Страница 45 из 50
1970
Банька по-черному
Копи! Ладно, мысли свои вздорные копи! Топи! Ладно, баню мне по-черному топи! Вопи! Все равно меня утопишь, но — вопи!.. Только баню мне как хочешь натопи. Ох, сегодня я отмаюсь, эх, освоюсь! Но сомневаюсь, что отмоюсь! Не спи! Где рубаху мне по пояс добыла?! Топи! Ох, сегодня я отмоюсь добела! Кропи! В бане стены закопченные кропи! Топи! Слышишь, баню мне по-черному топи! Ох, сегодня я отмаюсь, эх, освоюсь! Но сомневаюсь, что отмоюсь! Кричи! Загнан в угол зельем, словно гончей — лось. Молчи! У меня давно похмелье кончилось. Терпи! Ты ж сама по дури прóдала меня! Топи! Чтоб я чист был, как щенок, к исходу дня! Ох, сегодня я отмаюсь, эх, освоюсь! Но сомневаюсь, что отмоюсь! Купи! Хоть кого-то из охранников купи! Топи! Слышишь, баню ты мне раненько топи! Вопи! Все равно меня утопишь, но — вопи!.. Топи! Эту баню мне как хочешь, но — топи! Ох, сегодня я отмаюсь, эх, освоюсь! Но сомневаюсь, что отмоюсь!<1970>
«Я первый смерил жизнь обратным счетом…»
Я первый смерил жизнь обратным счетом — Я буду беспристрастен и правдив: Сначала кожа выстрелила потом И задымилась, поры разрядив. Я затаился, и затих, и замер, — Мне показалось — я вернулся вдруг В бездушье безвоздушных барокамер И в замкнутые петли центрифуг. Сейчас я стану недвижим и грузен, И погружен в молчанье, а пока — Меха и горны всех газетных кузен Раздуют это дело на века. Хлестнула память мне кнутом по нервам — В ней каждый образ был неповторим… Вот мой дублер, который мог быть первым, Который смог впервые стать вторым. Пока что на него не тратят шрифта, — Запас заглавных букв — на одного. Мы с ним вдвоем прошли весь путь до лифта, Но дальше я поднялся без него… Вот тот, который прочертил орбиту, При мне его в лицо не знал никто, — Все мыслимое было им открыто И брошено горстями в решето… И словно из-за дымовой завесы Друзей явились лица и семьи, — Они все скоро на страницах прессы Расскажут биографии свои. Их всех, с кем вел я доброе соседство, Свидетелями выведут на суд, — Обычное мое, босое детство Обуют и в скрижали занесут… Чудное слово «Пуск!» — подобье вопля — Возникло и нависло надо мной, — Недобро, глухо заворчали сопла И сплюнули расплавленной слюной. И вихрем чувств пожар души задуло, И я не смел — или забыл — дышать. Планета напоследок притянула, Прижала, не желая отпускать. Она вцепилась удесятеренно, — Глаза, казалось, вышли из орбит, И правый глаз впервые удивленно Взглянул на левый, веком не прикрыт. Мне рот заткнул — не помню, крик ли, кляп ли, Я рос из кресла, как с корнями пень. Вот сожрала все топливо до капли И отвалилась первая ступень. Там, подо мной, сирены голосили, Не знаю — хороня или храня, А здесь надсадно двигатели взвыли И из объятий вырвали меня. Приборы на земле угомонились, Вновь чередом своим пошла весна, Глаза мои на место возвратились, Исчезли перегрузки, — тишина… Эксперимент вошел в другую фазу, — Пульс начал реже в датчики стучать. Я в ночь влетел — минуя вечер, сразу, — И получил команду отдыхать. И неуютно сделалось в эфире, Но Левитан ворвался в тесный зал И отчеканил громко: «Первый в мире…» — И про меня хорошее сказал. Я шлем скафандра положил на локоть, Изрек про самочувствие свое. Пришла такая приторная легкость, Что даже затошнило от нее. Шнур микрофона словно в петлю свился. Стучали в ребра легкие, звеня. Я на мгновенье сердцем подавился — Оно застряло в горле у меня. Я óтдал рапорт весело — на совесть, Разборчиво и очень делово. Я думал: вот она и невесомость — Я вешу нуль, — так мало, ничего!.. Но я не ведал в этот час полета, Шутя над невесомостью чуднóй, Что от нее кровавой будет рвота И костный кальций вымоет с мочой…