Страница 79 из 99
Вражеские самолеты-разведчики, или, как мы их называли, «рамы», частенько наведывались к нам, фотографируя сверху баржи, палатки, где жили сотни людей. По самолетам постреливали зенитные батареи, охранявшие верфь, но никто из нас не обращал внимания на такую стрельбу, к ней привыкли еще в Ленинграде.
Однажды в 19 часов, когда мы сидели в так называемой палатке заводоуправления и подводили, как обычно, итоги дня, огонь зенитных батарей стал особенно ожесточенным.
Заместитель директора Адмиралтейского завода, которому я поручил выяснить причину необычной стрельбы, вернувшись через полминуты объявил, что девять «юнкерсов» делают заход на бомбежку. Мгновенно прекратив совещание, мы вышли наружу.
Действительно, девять бомбардировщиков с ревом круто заворачивали в нашу сторону. Со стороны Ладожского озера подходили еще десятки бомбардировщиков в сопровождении истребителей.
Рабочие, прекратив работу, тревожно посматривали в небо, но не двигались с места, ожидая команды от своих руководителей.
Прятаться было негде. Хотя мы и пытались раньше отрывать щели, укрытия, но из-за высокого уровня грунтовых вод эта попытка закончилась неудачей.
До бомбового удара осталось меньше минуты, до леса добежать не успеем. Но нужно что-то предпринять.
«Увести людей подальше от объектов бомбежки!» — мелькнула мысль.
— За мной! — крикнул я, повернулся и побежал в сторону небольшого лесочка к болоту, оглядываясь и давая знаки руками рассредоточиться. Сзади бежали сотни людей.
Не успели мы пробежать 100–150 метров, как завыли бомбы. По команде «ложись» все попадали на землю, ровную, как гладильная доска. Взметнулись кверху черные столбы мощных взрывов.
Страшный грохот оглушил нас. Со свистом летели над головами тяжелые бесформенные гранитные «ядра», оторванные от валунов, тысячелетиями лежавших спокойно на берегу Ладожского озера.
Едва смолкли взрывы первой серии бомб, как все вскочили по сигналу и снова побежали. Бросок на сотню метров — и снова смертоносный вой, снова заплясала под бегущими земля.
Навстречу нам из палатки вырвалась женщина с грудным ребенком на руках и бросилась к баржам, к бомбам. В страхе за ребенка она не соображала, что ей делать.
— Куда! Назад!
Женщина повернулась и побежала к лесу.
Три раза бросались мы на землю, три раза били нас взрывные волны и падала сверху земля.
Нескольких своих товарищей недосчитались мы в этот день. Две баржи изрешетило мелкими осколками, третью — бомба продырявила в корме и, не разорвавшись, ушла в грунт. Разбило несколько пустых железнодорожных вагонов…
Ко мне подошел один из главных строителей и спросил, будем ли производить сварку.
— Видно будет сильно: уже темнота наступает, — добавил он.
Не успел я открыть рот, чтобы отдать распоряжение, как в нескольких местах вспыхнули ослепительные молнии электросварки, и сейчас же засверкала вся площадка. Это наши рабочие уже ответили за меня.
Ночью, часа в два, начался интенсивный зенитный огонь. Где-то высоко гудели самолеты. Я вышел из палатки. Нигде ничего не видно, только стрельба и частые вспышки разрывов в небе.
Затем все стихло. Через 10–15 минут опять засверкали огни электросварки, освещая силуэты барж и железнодорожных кранов у стапелей.
На другой день, в 19 часов, враг повторил ожесточенный налет на верфь. Люди своевременно ушли из опасного района. Вчерашний опыт и соответствующий инструктаж помогли избежать напрасных потерь. Никто не был убит. Только два человека получили легкие ранения.
Несмотря на напряженнейшую обстановку и круглосуточную работу, в коллективе верфи систематически велась политическая работа. Рабочие и инженеры постоянно получали информацию о текущих событиях. Живо обсуждались наши производственные дела. Соревнование носило действенный, боевой характер. Во всем этом тон задавала партийная организация во главе с парторгом Л. М. Зубаревым.
Однажды на площадку приехали Я. Ф. Капустин, П. С. Попков и с ними заведующий судостроительным отделом горкома т. Новиков. Они интересовались ходом строительства барж, условиями жизни рабочих. Я заметил гостей лишь через 10–15 минут после их приезда. Капустин стоял на барже в кепке и развевающемся на ветру сером габардиновом пальто.
Выслушав мой доклад о состоянии дел (это был начальный период строительства), Капустин сурово сказал:
— Имей в виду, что Военный совет и горком партии обязали тебя обеспечить постройку барж на Ладоге и ты персонально отвечаешь за это. Почему не жалуешься на задержки со стороны заводов?
Железнодорожный паром с вагонами на борту во время перехода через Ладожское озеро. 1942 г.
Но жаловаться не приходилось. Вопреки бомбежкам, обстрелам и многим другим необычайным трудностям, заводы и мы на Ладоге продолжали улучшать организацию производства и совершенствовать технологию.
Баржи строились с такой быстротой, которая в мирное время считалась бы чуть ли не фантастической. И сейчас, когда прошло более двадцати пяти лет, немногие верят, что можно было собирать, сваривать, спускать баржи, оснащать их якорным, рулевым, швартовным, грузовым и другими устройствами, изготавливать и монтировать трубопроводы, оборудовать бытовые помещения и сдавать на плаву готовую баржу грузоподъемностью 1000 тонн за десять дней, а затем и за шесть дней.
И все-таки это исторически существовавший факт! Он был! Живы сотни свидетелей. Сохранились документы.
Такую работу во фронтовых условиях выполняли ослабленные голодом люди. Они достойны звания героев. И недаром наш прекрасный город назван городом-героем.
Задание Государственного Комитета Обороны нами было выполнено с превышением — вместо десяти построили двенадцать барж, а затем и тринадцатую, причем последние имели железнодорожные рельсы на палубе и принимали груз не только в трюмы, но и прямо в вагонах, перевозили и паровозы.
Нам довелось видеть наши баржи в период эксплуатации. Нередко они швартовались с грузом в бухте Гольсмана, когда были заняты причалы Осиновца. Нагруженные до отказа (ватерлиния проходила у самых клюзов) баржи принимали в трюмы не 600 проектных, а фактически 1000 тонн.
В заключение я хочу рассказать о посещении верфи товарищем А. Н. Косыгиным, заместителем председателя Совнаркома СССР. Он в то время неоднократно прилетал в осажденный Ленинград, побывал и на Ладожском озере, ознакомился с положением дел на строительстве барж.
Во время осмотра барж на стапелях товарищ Косыгин спросил:
— Где баржа, которую пробила бомба?
Я издали показал ее, не предполагая, что придется идти туда. Несколько дней на этой барже уже велись работы. Однако попытка извлечь бомбу не удалась: она глубоко ушла в илистый грунт.
Товарищ Косыгин направился к пресловутой барже. Я нерешительно последовал за ним. Хотя мы уже сняли ограничения и вовсю работали на барже, но нельзя было подвергать нашего гостя ненужному риску. Сопровождавшие нас специалисты верфи видели мое состояние. Когда я случайно задержал взгляд на одном из них, он понял меня без слов и быстро исчез.
Шли мы не спеша, останавливались в разных местах. Наконец приблизились к пресловутой барже. Но подойти к ее пробитой бомбой корме не смогли: по бокам стояли платформы с хаотически сброшенными с них досками и секциями. Выйти на палубу также было невозможно, так как ремонтировали поврежденный трап. Оставалось смотреть баржу со стороны носа.
Когда потом я, забывшись, выругал строителя за беспорядок на стапеле, он изумленно посмотрел на меня, но ничего не сказал.
Товарищ Косыгин поблагодарил нас, пожелал успехов и, провожаемый нашими добрыми пожеланиями, уехал.
На этом можно и закончить описание подвига, совершенного ленинградскими судостроителями на заводах в Ленинграде и на Ладожской верфи.
Исчезнувшую с приходом лета ледовую дорогу сменила другая дорога, по которой вместе с кораблями Ладожской военной флотилии и судами Северо-Западного пароходства шли стальные баржи, построенные ленинградскими судостроителями в рекордно короткие сроки.