Детонация

***

 Колька мчался на тракторе со злою, бешеной скоростью в тридцать километров в час. Старый, кряхтящий его железный сообщник, уверенно подпрыгивал на буераках и кочках, решительно перекатывался через редкие белые камни, рычал и лязгал, но, ведомый крепкой, опытной рукой, смело стремился вперёд, в Селянку, напрямик, через паровое поле.

Фермер Босой, по совместительству и так некстати, муж Элеоноры Аркадьевны в девичестве Полесной, гнева был полон праведного до пятен на лице, беспокоящих и местами даже тревожных.

А всё почему? Да потому что в очередной заезд в город выторговал он на козии деньги кружков новых, взамен старых, вместе с сетью утащенных, спиннинг, тоже новый, опять же, взамен старого, совсем в этом году завершившегося и сеть, то есть три новых сети. Потому что старые, как одну, сом порвал, /…/, страхочудище, изувер и зверюга проклятая! У всей заречной Ласточки снасти испортил! Так и плавает с /…/ островом теперь, туристов-походников пугает. А то и пусть, /…/ им вообще в Ласточке делать!

 Колька угрожающе зарычал и стремительно и привычно преодолел высокую гравийную насыпь.

Серые гранитные камешки немного осыпались, потревоженные бесцеремонным вмешательством, и опять улеглись, затихли, серьёзно слюдой на утреннем солнце сияя.

 Вот она — ненавистная Селянка, рассадник вредителей и спиртного соблазна! Босой-Дрэк пунктиром взревел на высокой, неожиданной кочке и прибавил почти невозможного — газу.

Кто ж мог подумать, кто б додумался предположить, что за третью «неудачу» с козой, баба не задумываясь возьмёт, да и продаст аппарат самогонный, глаз и сердце радующий, да не просто куда-то, а сюда, конкурентам! В Селянку! Колька чуть ли не взвыл, как обнаружил пропажу. А и взвыл бы. Только, как выяснилось, голоса, да и вовсе звука лишился, когда увидел место в кухне у окошка на лавочке вопиюще пустым.

Безмолвно врученные Элеонорой Аркадьевной Кольке четыре цветные бумажки голоса ему не вернули. Вот ведь, дура же баба, а и дрэку серу втридорога впарит, с лютой нежностью мелькнуло у Кольки в голове, правда совсем ненадолго. Так и помчался отчаянно молчаливым вызволять драгоценное хозяйство. Торопился до колотья в многажды поруганной печени. И вот теперь, уже подъезжая, с удовлетворением осознал: во вражеской Селянке его ждали.

 — Где?! — предположительно неадекватно взревел Колька, устрашая фиолетовой уже физиономией.

Население Селянки, десантирование Дрэка из трактора наблюдавшее, впечатлилось и частично попадало.

— Подобрю за еб… хууу! — фермер Босой потрясал почти квадратным, тренированным кувалдой кулаком. — Подавлю за добро! — брызнул щедро аффективною слюной. Стоячие селянкинцы отшатнулись, но театра боевых действий покидать по понятным причинам не стали.

 — Не вели казнить, Николай Деннисыч, — торопливо выскочил из дома Селянкин староста. Плюнул на аппаратный бочок и потёр ловко чумазым тельняшковым рукавом

Колька цепко выхватил имущество из чужих, неуважительных рук и натужно нахмурился.

— Не мой! — гаркнул, ужас во всю окружающую фауну вселяя.

— Да как же не твой-то, Коленько? Твой, касатик! Сама по утру притащила. Возьми, говорит, инструменту окаянную, вредёбу напрасную, семейной жизни разлад и разоренье!

— Я те щас как въ…  въ… врежу разлад! Пятнышко сколотое на боке где? Где, я тя, /…/, упырь готовый, /…/, спрашиваю?! — Колька тыкал в точно опознанный участок твёрдым, испачканным землёй пальцем. — Я те такое разоренье с вредёбой щас уложу! — Босой чётко метил непризнанным аппаратом ответчику в напряжённое лицо.

 Искомое хозяйство нашлось стремительно и теперь однозначно. Колька обиженно бросил старосте четыре предательские бумажки, заявив: «Мне чужого не надо!»  Презрительно засобирался домой.

От заманчивой и очень уместной сейчас мировой он со строгим негодованием отказался.

— Нет уж, Николай Охренисыч, уважь! — цапнул под локоток его староста, и Колька снисходительно и с достоинством кивнул, подтянул на место оторванный непонятно когда ворот.

Однако суверенную Ласточкинскую территорию в виде трактора покидать категорически отказался. Как и выпускать из рук бесценный свой аппарат, в честном препирательстве отбитый.

Так и примирились коротенько, поллитрой, совсем наспех, к обоюдному удовлетворению. А потом ещё двумя. Тоже поллитрами. Каждому. Потому что одной — дела и мира не будет. И тоже наспех. Да так, что Колька неожиданно обнаружил организм свой глубоко и правдоподобно пьяным. Осоловело вознегодовал диверсии этой коварной и, наверняка, с дурной целью спланированной и, рассерженный, повелел трактору немедленно доставить его вместе с аппаратом домой.

‍