Страница 13 из 20
Умиротворившись клуатрами и выйдя обратно на площадь, можно для полноты картины прогуляться по соседним кварталам, хотя и необязательно: окрестности Санта-Кроче крайне невыразительны. Единственное, ради чего это может иметь смысл, – это поиск прототипа мастерской перчаточника, взявшего главного героя к себе в ученики. Увы, Андерсен не дает ее точного описания, кроме как «маленький домик на одной из боковых улиц». Боковые улицыИлл. 15 есть только к северу от церкви, и маленькие домики на них можно по пальцам перечесть – но кто сказал, что застройка этих кварталов не изменилась с XIX века? Чтобы проверить это, пришлось бы лезть в городские архивы, а делать это ради второстепенного объекта нам было, признаться, лень. Поэтому мы пошли по пути наименьшего сопротивления и назначили мастерской перчаточника один из домиковИлл. 16 у сада на улице Борго Аллегри (Borgo Allegri) – это, пожалуй, самое милое место в округе, и где, как не здесь, жить доброму перчаточнику.
Илл. 15
Улица Борго Аллегри
Мальчик ответил, и старик повел его в маленький домик на одной из боковых улиц неподалеку от церкви.
Они вошли в перчаточную мастерскую: пожилая женщина прилежно шила, а по столу перед ней прыгала маленькая беленькая болонка, остриженная так коротко, что сквозь шерстку просвечивало розовое тельце. Болонка кинулась к мальчику.
Илл. 16
Возможно, тот самый домик перчаточника
Возвращаясь же к церкви Санта-Кроче, могу подсказать лучший вид на нее – от сувенирной лавки Джорджи (Giorgi), которая выходит на площадь в десяти метрах от перекрестка Виа-деи-Бенчи (Via dei Benci) и Борго-деи-Гречи (Borgo dei Greci). Я был во Флоренции дважды с разницей в пять лет и оба раза делал там один и тот же снимок: справа от входа в лавку висит большое зеркало в резной деревянной раме, и в нем отражается мраморный фасад. Здесь, сделав фото на память, мы попрощаемся с бронзовым кабаном – ему уже пора вернуться на свой постамент на Меркато Нуово, а сами перемотаем пленку вперед и прогуляемся немного в будущее нашего героя – до галереи Академии.
Галерея Академии
Галерея флорентийской Академии изящных искусств, или попросту галерея Академии (Galleria dell’Accademia), – не меньшая когнитивная катастрофа, чем галерея Уффици. Возможно, и хорошо, что Андерсен упоминает ее только в контексте воображаемой выставки – иначе там тоже можно было бы увязнуть навсегда.
Для полного погружения хотелось бы, конечно, чтобы описанная Андерсеном выставка была настоящей, а картины главного героя имели реальные прототипы. Все возможности для этого были: Андерсен был в галерее Академии (правда, не в 1834, а в 1833 году – за год до выставки, на которую он ссылается в «Бронзовом кабане») и запросто мог «срисовать» работы своего персонажа с увиденных экспонатов. Подтвердить это предположение можно было только одним способом – изучив каталоги выставок галереи за 1833–1834 годы (ведь оцифровано в современном виде еще далеко не все, да и поиск по картинкам работает через пень-колоду). Работы это, конечно, сулило невпроворот, но соблазн раскрыть тайну «Бронзового кабана» был так велик, что пришлось искать способы – а кто ищет, тот, как водится, всегда найдет.
При активной поддержке одного видного флорентийского искусствоведа (а по совместительству – любимой троюродной сестры) мне удалось добраться до архивов Академии и взглянуть на документацию за 1833–1834 годы – антикварный «кирпич» в несколько сотен страниц красивого рукописного итальянского. Сестра потом благодарила за интересно проведенное время и новые профессиональные знакомства, но опыт, как известно, – это то, что мы получаем, не получив результат. В документах, увы, оказались упомянуты только выставки тематических конкурсов, но никаких кабанов и собачек с полотен андерсеновского героя там и близко не лежало. На этом поиски пришлось свернуть и, скрепя сердце, признать картины выдумкой сказочника – хотя верится, конечно, с трудом.
Впрочем, частные неудачи – не повод игнорировать галерею Академии, даже если ты не искусствовед и вооружен только своим первичным восприятием. Идти туда стоит в любом случае, как минимум ради микеланджеловского Давида. Мраморный оригинал ослепителен, он размазывает и сворачивает в трубочку, от него хочется то ли восторженно остолбенеть, то ли прижать уши и забиться в угол. Копия, что стоит на площади Синьории у входа в палаццо Веккьо (Palazzo Vecchio), по сравнению с ним аморфна, уныла и тускла. Колорита оригиналу добавляет и веселая компания других, незавершенных, скульптур Микеланджело, выставленная в соседнем коридоре, который оттого становится похож на лабораторию по клонированию из «Чужого-4». Описывать остальное не имеет смысла: так ли ценно искусство вне контекста истории искусств? Главное – бронируйте билеты заранее, лучше за пару месяцев, а то рискуете не попасть. И берите в гиды искусствоведа (или, как мы, трех). Это, кстати, ко всей Флоренции относится.
Из галереи Академии – прямая дорога по Виа Рикасоли (Via Ricasoli) до собора Санта-Мария-дель-Фьоре (La Cattedrale di Santa Maria del Fiore), и здесь можно было бы продолжить с новой силой, но у Андерсена, как впоследствии у Кортнева, «внезапная смерть героя разрушает идиллию».
Когда сказка неожиданно обрывается, начинаешь недоумевать: подождите, это что, вся Флоренция? А где история про купол Брунеллески? Где смотровые башни, где тайный подземный ход внутри плотины Святого Николая, где Понте Веккьо, где панорама с площади Микеланджело и церковь Сан-Миниато-аль-Монте? Но потом понимаешь: нельзя написать книгу, в которую Флоренция влезла бы целиком. Каждая книга будет давать свой срез в зависимости от того, о чем она, кем и когда написана. Потому что Флоренция – фрактальна, а литература – нет. И это хорошо, потому что значит, что мы сюда еще вернемся. Как и Андерсен.
Хольгер Датчанин
Дания: Хельсингёр
Хольгер Датчанин стал сказочным героем задолго до Андерсена – причем самое интересное, что даже не стараниями датчан. Он многократно фигурирует во французской средневековой романтической литературе (впервые в «Песни о Роланде») как вассал и соратник императора Карла Великого. Французы называют его на свой манер Ожье, но с обязательным добавлением «Датчанин», ведь по одной из версий он был сыном датского короля Гудфреда – того самого, что построил Даневирке (Da
Впрочем, давайте по порядку.
Как принц датский стал королем под горой
Начинается легендарная история Ожье Датчанина там же, где и заканчивается, – в подземелье. Дело в том, что Гудфред, отец Ожье, все свое правление посвятил борьбе против империи франков. Став королем, он первым делом начал готовить вторжение в Саксонию, на что Карл Великий решил ответить симметрично: Ожье, состоявший на тот момент у императора на службе, как сын потенциального агрессора был взят в заложники и посажен в темницу. Это немного охладило пыл Гудфреда, и конфликт временно угас.
https://goo.gl/xdx0LJ
Отсканируйте QR-код, чтобы открыть электронную карту
Долго сидеть в темнице, однако, Ожье не пришлось: Карл Великий как раз в то время готовил поход против сарацин, и разбрасываться крепкими воинами было негоже. Незадолго до выступления Ожье заводит роман с дочерью тюремщика и приживает с ней бастарда, после чего со спокойной совестью уходит в поход и совершает там множество ратных подвигов, за что получает от Карла полное прощение (как будто он чем-то провинился). За двадцать лет, проведенные Ожье в походе, его сын успевает вырасти и стать пажом при дворе. Впоследствии из этого выходит некрасивая история: сын Карла Великого предлагает ему сыграть в шахматы, но с треском продувает и, вспылив от обиды, проламывает ему череп шахматной доской (привет «Джентльменам удачи»)[17]. Ожье требует от Карла справедливости по принципу «кровь за кровь», но вместо нее напрашивается на изгнание. Ничего не поделаешь: что позволено Юпитеру, не позволено быку.
17
Считается, что именно после этого инцидента шахматы были из соображений безопасности запрещены у тамплиеров.