Небоглазка

— Мама!

Ответа не было.

Я почувствовала ее руку в своей. Рука становилась все холоднее и холоднее. Но я ведь держала ее за руку, когда она навсегда закрыла глаза. Я держала ее, когда она ушла, оставила меня одну на свете. Рука становилась все холоднее и холоднее.

— Зачем ты умерла? — спросила я. — Зачем? Зачем?

Ответа не было.

— Мама! — шептала я. — Мама! Ну я прошу тебя!

Ответа не было. Только ее рука в моей руке. Ее холодная, неподвижная, мертвая рука в моей руке.

Я молча легла с ней рядом. Холод и безмолвие пронизывали меня до костей. Я лежала в грязи, а вокруг столпились зомби. Их острые когти сменили ласковое мамино прикосновение. Их шипение сменило ее голос. Я ушла по ту сторону слов, по ту сторону смеха и слез. Здесь не было надежды. Не было радости. Не было жизни. Смерть росла вокруг и затягивала меня.

12

— Эрин Ло! Эрин Ло!

Ее голос разносился по проулкам и развалинам; он отыскал дорогу через неплотно прикрытую дверь, мимо привидений и зомби, в мою глухую тьму.

— Эрин Ло! Эрин Ло!

Он проник в мою голову и вызвал меня обратно из немоты, пустоты и смерти.

— Эрин Ло! Эрин Ло!

Я потерла лицо и ощутила липкую грязь на коже, на волосах. Меня затошнило, я сплюнула. Потом села и попыталась позвать в ответ, но только задыхалась и хрипела.

— Эрин Ло! Эрин Ло!

Я встала и, шатаясь, побрела сквозь тьму, вытянув руки перед собой. Я так закоченела, что ноги не слушались; я споткнулась и упала в строительный мусор.

— Небоглазка! — пыталась я крикнуть. — Небоглазка!

Поползла вперед, вот только никак не могла понять, куда я ползу: к свету или дальше во тьму.

— Небоглазка! — кричу. — Небоглазка!

Утерла лицо и почувствовала, что по ладоням бежит кровь.

— Небоглазка!

— Эрин Ло!

Ее голос слышался ближе, отчетливее. Я напрягла слух, чтобы расслышать ее шаги, сколько бы стен и этажей нас ни разделяло.

— Эрин Ло, где ты?

Я утерла слезы и прошептала:

— Не знаю.

А потом закричала:

— Я здесь! Здесь я!

— Эрин Ло! Эрин Ло! Эрин Ло!

Спотыкаюсь, ползу на четвереньках, пытаюсь отыскать развалины лестницы, выкарабкаться из гиблого гнилого зловония. Но ничего не выходит, все ползаю кругами, натыкаюсь на расселины и трещины в полу, на ступени, которые спускаются еще глубже вниз, на дыры, ведущие в самые глубокие подвалы. Чувствую, как зомби тащат меня под землю своими когтями. Слышу их шипение: «Хорошшшо. Хорошшо. Нижже, ещще нижже». Я решила дать им отпор. Я старалась сосредоточиться на голосе Небоглазки, но он был далеким, тихим, словно из другого мира. Я сказала себе, что пропала, что меня уже не отыскать, я слишком далеко забрела в непроницаемый мрак, где никто никогда меня не найдет, не поможет выбраться. «Нижже, ещще нижже, — шипели голоса. — Хорошшо. Хорошшо». Я перестала ползти. В последний раз взяла мамину руку, как тогда, когда она в последний раз закрыла глаза.

— Эрин Ло! Эрин Ло!

Голос кружил, искал, пропадал, приближался, снова пропадал и снова приближался и не желал сдаваться.

— Эрин Ло! Эрин Ло, где ты?

— Не знаю, — всхлипываю в ответ.

И в слезы. В руке — мертвая мамина рука.

— Не знаю! — кричу.

Снова опустилась в липкую грязь. Почувствовала, как холод снова пронизал меня до костей.

— Здесь! — кричу.

Закрыла глаза. Голос кружил, искал, кружил, искал. Я провалилась обратно во тьму.

— Эрин Ло!

Теперь ближе.

— Мой глаз тебя видит, Эрин Ло!

Я закряхтела.

— Сиди тихо. Сиди тише тихого.

— Что?

— Мой глаз тебя видит. Сиди тихо, и Небоглазка к тебе придет.

Таращусь во тьму, ничего не вижу. В таком густом мраке невозможно ничего увидеть. Слышу шаги по мусору, ближе и ближе, слышу ее дыхание — она уже ближе, слышу шелест ее одежды — она совсем близко. Потом почувствовала ее пальцы у себя на лице.

— Эрин Ло, сестра моя! Как ты оказалась в этой глубокой-глубокой тьме?

13

— Я же тебе говорила! Я же тебе говорила, что здесь в полу есть дыры, где темно и опасно. Ты должна их беречься, сестра моя!

Ее нежные пальцы стирали грязь с моего лица.

— Тут есть такие места, где можно навсегда вывалиться из мира и никогда не вернуться обратно. Берегись их!

Мы стояли за незакрывающейся дверью под дырявой крышей, среди мусора и обвалившейся штукатурки. Она гладила мое лицо. Свет резал мне глаза. Голова кружилась.

— Что это за место? — спрашиваю.

Молчание.

— Что здесь? Зло? Безумие?

— Что это за слова такие, Эрин Ло?

— Кто ты? — шепчу.

— Я Небоглазка, сестра моя.

— А Дедуля кто?

— Он мой Дедуля, сестра моя.

— Что это за место?

— Место, где живут Небоглазка и Дедуля, сестра моя.

Птицы пели, порхая между голых стропил высоко вверху. По подвалам внизу что-то ползало, издавая странные вздохи.

— Здесь жизнь? — спросила я. — Или здесь смерть?

Она моргнула, растерявшись. Снова коснулась моего лица:

— Что там примыслилось тебе в этой глуби глубин, сестра моя?

Она вложила мне в руку шоколадную конфету. Я сунула ее в рот, стала жевать.

— Сладко, — сообщила я Небоглазке.

— Слаще всего на свете! — рассмеялась она. — Бери еще. Бери еще.

— Что мне спросить тебя, чтоб ты могла ответить?

Она пожала плечами и улыбнулась:

— Ничего не спрашивай, просто ешь шоколад, он слаще всего на свете.

— Почему Дедуля хочет нас убить?

— Дедуля — хороший Дедуля. Он никогда-никогда вам ничего не сделает.

Я покачала головой и тихо рассмеялась:

— А как же нож, Небоглазка?

— Он распамятовал вас.

— Распамятовал?

— Он подумал, что вы привидения или черти, пришли устраивать тут глупости.

— Он хотел нас убить, Небоглазка.

— Может быть. Значит, вам надо держаться поближе к Небоглазке. И чтобы совсем-совсем не быть как привидения. Надо говорить: «Добрый день, Дедуля Охранник». Надо говорить ему, что Небоглазка — чудесная-расчудесная.

— А еще что?

— А больше ничего. И Дедуля будет добрым.

Я снова рассмеялась:

— Добрым!

— Идем, покажу, — сказала она.

Я дала отвести себя за руку в типографию. На ходу я все время оборачивалась к реке, надеясь увидеть Яна, но его не было. Хотя — да вот же он, перед комнатой охраны. Стоит, прислонившись к печатному станку. Мне сразу полегчало, я окликнула его. В ответ — холодный взгляд. Я снова окликнула его, но он только пожал плечами. Мне нестерпимо хотелось коснуться его руки. Нестерпимо хотелось, чтобы он заговорил со мной, но он молчал. Я глубоко вздохнула и дала Небоглазке увести меня в комнату. Уже смеркалось, горели свечи. Дедуля что-то писал в своей огромной книге. Жевал кусок тушенки. Каска лежала рядом с ним на столе.

— Видишь? — говорит Небоглазка. — Дедуля сейчас добрый. Он распамятывает много-много всего. Он много всего записывает, и это у него вместо памяти.

Я взглянула на большую книгу. Рука так и бегает по строкам. Я представила тысячи тысяч слов, которые он написал в этой комнате при свечах.

— Он, наверно, много написал о тебе?

— Много-много многого, Эрин. Много-много многого, пока Небоглазка ест шоколад, спит и пускает к себе странные придумки и странные сонные воспоминания.

— Ты читала его книги, Небоглазка?

Лицо у нее сморщилось.

— Ты читала то, что он написал?

— Он пишет, что Небоглазка — чудесная-расчудесная, Эрин Ло.

— А еще что?

— А еще ничего.

Январь, стоявший у дверей, чертыхнулся. Подошел к нам.

— Да не умеет она, на фиг, читать! — Он свирепо посмотрел на нее. — Ну и где все его книги?

Она стоит кусает губы.

— Янви Кар, есть одна вещь, на которую он сердится.

— И какая же?

— У Дедули есть секреты, Янви Кар. Не смотреть. Не трогать.

Январь обводил взглядом комнату: