Страница 84 из 112
Шарль де Голль и Конрад Аденауэр
В ответ на Парижские соглашения Москва и ее союзники, включая ГДР, создали свое военно-политическое объединение — Варшавский пакт. Когда в июле 1955 г. на Женевской конференции четырех держав новый британский лидер Энтони Иден предложил план объединения Германии после проведения всеобщих свободных выборов, то советский премьер Н.А. Булганин ответил, что после вступления ФРГ в НАТО не может быть и речи о «механическом объединении» двух германских государств, и предложил строить отношения на признании такого факта. В ФРГ и ГДР это вызвало чувство глубокого разочарования.
В мае 1955 г. СССР через посольство ФРГ в Париже направил западногерманскому правительству послание, в котором выражалось пожелание установления нормальных дипломатических отношений между обеими странами. Аденауэр лично приглашался в Москву для переговоров. Сам же канцлер заявил, что едет в советскую столицу, чтобы добиться освобождения последних тысяч немецких военнопленных.
Редко Аденауэр испытывал столь сильные сомнения в успехе, как в 1955 г. перед поездкой в Москву. Последовавшие события показали, какой сильной волей он обладал и как жестко мог вести переговоры.
Аденауэр отнесся к подбору членов делегации самым тщательным образом. Он включил в нее не только министров своего кабинета, но и председателя и вице-председателя внешнеполитической комиссии бундестага — Курта Георга Кизингера (ХДС) и Карло Шмида (СДПГ), а также председателя соответствующей комиссии бундесрата Карла Арнольда; всех их сопровождал штат советников и экспертов. Таким образом, он явно пытался избежать обвинения в единоличном и узкопартийном подходе к серьезной внешнеполитической инициативе, исход которой заранее невозможно было предугадать. Делегацию разместили в гостинице «Советская»; по московским стандартам это было нечто запредельно роскошное, однако руководитель политического департамента МИДа ФРГ Вильгельм Греве отозвался о предоставленной делегации резиденции как об «отеле среднего класса, с уровнем комфорта прошлого века и обстановкой под вкус мелкого буржуа».
Николай Булганин, Конрад Аденауэр, Никита Хрущев (слева направо)
Переговоры шли шесть дней. Начались они с грандиозного приема, устроенного в честь делегации в первый день ее пребывания на московской земле. Утром гостей ожидал сверхплотный завтрак: на столах красовались огромные судки с икрой. Каждый день после окончания заседаний следовал банкет, потом, после небольшого перерыва, — либо еще один ужин, либо посещение Большого театра. Естественно, все это сопровождалось обильными возлияниями, и одной из обязанностей статс-секретаря ведомства канцлера Ханса Глобке было снабжать членов делегации перед приемами хорошей дозой растительного масла как средства против быстрого опьянения. Аденауэр, кстати, заметил, что сами хозяева вместо водки пьют минеральную воду, и начал настаивать на соблюдении принципа равенства.
Обе стороны открыто высказывали свои мнения и давали выход годами копившемуся недовольству. Это подействовало, словно очистительная буря, и хладнокровный по натуре Аденауэр, которому ожесточенные споры обычно доставляли удовольствие, заметил впоследствии: «Мы говорили совершенно откровенно и благодаря этому достигли определенного взаимопонимания».
Если подходить к оценке переговоров с точки зрения формальных критериев, в целом единственным их результатом было установление дипломатических отношений и обмен послами.
Было много длинных и нескладных речей и даже драматическая сцена, когда Хрущев замахнулся на Аденауэра кулаком, а тот ответил таким же красноречивым жестом. Удивительно, что проблема, о которой Аденауэр говорил в Бонне как о главной цели своего визита (возвращение немецких военнопленных), почти не упоминалась в ходе официальных бесед. Когда она была затронута, Булганин сказал как отрезал: никаких военнопленных в Советском Союзе нет; остались только военные преступники, получившие от советского правосудия то, что они заслужили. Лишь в последний день пребывания западногерманской делегации на приеме в Кремле Булганин неожиданно предложил Аденауэру написать официальное письмо с просьбой об установлении дипломатических отношений, и тогда, добавил он, «мы отдадим их вам всех — всех до единого! В недельный срок! Даю вам честное слово!» Сцена была несколько странная, и многие ее свидетели заключили, что Булганину явно не помешало бы до приема выпить растительного масла. Когда к лету 1956 г. последние из уже потерявших надежду немецких солдат возвратились на родину, это заметно подняло популярность Аденауэра.
Во второй половине 50-х гг. руководство ГДР настойчиво уговаривало советского лидера Н.С. Хрущева предпринять перед западными державами демарш относительно статуса Западного Берлина, словно заноза торчавшего в центре восточногерманского государства. В ноябре 1958 г. германский вопрос и ситуация с Берлином вновь оказались в центре мировой политики.
27 ноября появилась советская нота с требованием в течение шести месяцев пересмотреть все прежние соглашения четырех держав относительно немецкой столицы и превратить Берлин в «самостоятельную политическую единицу» со статусом «демилитаризованного вольного города». Во второй ноте Кремль предложил заключить мирный договор с обоими немецкими государствами, запрещавший им обладать ядерным оружием.
Одновременно полиция ГДР начала чинить препятствия западным транспортным средствам на их пути в Берлин. Первоначальная реакция Англии и США, утративших после запуска советского спутника Земли свою неуязвимость и военное превосходство, была сдержанно-осторожной. Они выражали неопределенную готовность к переговорам. В этой ситуации Аденауэр обратился за поддержкой где Голлю, который вынашивал планы превращения Франции в самостоятельную ядерную державу и нуждался для этого в экономической помощи ФРГ. Это строительство «своеобразной оси» Бонн-Париж определило последнюю фазу аденауэровской внешней политики в 1958–1963 гг.
Отклонение странами НАТО советского требования и опасность столкновения между двумя блоками привели к росту тревоги населения ГДР. В ноябре каждый день в Западный Берлин перебиралось более тысячи восточных немцев. В ответ на советские ноты, грозившие новой блокадой, в ФРГ были разработаны два плана, не исключавших априори возможности признания ГДР в ответ на угрозу Москвы заключить с ней сепаратный мирный договор. Первый план был выдвинут одиозным из-за своего активного нацистского прошлого статс-секретарем ведомства федерального канцлера Хансом Глобке (1898–1973). По плану Глобке, который отклонял демилитаризацию ФРГ, для Берлина такая возможность не исключалась. После переходного периода в Германии должны были состояться свободные выборы единого парламента как первого шага к объединению. Второй план, рожденный СДПГ, предусматривал создание в Центральной Европе зоны, свободной от ядерного оружия, и постепенное создание конфедерации двух германских государств. Но политика западных держав, внушавшая Аденауэру опасения, что они за спиной Бонна и за его счет смогут договориться с СССР, была направлена на то, чтобы склонить Хрущева к переговорам. В мае 1959 г. советская сторона дала согласие на созыв конференции министров иностранных дел, а это означало, что она может отказаться от своего ультиматума. Состоявшаяся летом в Женеве конференция четырех держав, на которой в качестве наблюдателей присутствовали и две немецкие делегации, закончилась фактическим признанием сложившегося положения и была прервана на неопределенное время.
Триумф Аденауэра на выборах 1957 г. стал высшей точкой его политической карьеры. Но произошло это в то время, когда были выполнены задачи политического и экономического возрождения и надо было ставить новые цели. Однако канцлер, все внимание которого занимали внешнеполитические проблемы, не выдвигал никаких новых внутренних задач.