Люди зимы

«Да, съедят. В лесу водятся вечно голодные твари с огромными зубами, для которых маленькие девочки – лучшее лакомство». – И она осторожно прикусила зубами кончики пальцев дочери.

Этого оказалось достаточно, чтобы Рути расплакалась. Тогда мать крепче прижала ее к себе и, вытирая ей слезы кончиком фартука, сказала:

«Никогда не уходи со двора, и тогда никто тебя не тронет».

Впрочем, однажды Рути все же заблудилась в лесу – правда, тогда она была совсем маленькой, чтобы запомнить подробности, поэтому ей иногда казалось, что это мог быть просто кошмарный сон. Она долго скиталась между стволами деревьев, пока не попала в какое-то темное и холодное место, где обитало нечто ужасное – такое, что она боялась на него смотреть. Еще у нее было ощущение, что она не просто заблудилась, но и потеряла что-то очень важное… Или это что-то было у нее отнято?.. Единственное, в чем она не сомневалась, так это в том, что папа в конце концов ее нашел, взял на руки и отнес домой. Рути до сих пор отчетливо помнила, как ее щека прижималась к грубому сукну его куртки и как, взглянув назад поверх отцовского плеча, она увидела высокие, черные скалы, которые быстро удалялись, словно бежали прочь.

«Это был всего-навсего дурной сон», – сказал отец, когда они вернулись домой и поднялись в его кабинет, где знакомо пахло старыми книгами, кожей и влажной шерстью. Мать кивнула в знак согласия и принесла Рути чашку травяного чая, от которого исходил аромат меда и луговых цветов. Чай был сладким – большая редкость! – но ей все равно показалось, что он имеет легкий лекарственный привкус.

«Это был просто дурной сон, – повторил отец и погладил дочь по голове. – Теперь ты в безопасности».

Снегоступы почти не проваливались в снег, и Рути легко пересекла небольшое поле за амбаром и свернула на тропу, которая вела через лес к вершине холма. Прежде чем углубиться в заросли, Рути немного постояла на месте, потом набрала в грудь побольше воздуха и сделала шаг вперед – словно в холодную воду прыгнула. В глубине души Рути не переставала удивляться, с какой легкостью ей удалось найти эту узкую тропку, по которой уже много лет никто не ходил. По идее, она давно должна была зарасти ежевикой, малиной и молодыми деревцами, но по какой-то причине тропа оставалась свободной. Казалось, даже кусты по бокам и нависавшие над тропой ветки деревьев были аккуратно подрезаны, вот только кем? Уж конечно, это сделала не Элис, в этом Рути была уверена на все сто.

Шагая между деревьями, она внимательно осматривала заросли с левой и с правой стороны, выглядывая оранжевую куртку матери, следы или еще что-то, что могло бы помочь ей понять, куда направилась Элис. Увы, никаких следов на снегу не было.

Вскоре она добралась до подножия холма и стала подниматься по склону. С каждым шагом тропа все круче уходила вверх, и Рути пошла медленнее. На огромном раскидистом клене тревожно застрекотала белка, где-то далеко простучал дятел, и снова все стихло.

Это просто безумие, рассуждала Рути. Переться в гору – ранним утром, с похмелюги, после каких-нибудь пяти часов сна… Больше всего ей сейчас хотелось повернуть назад. Она даже позволила себе помечтать, как вернется домой и обнаружит, что мать давно вернулась, сварила кофе, испекла булочки с корицей и сидит за столом в теплой кухне, поджидая свою старшую дочь. В конце концов, Рути, наверное, так бы и поступила, но ей мешала мысль о Фаун, которая, конечно, сразу спросит, нашла ли она маму. Что она ей скажет? Нет, думала Рути, она должна продолжать поиски. Она просто не может вернуться, не осмотрев окрестности, пусть даже для этого придется подняться к самим Чертовым Пальцам.

Минут через десять тропа привела Рути в заброшенный фруктовый сад. Скрюченные, поломанные груши и яблони с перепутанными ветвями еще больше согнулись под тяжестью снеговых шапок, напоминая закутанных в платки жилистых, злых старух. Когда-то деревья были высажены ровными рядами, но теперь дорожки между ними заросли ежевикой и худосочной кленовой порослью. Лет семь назад отец Рути пытался привести сад в порядок: он аккуратно обрезал каждое дерево, опрыскал химикатами от вредителей и болезней, выкорчевал дички и ежевику и удобрил почву, но груши и яблоки, которые появились на деревьях осенью, были мелкими, твердыми и такими кислыми, что не годились даже в компот. Так повторялось несколько раз, и отец махнул рукой. С тех пор садом никто не занимался, и выросшие в нем плоды гнили на земле, служа пищей для оленей, кабанов и изредка забредавших в холмы медведей.

На краю сада Рути остановилась, чтобы перевести дух, и вдруг отчетливо почувствовала, что она здесь не одна.

– Мама? – позвала она и сама поразилась, каким пронзительным и напряженным стал ее голос. Ответа не было, и она внимательно огляделась.

Снег, соскользнувший с ветвей ближайшей яблони, обрушился вниз с глухим хлопком, и Рути подскочила от неожиданности и страха. Что это?.. Что-то шевельнулось в тени между рядами деревьев или ей это просто почудилось? Затаив дыхание, она ждала. Тишина была такой, что у нее зазвенело в ушах. Только сейчас Рути обратила внимание, что не слышит ни птиц, ни белок. Куда, черт побери, все они подевались?

Снег вокруг был девственно-чистым, на нем не отпечаталось ни заячьих, ни птичьих следов. Она не видела даже робкой мышиной стежки, а ведь ей казалось, что в саду, где под снегом лежит весь прошлогодний урожай яблок и груш, полевки должны были встречаться во множестве. Можно было подумать – в саду она была единственным живым существом.

И не только в саду, а в целом мире.

О том, что случилось с отцом, Рути старалась думать как можно реже, но сейчас его смерть припомнилась ей во всех подробностях.

Это произошло два года назад. Стояла поздняя осень. Отец с утра отправился в лес, чтобы нарубить дров, – и не вернулся к ужину. Уже начинало темнеть, когда Рути отправилась на поиски.

Мать в тот раз никуда не пошла.

«Вот глупый старик, – сказала она, качая головой. – Если ему не хватает ума следить за временем, мог бы хотя бы прислушаться к бурчанию в собственном животе!»

Осень выдалась дождливой и сырой, и, поднимаясь по склону холма, Рути несколько раз едва не упала, поскользнувшись на глине и гнилых листьях. В конце концов она все же свалилась и расшибла коленку о торчащий из земли камень, а продираясь сквозь заросли ежевики, до крови расцарапала руки. Один шип пропахал довольно глубокую борозду у нее на подбородке. К счастью, в кармане платья нашелся клочок бумаги, который она приклеила к ране, чтобы остановить кровь.

Отца она нашла уже на обратном пути, на северной окраине фруктового сада. Сначала она увидела аккуратно уложенные в поленницу дрова, к которым была прислонена пила, и только потом заметила распростертое на земле тело. Отец лежал на боку в десяти футах от поленницы, крепко сжимая в руках топор. Его глаза были открыты, но казались безжизненными, а губы посинели.

В школе Рути изучала приемы оказания первой медицинской помощи, поэтому она не медля опустилась на колени, чтобы сделать отцу массаж сердца. Время от времени она испускала пронзительный крик в надежде, что мать услышит ее призыв и поспешит на помощь.

Потом Рути не могла вспомнить, сколько она провозилась с неподвижным телом отца, ритмично нажимая ему на грудь. Ей казалось, что несколько часов, хотя на самом деле прошло от силы минут тридцать. О времени она не думала, сосредоточившись на том, чтобы все сделать правильно – так, как ее учили. Руки прямые, локти зафиксированы, ладони лежат одна на другой в области сердца, нажать – отпустить, нажать – отпустить.

«И-и-раз, и-и-два, и-и-три, и-и-четыре…» – считала Рути вполголоса, как она делала, когда отрабатывала реанимацию на резиновом манекене.

В конце концов на холм прибежала мать – и сразу убежала обратно, чтобы вызвать по телефону «Скорую помощь». Рути продолжала массаж до тех пор, пока на место не прибыли медики-добровольцы из департамента пожарной охраны Уэст-Холла. Руки у нее тряслись от усталости, мышцы сводило судорогой, пот заливал лицо, но она считала и считала, пока мать не взяла ее за плечи и не оттащила в сторону.