. Он творил тогда, горел, без конца изобретал и выдумывал…

Припомнив все это, он мысленным взором охватил свою работу здесь, в армии, и сложное чувство неудовлетворения собой горячей волной прихлынуло к его сердцу. «Прав, прав Буткин… Ах, Буткин, Буткин, мудрый ты человек. И как ты это верно увидел и как тонко подметил… Что ж, обижаться не на что, творчества нет и выдумки нет. Скажет Тихонов — сделаешь. А чтоб самому догадаться, чтоб самому всмотреться в то, что творится на фронте, и скорее как-то приспособиться к опыту фронта — этого нет. А вот они, газеты, сколько в них живого биения фронтовой жизни, сколько неотложных вопросов, сколько прямых советов нам, людям, которые еще не воюют».

Егоров приблизился к столу, сел на табурет, на котором сидел Буткин, взял пачку газет «Красная звезда», начал их листать номер за номером.

14

Это было необычайное занятие в роте, и на него пришли Тихонов, Буткин и Власов. Занятия посвящались обучению бойцов борьбе с танками. Тема была злободневной. Немцы все еще продолжали теснить наши части почти на всем протяжении гигантского фронта. Особенно тяжелое положение было под Москвой. Бои шли в сорока — тридцати километрах от столицы. Немцы не считались ни с какими потерями и бросали в атаки десятки и сотни танков, используя все свое численное превосходство. С газетных полос звучал, как боевой набат, призыв: «Воины Красной Армии, умением и храбростью сокрушайте немецкие танки! Каждый подбитый и сожженный танк ослабляет врага и приближает нашу победу!»

После памятного разговора с Буткиным в землянке и его выступления на батальонном партийном собрании Егоров не мог уже равнодушно относиться к газетным статьям, передававшим боевой опыт фронта. Он прочитывал их, мысленно примеряя, что можно использовать для обучения бойцов, которые не сегодня, так завтра могли стать фронтовиками, если не на востоке, то на западе.

Егоров знал, что обучить бойцов борьбе с танками при помощи бутылок с горючей смесью можно довольно просто. Необходимо соорудить макет танка, подвесить его на блоках на железный трос, а сам трос с наклоном к одному концу укрепить на столбах. Стоит макет слегка толкнуть, и он понесется по тросу, создавая полную иллюзию мчащегося танка.

Но даже и такое простое сооружение осуществить Егорову не удалось. Во-первых, в батальоне не оказалось дерева, из которого можно было бы сделать макет, во-вторых, не оказалось троса. Ну, дерево еще туда-сюда. Его можно было выпросить у кого-нибудь из соседей или, наконец, призанять у железнодорожного начальства на ближайшей станции. С тросом дело обстояло гораздо сложнее. Ни призанять, ни выпросить, ни просто получить где-либо его было невозможно. Егоров совсем отчаялся, но остановиться теперь в своих поисках он не мог…

— …Товарищ капитан, разрешите приступить? — козырнув, проговорил Егоров, обращаясь к Тихонову.

— Приступайте, Егоров, — кивнул головой Тихонов, и улыбка, мелькнувшая в этот миг в его глазах, сказала больше слов: «В добрый час! Желаю успехов!»

— Наседкин, закатите танк на вершину сопки! — звонким голосом прокричал Егоров, отдавая приказание одному из старшин — командиров взводов.

Бойцы и командиры весело засмеялись. Танк! Танка-то никакого не было. Была бочка, правда, бочка не деревянная, а железная, длинная, очень вместительная, с четырьмя внушительными ободьями, намертво приваренными к ее упругому туловищу.

По измятым бокам и проржавленным ободьям чувствовалось, что бочка эта немало послужила на благо человечества. Вероятно, в начале своего пути она покоилась где-нибудь в купеческом лабазе, наполненная керосином, потом в ней варили какие-то краски, местами сросшиеся с железом навечно, потом неведомо каким образом она попала в одну из красноармейских частей и вот оказалась на самой границе. Тут в ней начали возить воду, но бочка дала течь. Когда ее попробовали починить, то увидели, что сделать это невозможно, и бросили за ненадобностью возле продсклада. Так бы она и кончила свой долгий путь, если бы вновь не потребовалась людям…

Пока Наседкин с помощью трех бойцов вкатывал бочку на вершину сопки и накладывал в нее степной булыжник, Егоров рассказывал бойцам о способах борьбы с танками, применяемых в настоящее время на фронте. Бойцы слушали с интересом. Да и не только бойцы. Теперь тут возле сопки собрались все командиры рот и взводов батальона, заинтересованные новшествами, вводимыми в третьей роте.

Тихонов и Буткин слушали Егорова, переглядывались. «Хороший командир из него получится, не зря он понравился мне с первого взгляда. Смотри, смотри, как дело знает! А ведь из запаса! И что там в штабе с присвоением звания ему тянут…» — думал Тихонов. А Буткин стоял, тоже размышляя: «А как важно людям вовремя подсказать, подтолкнуть… Этот Егоров со своей инициативой и выдумкой черта свернет… С полетом парень, с фантазией… Надо нам со всей нашей техникой почаще в поле, в сопки выбрасываться… Эх, дали бы нам японцы еще с месяц тренировки, мы бы их встретили в случае чего».

А Егоров между тем продолжал говорить, все больше и больше увлекая бойцов.

— При помощи этой бочки мы должны научиться бросать в движущийся танк бутылки с горючей смесью и связки гранат и поражать цель с первого удара. Мы также должны научиться не бояться танка на подходе к траншеям и уметь скрываться от него в окопе.

— Ну, от бочки чего скрываться! Бочка есть бочка! — глубокомысленно произнес Шлёнкин своим бархатистым баском, испытывая к затее командира роты недоверие с самого начала.

Егоров посмотрел на него, чуть усмехнувшись, сказал:

— Ладно, Шлёнкин, вы пойдете в окоп первым. — И крикнул: — Наседкин, готово?!

— Танк на исходной позиции! — крикнул в ответ на вопрос командира роты Наседкин, желая явно потрафить Егорову, который избегал называть эту железную бочку бочкой и всюду именовал ее «учебным танком».

Неподалеку от подножья сопки были сооружены ходы сообщения и отрыты индивидуальные окопы. Все это было сделано в точном соответствии с чертежиком, напечатанным в газете.

Когда второй взвод роты занял траншеи и командир взвода доложил, что бойцы готовы к отражению танковой атаки, Егоров крикнул:

— Наседкин, запускайте танк!

Наседкин и сопровождавшие его бойцы с большими усилиями столкнули бочку, наполненную булыжником, с места и докатили ее к спуску. Бочка была так тяжела, что даже здесь, внизу, у подножия сопки, было слышно, как скрипит под ней песок и галька.

В этот момент бойцы, сидевшие в окопах, замерли в ожидании дальнейших событий, а Шлёнкин обернулся к роте и посмотрел так победоносно, что все засмеялись.

Наседкин и бойцы, находившиеся с ним, еще раза два подтолкнули бочку и остановились. Дальше толкать ее не требовалось. Она покатилась под гору сама, набирая скорость с каждым новым витком.

Через три-четыре секунды бочка неслась уже со страшной быстротой. Чтобы создать иллюзию движения танка, Егоров взял у шофера цепи, которыми тот обматывал колеса грузовой машины в ненастную погоду, и приспособил их к бочке. Теперь эти цепи вместе с булыжником, перекатывавшимся во чреве бочки, производили такой грохот, что можно было подумать, что движется не один танк, а целая армада. К тому же цепи, которыми была обмотана бочка, вздымали с промерзшей земли густое облако пыли, и это еще больше усиливало впечатление, что движутся настоящие танки.

Когда бочка стала приближаться к ходам сообщения, она издавала уже не только звон и грохот, но и от быстрого движения — пронзительный, как бы рвущий воздух свист.