Страница 18 из 21
И в это время, когда казалось, всё уже было кончено, я ощутил обострённое внимание и тревогу, исходившие от моих защитников. С запада со стороны города по воздуху дугой вытянулась коричневая кишка. Зрелище это было омерзительное. Кишка походила на анус гигантского зверя. Её конец уткнулся в центр поля, где заканчивалась схватка, и стояли Медведь и Львица, вывернулся наружу подобно раструбу, и из него начала вытекать бурая пульсирующая масса. Эта субстанция кольцом обтекла двоих главных защитников, подминая под себя и давя более мелких подобно лавине, и стала пухнуть, как тесто на дрожжах, только гораздо быстрей. Кишка схлопнулась и закрыла образовавшуюся башню сверху. Защитники оказались в ловушке. Было видно, как на поверхности этого пузыря то и дело возникали вспучености и сразу опадали - защитники пытались пробиться через барьер чужеродной энергии. Однако они оказались отрезанными от источника жизненной энергии, и было ясно, - долго им так не выдержать. Они погибнут. Защитники тоже умирают, - ведь это одна из форм жизни. Они могут существовать сотни тысяч, миллионы, миллиарды лет, но это существование неизбежно заканчивается. Всё, что рождено - умрёт, всё что организовалось - дезорганизуется. Второй закон термодинамики, энтропия своё возьмёт. Как закончится жизнь звёзд и планет, не важно, считаются ли они "живыми" или "неживыми". И так же как и звезда или планета, которые до срока погибают в результате космических катаклизмов, живые существа - защитники так же гибнут, или вместе со своей планетой, или в схватке с чуждой энергией, либо в результате разрушения опоры сознания - места. Наша цивилизация убивает их миллионами, сбрасывая ядовитые отходы в реки и почву, добывая варварскими способами энергоносители, тот же сланцевый газ, нефть, каменный уголь. А затем мы добиваем всё живое, включая самих себя, когда перерабатываем и используем добытое. Все эти мысли пронеслись у меня за какую-то долю секунды. Я перестал чувствовать Медведя и Львицу. Во время схватки я ясно воспринимал их бешено бьющуюся энергию, ярость и гнев, как будто вместе с ними носился по полю, рвал, мял, давил чуждую плоть. Но сейчас кроме вязкой пустоты не было ничего.
- Хрен ты и их получишь, кусок дерьма! - внезапно сказал я и на негнущихся ногах спустился во двор.
На дворе стоял мой белоснежный Конь, фыркая и переступая копытами. Я с разбега запрыгнул ему на круп, словно с утра до вечера занимался джигитовкой, мы перемахнули через ограду и понеслись к западне. Я всего несколько раз катался когда-то на лошади, но тогда лошадь шла шагом, иногда трусцой, и я время от времени норовил с неё сползти, не попадая в такт. Но сейчас я был в своём сне, в котором мы с Конём были одним целым и с лёгкостью переносились через реки и ущелья. Только сон на этот раз был кошмарным. Защитники, звери и птицы окружили адский котёл, подтачивая его оболочку, погибая сами десятками тысяч под ударами смертоносных жгутов, которыми ощетинилось чудовище, которое стало похоже на раздувшийся до гигантских размеров шипастый вирус. Одна жизнь жертвовала собой ради другой жизни и во имя Жизни вообще. Подобный феномен природного альтруизма неоднократно фиксировался исследователями. В научной литературе упоминаются случаи самопожертвования взрослых самцов шимпанзе, напавших на тигра для того, чтобы дать возможность скрыться оставшимся членам группы. Во время массовой миграции мышей полевок наблюдались случаи, когда популяция, наткнувшись на препятствие - ров, не огибает его для того чтобы найти иной путь, а заполняет его телами членов популяции, которые неизбежно задыхаются и погибают, открывая путь для идущих позади тысяч других особей, не пытаясь выбраться из ловушки и сохранить свою жизнь.
Мы кружили вокруг котла и сбоку и сверху, пытаясь найти наиболее уязвимые места, уворачиваясь от выбросов ядовитой субстанции. Пару раз меня изрядно обожгло, но я не обращал внимания на боль, и мы продолжали свою яростную атаку. Конь пробивал в оболочке целые кратеры, которые, тем не менее, продолжали затягиваться. В это время я увидел существо явно человеческого вида. Оно перемещалось просто по воздуху и наносило удары чем-то похожим на цветной хлыст. Хлыст производил действие, сравнимое с лазерным лучом большой мощности. Под этими ударами оболочка котла корчилась и обугливалась, отваливаясь целыми фрагментами. Наконец совместными усилиями нам удалось развалить адский вирус на части, на которые тут же набросились защитники и животные. В эпицентре побоища я увидел большой обугленный ком. Я сверзился с Коня оземь и принялся яростно разгребать его, ломая ногти. Это были прутья кустарника и трава, которыми сама почва пыталась укрыть погибающих защитников. Наконец я добрался до Медведя. Львица лежала под ним, - он закрывал её своим телом. Оба были недвижны и значительно уменьшились в размерах. Из разорванной и местами обугленной спины Медведя тонкими струйками истекала жизнь. Я дико заорал. Силы оставили меня и я провалился в черноту.
Сквозь полумрак забытья я ощущал, как меня куда-то несут и везут. Однако, - путанно подумал я, - это становится уже навязчивым. По пути меня несколько раз вырвало, это принесло некоторое облегчение, и я опять забылся.
Глава 7. Дакини и Защитники.
Я увидел себя во сне. Мы с защитниками вчетвером находились в необыкновенно красивом месте, колыхались изумрудно-зелёные травы и росли цветы, которых я никогда раньше не видел. Цветы излучали все цвета радуги, каждый цветок - свой цвет, поодаль виднелись невысокие горы, верхушки которых представляли собой прозрачные кристаллы подобные хрусталю. Прямо перед нами в пространстве выше нас мы увидели божественное существо. Оно имело облик молодой девушки в самом расцвете юности, прекрасной и преисполненной энергии, чувственной и сияющей. Её бело-розовое тело было чисто и прозрачно. В правой руке она держала стрелу, украшенную пятицветной лентой, в левой - драгоценный сосуд. Блестящие чёрные волосы, стянутые лентами на макушке, излучали свет, часть волос ниспадала локонами, из которых также струился свет. На ней была гирлянда цветов, напоминающих лотос, и развевающиеся украшения наподобие полупрозрачного шёлка, усыпанные драгоценными кристаллами. Она танцевала на двух дисках - жёлтом и белом, один поверх другого, под необыкновенную мелодию и пение в сопровождении тибетского ритуального барабанчика - дамару под мелодичный звон колокольчика. Звук этот не был локальным и не имел конкретного источника. Казалось, он проявился из самого пространства, ограниченного сияющей радужными цветами сферой, в которой возникали светящиеся символы. Повинуясь ритму мелодии и взмахам её стрелы, неисчислимое множество крохотных, порхающих как бабочки фей изливали на нас капельки нектара подобно пчёлам, несущим драгоценную пыльцу в свой улей. С каждой каплей нектара я чувствовал, как ко мне возвращаются силы, укрепляется жизненная энергия, обостряются чувства и ясность восприятия. С последними звуками мантр, которые заключали эту небесную песнь, я пробудился и открыл глаза. Я обнаружил себя в холле усадьбы, лежащим на диване, покрытом белоснежной простынёй, совершенно голым, что меня несколько смутило. Рядом на полу лежали Медведь и Львица, наблюдающие моё пробуждение. Я с кряхтением перевалился на бок и свалился прямо на них. Медведь осторожно сгрёб меня в охапку и прижал к своему животу, Львица принялась меня вылизывать своим прохладным языком.
- Живы, - вздохнул я, вдыхая свежий запах, исходивший от защитников, и блаженно улыбаясь.
- Это всё - Эйра, - услышал я радостный голос Вадима.
- Эйра... , а кто это? - спросил я, пытаясь придать телу подобие вертикального положения.
- Эйра - это я, - раздался голос, похожий на тот, что пел в сновидении.
Передо мной стояли мои друзья со счастливыми лицами и знаками показывали мне за мою спину. Я обернулся. Белоснежный Конь приветствовал меня, несколько раз мотнув головой, как это делают настоящие лошади. Рядом с ним стояло то самое существо, с которым я встретился во время битвы, появление которого и определило её исход. Это была молодая женщина, или девушка, как мы могли бы сказать, исходя из своих человеческих представлений. По земным меркам ей можно было дать 16-17, от силы 18 лет. Если на свете и существует совершенство, то это было оно. Золотые сечения, пропорции, изящные линии, гармония форм, что всегда невольно притягивает взгляд и действует на нашу систему восприятия на подсознательном уровне, - всё это присутствовало в ней в полной мере. Она была полностью обнажена. Её кожа, излучающая едва видимое, но различимое сияние, была нежно-зелёного цвета. Волосы цвета красного золота, свободно ниспадающие светящимися волнами, были перехвачены за спиной пятицветной лентой, подобно той, которую я видел у божества в своём сне, и в которой я узнал её грозное оружие. Всё тело от щиколоток ног до запястий покрывали замысловатые узоры, которые мы могли бы назвать татуировкой, выполненной тонким серебристым бисером, среди которых угадывались буквы санскритского алфавита и сакральная символика неизвестных языков. Эти же узоры и символы покрывали её шею и лицо, и в этом не было ничего отталкивающего, скорее, наоборот, - они, казалось, обладали собственным звучанием, своей особой гармонией. Эти рисунки не были чем-то чужеродным для её тела, выполненным с помощью инструмента или другим возможным способом внешнего воздействия, а являлись неотъемлемым вместерождённым свойством. Живые изумрудные глаза излучали молодость и энергию. В них можно было смотреть бесконечно. Её живое присутствие оказывало настолько сильное воздействие на эмоциональную сферу, что хотелось слагать в её честь поэмы, петь дифирамбы, бросать к её ногам бриллианты, яхты и дворцы и быть у неё на побегушках всю оставшуюся жизнь, лишь бы только позволено было просто её видеть. Ничто другое, включая интимную близость, не могло прийти нормальному человеку в голову, - это было бы просто святотатством, кощунством. Яхт и дворцов у меня не было, в рифме я тоже не был силён и, кроме того, у меня уже была земная богиня - моя Маша. Я в изумлении переводил глаза с неё на моих друзей. На Васю больно было смотреть, он находился в том состоянии, которое я только что описал, оставалось только гадать, как он будет изыскивать ресурсы на яхты и дворцы, и насколько удобоваримыми окажутся его вирши.