Страница 64 из 112
Брюнинг, сознавая, что его кабинет оказался самым непопулярным за все время республики, тем не менее упорно продолжал свой курс жесткой экономии, за который и получил прозвище канцлер Голод. Вновь была снижена заработная плата рабочих и государственных служащих, но одновременно их взносы в фонд страхования по безработице повышались до 6,5 % заработка, а дотации государства в этот фонд значительно уменьшались. Однако на затянутом тучами экономическом небосклоне по-прежнему не было ни малейших признаков того, что сквозь них пробьется солнечный луч хозяйственного оживления.
В поисках выхода из сложившейся обстановки канцлер решил прибегнуть к рецепту Бисмарка: уладить внутренние проблемы дипломатическим путем. Он намеревался добиться окончательной отмены репараций, мораторий на которые объявил американский президент Герберт Гувер в июне 1931 г., а также надеялся договориться на предстоящей конференции по разоружению о военном паритете Германии с другими европейскими державами в том случае, если они откажутся снизить свои вооружения до уровня Германии.
В марте 1931 г. в прессе появились сообщения о предстоящем заключении австро-германского таможенного союза. Примечательно, что теоретически такой проект выглядел вполне реальным, но в отличие от тактики Штреземана об этом плане было объявлено безо всякого предварительного дипломатического зондирования. Это являлось чистой импровизацией, необдуманным броском вперед в стиле Вильгельма II. Поскольку такой союз означал возможное в дальнейшем государственное объединение двух стран, то понявшие это обстоятельство Франция и Чехословакия заявили категорический протест. Более того, Франция потребовала немедленного возврата всех краткосрочных кредитов, чтобы таким образом заставить Берлин отказаться от проектируемого союза. За этим дипломатическим поражением последовал явный рост недоверия западных держав к политике Германии. В итоге авторитет Брюнинга заметно упал, хотя козлом отпущения стал министр иностранных дел Юлиус Курциус, вынужденный уйти в отставку.
Четырьмя днями позже, 7 октября, Брюнинг, будучи уверен в том, что сам он будет вновь назначен канцлером, заявил Гинденбургу об отставке всего кабинета.
Хотя новый состав кабинета готовился уже давно, переформирование правительства вызвало почти неразрешимые трудности. Часть финансовых магнатов и крупных промышленников все еще питали большое недоверие к выступавшим с псевдосоциалистическими лозунгами нацистам и хотели посмотреть, как они поведут себя в оппозиции. А возникший второпях план ввести Гитлера в правительство под руководством лидера националистов Гутенберга сорвался из-за того, что нацистский лидер претендовал на нераздельную власть. При этих условиях не могло быть сомнения в том, что и второй кабинет Брюнинга будет иметь переходный характер, а именно выполнять свои обязанности лишь до тех пор, пока не будет достигнуто соглашение между гугенберговскими закулисными лицами и Гитлером по вопросу о распределении правительственной власти.
Надеясь каким-то чудом стабилизировать ситуацию, убежденный сторонник восстановления монархии Брюнинг разработал план отмены с согласия рейхстага и рейхсрата предстоящих в 1932 г. президентских выборов, что означало автоматическое продление полномочий Гинденбурга. Канцлер полагал, что после этого он сможет получить согласие рейхстага на провозглашение монархии одного из сыновей наследного принца, а престарелому президенту отвести роль регента, а это, по мнению Брюнинга, выбьет почву из-под ног нацистов. Но Гинденбург и слышать не хотел ни о каком другом императоре, кроме самого экс-кайзера, и в конце концов объявил, что будет бороться за свое переизбрание.
После этого канцлер, а затем и президент встретились с Гитлером, наотрез отказавшимся поддержать план Брюнинга. А президент, на которого он произвел жуткое впечатление, заявил Шлейхеру, что этот «богемский ефрейтор» годится только в министры почты, чтобы облизывать марки с изображением Гинденбурга.
Гинденбург резко охладел и к Брюнингу, которого еще совсем недавно называл «лучшим канцлером после Бисмарка». Старый аристократ не мог простить канцлеру того, что он не сумел добиться отмены выборов, на которых фельдмаршалу пришлось соперничать с коммунистом и с ефрейтором, настолько бездарным, что за все годы «великой войны» так и не сумел выбиться хотя бы в фельдфебели. Неприязнь Гинденбурга к Брюнингу заметно усилилась, когда тот предложил для улучшения социально-политической ситуации национализировать за солидную компенсацию несколько «дышавших на ладан» юнкерских поместий и передать их безземельным крестьянам. Юнкерство буквально завалило президента, как раз приехавшего отдохнуть в свое поместье Нойдек, жалобами на «аграрный большевизм» Брюнинга, которого следует немедленно сместить с поста канцлера.
Возвратившись в Берлин, Гинденбург сразу же вызвал рейхсканцлера для доклада о положении в стране. В то время как Брюнинг говорил о предстоящих успехах в переговорах с западными державами об отмене ограничений вооружения Германии, Гинденбург вдруг потянулся за своими очками, взял со стола лист бумаги и, резким тоном перебив Брюнинга, прочел ему несколько фраз, в которых говорилось, что, во-первых, он, Гинденбург, больше никаких чрезвычайных распоряжений подписывать не будет, а во-вторых, запрещает канцлеру производить какие-либо персональные изменения правительства. По другим свидетельствам, Гинденбург, закончив читать бумагу, набросился на Брюнинга: «Мне сказали, вы обижаете дворянство. Это не годится! Мне сказали, у вас в кабинете министры с большевистскими планами. Это никуда не годится!»
В воскресенье, 29 мая, Гинденбург в категорической форме предложил Брюнингу уйти в отставку, но остаться в новом кабинете министром иностранных дел, чтобы довести до конца переговоры о вооружениях. Оскорбленный Брюнинг, который, по его словам, «находился в ста метрах от цели», ответил отказом и немедленно подал прошение об отставке. Возможно, в этот момент он вспомнил пророческое предупреждение генерала Грёнера: «Единственное, на что вы всегда можете твердо рассчитывать, это — измена старого господина».
Вместе с падением Брюнинга фактически гибла и Веймарская республика, хотя ее предсмертная агония длилась еще восемь месяцев.
После увольнения Брюнинга его политическая карьера практически закончилась. Он сыграл лишь незначительную роль на политической арене весной 1933 г., когда решался вопрос о самороспуске партии Центра. После того как Центр вопреки позиции Брюнинга одобрил закон о предоставлении правительству чрезвычайных полномочий, а председатель партии прелат Людвиг Каас поспешил в Рим, чтобы подготовить заключение конкордата между католической церковью и национал-социалистической Германией, негодующий Брюнинг 6 мая 1933 г. вышел из руководства партии.
13 июня 1933 г. в беседе с британским послом сэром Хорасом Рэмболдом Брюнинг дал свой прогноз дальнейшего развития событий. Гитлер, считал он, не сможет справиться как с проблемой безработицы, так и с радикальными элементами в собственной партии. Ему придется с помощью рейхсвера и полиции обезглавить беспокойные штурмовые отряды. Но в Германии не наступит хаос, пока будут существовать армия, полиция и «Стальной шлем». Впрочем, добавил Брюнинг, неизвестно, что может случиться после смерти или отставки Гинденбурга. Наилучшим выходом было бы, по мнению Брюнинга, восстановление конституционной монархии.
Вторая долгая жизнь Брюнинга, жизнь в эмиграции, началась с его бегства в Голландию в мае 1934 г. Перед началом Второй мировой войны он беспрестанно разъезжал по Голландии, Великобритании и Швейцарии, нигде не находя себе места, пока в 1936 г. не переехал в США. С 1937 по 1952 г. Брюнинг являлся профессором политических наук в Гарвардском университете. Он избегал публично высказывать свое мнение о национал-социалистической Германии, чтобы не повредить своему отечеству; с другими эмигрантами, особенно левыми, почти не поддерживал отношений. В глубине души Брюнинг до конца жизни так и остался эмигрантом.