Страница 15 из 48
Неруда расспрашивал меня о Москве, где он часто бывал, о наших писателях: Симонове, Полевом, Рождественском, Ахмадулиной, с которыми он встречался. Я в свою очередь спросил о новой его деятельности — дипломатической.
— Здесь, в Париже, именно сейчас, — задумчиво ответил он, — я больше всего могу помочь моему другу, президенту Альенде. Ведь Чили блокируют империалисты везде, где только можно. Им нужно вызвать внутренний разлад в стране, помочь реакции, всей правой сволочи, которая в свое время аплодировала Гитлеру, Муссолини, Франко. Вот и приходится мне бороться здесь с теми, кто наложил арест на прибывшую в европейские порты чилийскую медь, а ведь это почти единственный наш источник получения валюты.
Кабинет Неруды был небольшой, кабинет поэта, художника — всюду книги: в шкафах, на столе, на подоконниках. Рядом с диваном, на маленьком столике лежала стопка бумаги, частью исписанной. Неруда заметил мой взгляд.
— Новая поэма, — сказал он. — Тороплюсь закончить… Поэма будет воспевать кубинскую революцию. Условно я ее назвал «Песни о подвиге»… Но это все еще в работе, поэзия — это очень трудно, потому что совмещает в себе красоту и честность.
Он попросил жену, которая любовно укрывала пледом его ноги, достать с полки книгу.
— А вот эту книгу я подарю вам: «Песни любви Сталинграду».
Он подписывал мне свой том, и я видел, как лицо его медленно бледнело от боли. Я поднялся. Поблагодарил Пабло.
— До встречи в Москве, — тихо, с грустью сказал Неруда.
Но встрече этой не суждено было состояться.
Перечитывая сборник стихов Неруды, я остановился на пророческих строках:
Мертвый Неруда, как и мертвый Гарсиа Лорка, был опасен чилийским фашистам: скромные похороны поэта прошли в окружении карабинеров, а муниципальное кладбище в Сантьяго было оцеплено полицией. Дом, в котором жил и творил поэт-революционер, фашисты разграбили, надругавшись над памятью того, кто вступил в схватку с фашизмом в Испании и оставался верен идеалам социализма до последнего своего часа — как его верный и старый друг Пабло Пикассо.
Тогда в каждом доме у нас на Родине была карта Испании. Каждое утро мы переставляли красные и черные флажки, с затаенным дыханием наблюдая за боями республиканцев против фашистов.
Сергей достал где-то огромную карту — чуть не во всю стену его крохотной комнатенки, — и мы подолгу стояли возле нее, вчитываясь в строки кольцовских репортажей, гадая, когда же красные победят, когда сбросят в море ненавистных нам фашистов…
Мы знали, что наши летчики и танкисты добровольцами уехали за Пиренеи — помогать замечательному народу Испании сражаться за свою свободу. Как в Китае, где советские военные специалисты были плечом к плечу с замечательным китайским народом, который сдерживал натиск японских агрессоров, так и в Испании мы были верны своему долгу — великому долгу пролетарского интернационализма и антифашистской борьбы.
Сергей заставил нас чуть ли не наизусть выучить статью воспитанника белорусского комсомола дважды Героя Советского Союза Я. Смушкевича, участника боев под Мадридом и Уэской, опубликованную в Москве. Думаю, что статья эта заслуживает того, чтобы привести ее почти целиком:
«Часто летчики Красной Армии задают себе вопросы: в чем суть, природа советского героизма? Чем будет отличаться советский летчик в условиях будущих войн от летчиков враждебных нам империалистических армий?
Наш летчик — возьмите биографию любого советского пилота, известного и неизвестного, — сын своего народа, выходец из него. Советские летчики в прошлом — рабочие заводов, фабрик, колхозники.
Молодой гражданин СССР, приходя в Красную Армию, подготовлен жизнью к несению этой ответственной и почетной службы. Весь строй советской жизни подготовил его к героизму. Значительная часть юношей Советского Союза в 18—20 лет знает, что такое героизм, не по прочитанным книгам, не по рассказам своих отцов и старших братьев. Они сами уже успели проявить героизм на производстве, добиваясь трудовых рекордов, и в колхозах, где борьба за высокий урожай — это тоже проявление доблести и героизма. Пласты героизма, если можно так сказать, залегают у нас в самом народе.
Вот в чем, мне кажется, наше основное отличие от тех, с кем нам придется драться. Героизм у нас вошел в быт, он уже передается второму поколению отцами и старшими братьями — участниками боев за победу социализма.
За рубежами нашей Родины иначе понимают и по-иному проявляют героизм. Диктатор Италии начертил череп на борту самолетов эскадрильи, которой командовал его зять, бомбя беззащитное население Абиссинии. Дуче послал в Испанию с воздушной армией сановных сынков, улетевших драться за сейфы своих отцов. Сын Муссолини — летчик одной из итальянских эскадрилий в Испании — выбирал мишени, а его свита бомбила. Орава искателей наживы, лишней звездочки на эполет заполнила черными стаями небо Испании. В печати приводились протокольные записи показаний фашистских летчиков — немцев и итальянцев, взятых в плен республиканцами. Даже эти именитые фашисты, очутившись на прозаической земле, часто признавались в том, что в Испанию их привела прежде всего обещанная «длинная марка и лира».
Нам в будущем предстоит защитить нашу Родину от черной стаи фашистских эскадрилий. В самой нашей тактике не может быть одиночек. Идя в бой — это особенно будет относиться к истребителям, — наши летчики всегда будут чувствовать поддержку своих товарищей…
…Мы горды любовью народа и принимаем ее, зная, что оправдаем надежду страны. Нашу силу и героизм питает могучий народ.
Такой связи с народом, как у нас, нет ни у одного летчика капиталистической страны, высоко или низко он летает, истребитель он или бомбардир. И в этой связи, а не только в нашей совершенной, передовой и могучей технике, — природа советского героизма».
5
Жизнь каждого человека подходит к некоему водоразделу, за которым пережитое, сформировав человека, подвигает его к новому. Детство сменяется отрочеством, отрочество — юностью, а это — с моей точки зрения — особенно важная грань в становлении человеческого характера, ибо юноша уже властен над жизнью, а не подвластен ей, как младенец или отрок.
Сергей переступил грань юности рано — да, собственно, в те годы время убыстрилось, темпы сделались иными, и трудности, которые нам приходилось испытывать, лишали нас того инфантилизма, который был свойствен поколениям предыдущим. Изнеженная барственность власть имущего меньшинства, темнота и бесправие голодного большинства, лишенного права на общественную деятельность, — все это кануло в Лету после победы революции, когда шестнадцатилетний Аркадий Гайдар был командиром полка, двадцатипятилетний Тухачевский — командиром армии, тридцатилетний Блюхер — министром обороны Дальневосточной республики.
…Огромную роль в нашем раннем возмужании сыграла не только работа в цехах электростанций и заводов (а мы ведь познали труд рано, лет с четырнадцати), но и школа. На смену старой, косной и чванливой гимназии пришли в народное образование, руководимое Анатолием Васильевичем Луначарским и Надеждой Константиновной Крупской, н о в ы е принципы. Мораль социализма, базирующаяся на принципах равенства, свободы, дружбы, породила новые взаимоотношения между педагогами и учениками.