Страница 26 из 112
Во внешней политике Бетман Гольвег продолжил курс Бю-лова: «взорвать окружение» Германии, а именно добиться выхода Англии из Тройственного согласия, что ему так и не удалось. В ситуации угрожающей войны на два фронта — с Россией и Францией — новый канцлер наметил внешнеполитическую программу, которую проводил в жизнь до начала Первой мировой войны: Германия должна заключить договор о нейтралитете с Англией. Его следовало дополнить морским соглашением, против которого возразили император и Тирпиц.
Ретроспективно Бетман Гольвег писал в 1915 г. Бюлову, что накануне войны проводилась политика крайнего риска, которая началась с Агадирского кризиса 1911 г. Этот «акт насилия немецкой политики» был совершен новым статс-секретарем иностранных дел Альфредом фон Кидер-лен-Вехтером, за которым стояли крупные финансисты и промышленники. В этом кризисе Кидерлен дошел до грани войны. Император, однако, отступил, когда на сторону Франции встала Великобритания, а канцлер выразил готовность к компромиссу. Это доставило Бетман Гольвегу немало неприятностей: порицание Кидерлена, который отныне называл канцлера «дождевым червем», негодование офицерства и правых партий, а также критику значительной части радикально настроенной немецкой общественности.
Теобальд фон Бетман Гольвег
Во время поездки в июле 1912 г. в Россию Бетман Гольвег был так поражен неистощимыми ресурсами этой империи, что сделал вывод: эта страна в будущем станет ведущим индустриальным государством и военной державой, крайне опасной для Германии. В 1913 г. канцлер осуществил принципиальный поворот немецкой политики, направленный против России. В декабре 1913 г. в Турцию с военной миссией отправился генерал Лиман фон Сандерс. Русско-германская борьба за влияние на Турцию достигла апогея, и только при посредничестве Англии кризис был преодолен. Во время перепалки между русской и немецкой прессой о русских вооружениях в марте 1914 г. снова стала широко муссироваться «русская опасность» и требование превентивной войны приобрело популярность.
Прямым поводом для начала международного кризиса явились события в Сараеве — боснийской столице. 28 июня 1914 г. сербский националист из Боснии Гаврила Принцип убил наследника австро-венгерского престола эрцгерцога
Франца Фердинанда и его жену. В Вене и Берлине увидели в этом покушении давно искомый повод для нанесения удара по Сербии. Начальник Генерального штаба Австро-Венгрии Конрад фон Гетцендорф потребовал немедленно начать войну против Сербии. Но венское правительство ставило выступление в зависимость прежде всего от позиции Германии, поскольку за спиной Сербии стояла Россия. В тогдашней политической ситуации война против Сербии не могла остаться локальной и неизбежно должна была перерасти в большую европейскую схватку.
Таким образом, решение вопроса, быть или не быть войне, находилось в руках Берлина. Но Вильгельм еще 30 июня заявил: «Теперь или никогда! С сербами надо разделаться, и притом быстро». Опубликованные документы показывают, что в те решающие недели 1914 г. умами кайзера, генералитета, правительства и дипломатов владела одна мысль: наступил уникальный момент для начала войны, пока Германия еще имела преимущество. Поэтому Берлин заверил Вену в своей полной поддержке в ее ударе по Сербии.
Окончательное решение о начале войны было принято 5 и 6 июля 1914 г. в Потсдаме, где кайзер и Бетман Гольвег подтвердили венским посланцам свою решительную поддержку, даже если война против Сербии повлечет за собой вооруженное столкновение Германии с Россией. Впрочем, Вильгельм считал, что Россия к войне пока не готова и, возможно, останется в стороне.
1 августа 1914 г., обращаясь к своим подданным, Вильгельм заявил: «Теперь я не знаю больше ни партий, ни конфессий. Все мы сегодня братья-немцы и только братья-немцы». Этими словами кайзера были провозглашены общественное согласие и установление «гражданского мира». Первыми среди левых сил призыв к «гражданскому миру» поддержали лидеры профсоюзов, постановившие прекратить все трудовые конфликты и отказаться от забастовок. 4 августа социал-демократическая фракция рейхстага единогласно (хотя на предварительном обсуждении фракции Карл Либкнехт решительно возражал) проголосовала за одобрение военных кредитов и призвала рабочих отдать все силы укреплению обороны родины.
В последние предвоенные дни в Потсдаме проходили непрерывные совещания о намечавшихся мерах в случае войны. Военный министр Эрих фон Фалькенхайн заверил, что армия полностью готова к большой войне, которая определяла жизнь Германии более четырех лет. Она началась по плану Шлифена: немецкое правое крыло продвигалось вперед, охватывая левый фланг французской армии. 21 августа у Шарлеруа были разбиты 5-я французская армия и английский экспедиционный корпус. После этого немецкое командование посчитало, что кампания уже выиграна, и начало нарушать предписания плана Шлифена. Часть войск была оставлена в Бельгии, два пехотных корпуса и кавалерийская дивизия отправились в Восточную Пруссию, где началось неожиданное наступление русской армии.
Тем не менее немецкие войска продвигались вперед. Проходя в день по 40–50 км, солдаты валились с ног от усталости, и французы нередко брали в плен немецких солдат, спящих мертвым сном. В начале сентября германские части вышли на берега Марны и оказались в 70 км от Парижа, но не западнее его, как предполагал план Шлифена, а севернее. Французскую столицу уже готовились обстреливать из сверхтяжелых крупповских орудий, в том числе из гигантского монстра — 28-тонной «Большой Берты», каждый снаряд которой весил около тонны, но в четырехдневной битве, с 6 по 9 сентября, немецкое наступление было остановлено. Когда между двумя немецкими армиями возник опасный разрыв в 50 км, встревоженный начальник Генштаба, племянник великого стратега, тоже Хельмут фон Мольтке, приказал отвести все армии правого крыла на 80 км назад. Блицкриг был сорван, Париж спасен, а французы назвали это «чудом на Марне».
После того как выяснилось, что война приобретает затяжной характер, основной задачей стал перевод всей экономики на военные рельсы. Рассчитывая на молниеносный разгром сперва Франции, а затем России, немецкое правительство не позаботилось о создании в стране крупных запасов стратегического дефицитного сырья и товаров, не разработало подробных планов мобилизации промышленности и распределения рабочей силы. Все это пришлось делать уже в условиях военных действий.
С другой стороны, структура экономики Германии была такова, что облегчала ее приспособление к потребностям войны и в значительной мере компенсировала недостаточность заблаговременной хозяйственной подготовки. Такими факторами являлись высокая степень концентрации промышленности, которая давала возможность ее быстрой мобилизации, новейшая техника, позволявшая осваивать новые виды производства, высокая квалификация и дисциплинированность рабочих. Государственный аппарат империи имел также хорошие навыки управления хозяйством, так как Пруссия давно обладала значительной государственной собственностью в виде железных дорог, каменноугольных шахт и копей селитры. Эти особенности Германской империи дали ей возможность выдерживать длительную войну в условиях фактической блокады и недостатка собственных ресурсов значительно дольше, чем можно было рассчитывать.
Ахиллесовой пятой немецкого хозяйства были отсутствие сырья и нехватка собственного продовольствия. В таких условиях важнейшее значение приобретала торговля с нейтральными странами, от которых Антанте так и не удалось полностью отрезать Германию. Из Швеции она получала железную руду, медь и лес, из Норвегии — никель, из Швейцарии — алюминий, из Дании и Голландии — продовольствие. В целом Германия практически до конца войны удерживала на довольно высоком уровне импорт важнейшего сырья и отчасти продовольствия. Широкое распространение в стране получила система эрзац-продуктов (заменителей). Был разработан способ получения искусственного каучука, извлечения азота из воздуха, особо обработанная целлюлоза заменила хлопок.